Новогодняя расСказка Этот новый Новый Год

              Новогодний триптих. Часть Третья.
                Этот новый Новый Год   
     Из хлопушек на город сыпалось искристое чудо, где-то возле крыш превращаясь в снег, пахнущий чем-то знакомым и близким, похожим на воспоминания, завёрнутые в фантики любимых конфет. И, должно быть, оттуда струилась далёкая музыка:
                Падал обычный снег
                Прямо на детский смех.
                Мы, как и прежде,
                Жили в надежде:
                Сбудутся вдруг мечты
                И в окнах темноты
                Вспыхнут огни мира и доброты...
Всё затаилось предчувствием: дворы, дома, деревья, улицы, фонари и даже воздух искрился, радостно чему-то улыбаясь, словно в этой вечерней мгле он ясно видел то, что она скрывала.
     Конец декабря всегда путается в гирляндах суеты, растворяется в метелях ожидания и вязнет в сугробах немного сумасшедшего, но весьма приятного цейтнота. В том декабре мы, как обычно играли на вечеринках. Ночью отвозили гитары и барабаны на базу, где с новыми подружками и друзьями репетировали встречу Нового Года. Утром немного спали. Днём снова репетировали, но уже не так задорно, как ночью, будто это не последняя неделя уходящего, а вторая неделя наступившего. По этому поводу я даже придумал песенку, очень тому созвучную:
                Новый Год давно за углом.
                И вот так теперь каждый год.
                Борька*, блин, опять захворал
                И друзья его кое-как...
                Да и я уже наверно не буду
                Погонщиком мулов Мабуту.
                Вот такие, братцы, дела.
                Ой, до