Подвиг солдата. Лазарет

24 августа 1945 года. Наши войска гнали японцев с китайской земли. Дивизия делала марш-бросок и Серафим вёз генерала на новый плацдарм. Чуть брезжил рассвет. В тревожной тишине машина шла легко и мягко. Неожиданно взорвалась мина. Ударной волной «Эмку» несколько раз перевернуло.  Покачиваясь на амортизаторах, машина встала на колёса с креном на левую сторону. Одно колесо отлетело, далеко разбрасывая клочья шины. Серафим очнулся первым, что-то липкое заливало глаза и стекало за ворот гимнастёрки. Он провёл по лицу, посмотрел на ладонь и, увидев кровь, почувствовал боль в затылке. От ударов об раму и руль машины он н размозжил себе голову. Рядом сидел обмякший генерал. Серафим кончиками пальцев попытался дотронуться до его шеи и ощутил слабое биение пульса. Это его обрадовало. Облако пыли и дыма вокруг подбитой машины начинало рассеиваться, и он увидел, что к ним бегут враги.

Серафим схватил автомат с заднего сидения машины, положил его к себе на колени и, уронив голову, повис на руле. Самураи были совсем рядом.

«Только бы успеть выстрелить первым!» – думал Серафим и через прищуренные веки видел, как один из вражеских солдат пытается открыть дверцу машины. И вот ему это удаётся. Он с силой распахивает её, раздаётся неожиданный разряд автоматной очереди. Солдат вскидывает руки, начинает подпрыгивать, хвататься за грудь то одной, то другой рукой, отбиваясь от жалящих пуль и, наконец, падает замертво. За ним второй, третий… пятый и временное затишье.

 Серафим выбирается из машины, опираясь на капот обходит её, чтобы открыть дверцу и вытащить генерала, но её заклинило. Пришлось вернутся назад. В голове гудело и вокруг всё  кружилось. Глаз заплыл. От потери крови уходили силы, но он вытянул командира из машины и волоком потащил его в пролегающую рядом ложбину, поросшую кустарником. Генерал получил ранение в грудь и ключицу. Рука его безжизненно болталась в рукаве. Серафим разорвал свою нательную рубашку и перетянул ею грудь раненого. Потом укрыл генерала валежником и занял оборону в ожидании врагов.
Они не заставили себя долго ждать.

Небольшой японский разведывательный отряд приближался осторожно, почти не нарушая ложную тишину. Их внимание привлекла подбитая «эмка» и вокруг неё разбросанные тела их соотечественников. Самураи насторожились. Они понимали, что машина везла не простого солдата и надеялись найти в ней нужные документы. Но Серафим в последний момент захватил с собой генеральскую кожаную сумку и спрятал её недалеко от командира, завалив булыжниками. Если не сможет отбиться от врагов так хоть документы секретной важности спасёт.

Вдруг внимание самураев привлекла борозда, проделанная в пыли сапогами раненого генерала, она и привела их к притаившемуся в кустах вооруженному водителю.

Завязалась перестрелка. Расстреляв всю обойму, Серафим сорвал с ремня последнюю гранату. Он был решителен в своём поступке – взорваться самому и с собой унести жизни ненавистных врагов.  В этот момент завизжали «катюши», начался артобстрел, ревя и лязгая гусеницами пошли следом тяжёлые танки. Советские войска освобождали Пхеньян.

Серафим выполз из укрытия с криком: «Братки… Помогите! Там генерал…» – показывал он в сторону оврага пробегающим мимо него пехотинцам, но шальная пуля, рикошетом об каменную глыбу, нежданно ударила и разнесла скулу уже поверившего в своё бессмертие солдата. Больше он ничего не увидел…

                ЛАЗАРЕТ
 
...Придя в себя, он почувствовал страшную боль в лице. Скула горела так, будто к ней прикасались раскаленным железом. Из-под бинтов ничего не было видно, но он почувствовал запах лекарств, чистую постель под собой и понял, что находится в лазарете.
– Пить... – умоляющим голосом попросил он и услышал обрывис¬тую, мяг-кую речь. Такую речь он не слышал никогда, но понял, что говорят на японском языке. Через прорезь бинтов почувствовал прикосновение влаги. Женская рука нежно смочила губы.
– Сестричка, где я? Что со мной? Почему я здесь? Я должен доставить генерала-полковника в штаб действующей армии в целости и сохранности! – забеспокоился он. – Он жив? Скажите, жив...
Жгучая боль скрутила судорогой его горло, сверкнула взорвавшимся пламенем в глазах и ударила в виски.
– Товарищ генерал, товарищ генерал...
Сиделка, старая женщина поймала его взметнувшиеся руки и с силой, на ка-кую был способен ее организм, прижала к кровати вдоль его туловища.
– Какой уж день в беспамятстве. Спаси его господи! – тихо с надсадной бо-лью проговорила она.

За окном плакала природа. Было серо и неуютно, но в палате было тепло и сухо. Сильно пахло лекарствами и сладковато-приторным запахом гни-ющего мяса. В углу у кровати раненного солдата собрались врачи и медсестры. Коренастый человек с раскосыми глазами и широкими скулами, плохо говоря по-русски, объявил безжалостный приговор.
– Готовить к ампутации, немедленно. Завтра может быть поздно!
Паренек, совсем еще мальчишка, залился горькими слезами.
– Как же, доктор, без ноги-то? У меня же невеста Любушка!
– Все наладится! Зато жить будешь! А жизнь, поверь, дорогого стоит! – убежденно-ласково сказала русская женщина, военврач, нежно прикоснув-шись кончиками пальцев к пылающему лбу.
Серафим четко видел, как обход врачей направился к нему. Его худое, обессиленное тело, измотанное горячкой, первый раз за долгие месяцы почувствовало приятную истому. Боль в голове утихла, оставляя вместо себя ощущение тяжести. Бинты уже не затрагивали глаз. Врач обратил внимание на его спокойный, осмысленный взгляд. Откинул одеяло, померил пульс; сначала на одной руке, потом на другой и послушал работу сердца. В глазах метнулось беспокойство.
– Как вы себя чувствуете? – перевел его вопрос молодой парень, неот-ступно находившийся рядом с доктором.
– Хорошо-о... – прошипел он.
Голосовые связки отказывались произносить четкие звуки. После он узнает, что ранение повлияло на его речь и долгие месяцы в больничной палате ему придется учиться говорить заново.



Далее:"Последнее прости"