Манжетки Глазуновой, или как стать ботаником

      
   А вы знаете, читатель, что за растение манжетка? Думаю, нет. А вот ботаники называют ее обыкновенной. Может быть, поэтому многие годы я тоже не замечал ее, искал большие и яркие фотомодели. Но вот недавно, побывав на Байкале, я встретил ее на обочине дороги и  … увидел.  Дорога в Листвянке поднималась от берега круто в гору, Байкал с каждым шагом открывался  все шире, и уже видны были на горизонте туманные хребты. Я был уверен, что найду какое-то необыкновенное растение, такое, что больше нигде кроме берегов Байкала не встречается, и увидел в густой траве  … манжетку. Наверное,  стоит съездить на Байкал, чтобы у этого странного озера  вспомнить не манжетку, а друзей, с которыми не встречался со школьных лет. Кто у нас в стране долгие годы был главным знатоком манжеток? Конечно, Клава Глазунова. Чем же интересны на первый взгляд невзрачный цветок  и ботаник Клава Глазунова?
  Когда-то, тысячу лет назад,  мы вместе с ней занимались в кружке натуралистов во Дворце пионеров, что на Ленинских горах.  Мы в кружке изучали природу Подмосковья. Кто сегодня помнит славную аббревиатуру КИПП?  Все парни в кружке были уверены, что самое интересное на свете это животные. Клава была ботаником. Когда-то математик  Цингер встретил открывателя Окской флоры Кауфмана,  и магия личности этого человек была столь велика, а растения, которых до этого кабинетный ученый, математик  не знал совсем, столь интересны, что Цингер и его дети,  и внуки стали ботаниками. Познакомившись с Клавой, я тоже стал ботаником, не профессионалом, конечно, дилетантом, но, именно благодаря Клаве,  пишу сегодня рассказы о растениях.

     Я помню этот год и этот весенний солнечный день, выходной день первой   поездки кружка в Приокско-Террасный заповедник.  Клава,  казалось, знала все встреченные растения. Мы прошли всего лишь пять километров, но побывали  и в ельнике, и в липняке, и в дубраве,  и в сосновом бору. И везде были разные неизвестные мне виды. Почему-то запомнилась стайка желто-зеленых селезеночников на берегу ручья. Но Долы, осколок древней степной флоры,  меня поразили больше всего.

    Вы не были в Долах? Жаль. Обычно в заповеднике туристам показывают скучных косматых  зубров в загонах, привезенных насильно неведомо откуда.  Клава стремилась в Долы ради рябчиков. Нет,  русские рябчики не птицы, это маленькие пурпуровые лилии, заброшенные природой из степей в северные широты, а может быть, как считают многие, это аборигены, оставшиеся с доледниковых времен.  В глубоких впадинах, затопляемых в половодье,  среди сосен росли ковыль,  и типчак,  и множество степных видов. Именно в это место  попал, как в сказку,  ботаник Кауфман и открыл Окскую флору миру.  Клава открыла Окскую флору мне. Я понял, что рябчики это не просто растения со сладкой луковицей, это хранители  истории растений, не менее интересной,  чем история людей.  После этой поездки в моем дневнике стали появляться записи о растениях. А когда  через год наш кружок отправился в экспедицию на Рыбинское водохранилище,  в шумное окружение цапель, чаек и куликов, темой мое работы уже была изменчивость лесных орхидей.
    Мир Клавы, мир, впрочем, так и оставшийся таинственным,  стал для меня понемногу раскрываться. Это был странный мир. Почему-то многие ее знакомые были   пожилыми людьми. Часто она приносила на занятия кружка крошечные рисунки знакомой художницы. Художница болела и не могла ходить на пленэр, рисовала по памяти лес, рисовала  цветными карандашами,  и не было в них  ни дорог, ни домов, только деревья. Мне, воспитанному на экскурсиях в Третьяковку,  казались тогда верхом совершенства полотна во всю стену, вроде «Трех богатырей», а тут чуть  окрашенные миниатюры.  И навсегда остались в памяти наши поездки к другой ее знакомой, сотруднице ботанического сада Марии  Александровне Евтюховой. Сегодня я вспоминаю эти гостевые визиты как фантастические, слово это были визиты к Мастеру и Маргарите. У входа в метро, на заснеженной Смоленской площади,  мы покупали крошечные букетики фиалок и шли к старому дому в глубине тихого дворика. Если в двух низких полуподвальных окнах горел свет, значит, старушка ждала нас. Мы пили чай за уютным столом под абажуром, беседовали обо всем,  а посреди стола фиолетовым фонариком горел букетик  в крошечной вазочке. Летом лучшим подарком для Марии Александровны  были отцветшие первоцветы,  мы привозили ей из леса фиолетовую сон-траву для участка дикой флоры, что она создала на ВДНХ.

 
       Сегодня  слово «ботаник» приобретает несколько иронический оттенок.  Как ни странно, таким  ботаником Клава не была. Когда на олимпиаде в МГУ нам попался вопрос по генетике, все участники были в недоумении. Подумать только, о законах Менделя в учебниках биологии не было ни слова.  И только Клава уверенно вписала в ответ отношение три к одному.  Как Клава стала Клавдией Павловной Глазуновой, доцентом и кандидатом,  я уже не узнал, ушел в небытие наш кружок КИПП, я, волею судьбы оказался в Сибири.  Об  интересе Клавы к манжеткам  услышал только недавно и не удивился, что она   выбрала столь трудную тему, где  эволюционная теория так тесно переплетается с практикой определения видов.

      Отличить манжетку от других растений на первый взгляд просто. Ее гофрированные листья действительно  напоминают старинные женские манжеты.  Мотив узора  ее листьев можно встретить в розетках почти любого готического собора и резьбе русской избы. В народе у нее тысяча имен, одно из самых точных это росинка. Почти в любую погоду в розетке листа мерцает капля утренней росы, прекрасная без всякой мистики и отсылок к мифологии. Хотя порой мне вспоминается экологическая фантастика «Дюны», планеты, где жители пустыни научились собирать утреннюю росу при помощи нехитрых приспособлений, хранить ее в надежде в будущем изменить климат планеты. Но вот напрасно вы попытаетесь скрещивать манжетки с разными признаками друг с другом в надежде получить отношение три к одному. Законам Менделя она не подчиняется, потому что относится к растениям,  для которых процесс полового размножения, процесс оплодотворения совсем не обязателен. Когда-то Мендель,  открывший свои гороховые законы,  попытался повторить опыты на ястребинках, он  потерпел поражение. Манжетки удивительны. В наших широтах это почти вечнозеленые растения. Весной из-под снега появляются ее зеленые листья. У них крошечный семязачаток, лепестков нет  вовсе, тычинки есть, но могут и не быть, а могут быть с пустыми пыльниками. Нектарники вроде есть, но опылители пролетают мимо невзрачных цветов равнодушно. В то же время манжетки необычайно разнообразны. На одной поляне может расти несколько видов, или,  как называют их ботаники, микровидов.  Если случаются гибриды, то у  гибридов клетки буквально переполнены наследственным материалом. Может быть,  половое размножение исчезнет в природе, как необязательное для всех? Вопросов много. И на многие из этих вопросов  Клавдия Павловна нашла ответы.  Со всей страны приезжали к  ней ученые для консультаций в определении видов,  и сама она постоянно училась, работая в гербариях разных городов.

  А пока же ботаники с энтузиазмом описываю все новые сотни видов растений по признакам простым смертным недоступным.  В тридцатые годы томские ботаники с гордостью даже описали один вид манжеток как сибирский. Хорошо, что для дилетантов существует  в определителях только один вид – манжетка обыкновенная.
А еще через тысячу лет после школы случилось чудо. Через тысячу лет и тысячу верст донесся до меня голос Клавы Глазуновой. Она прочитала в паутине социальных сетей мои рассказы о растениях и стала первым и единственным профессиональным ботаником, кто обратил на них внимание и сказал несколько добрых слов. За это я Клаве навсегда благодарен. Увы,  голос ее немногие дни  спустя пропал. Клава умерла.
 
     Клавдия Павловна Глазунова не стала академиком от ботаники, профессором и лауреатом, может быть,  потому что много болела.  Есть музыка симфоническая, есть музыка камерная, но разве мы ее от этого меньше любим? И если мне, провинциалу,  доводится послушать маленький концерт вечером в консерватории, я возвращаюсь под фонарями в гостиницу по пустым улицам, и  слышу позади звуки флейты или клавесина,  и вижу резные листья манжетки,  и слышу забытый голос ботаника Клавы Глазуновой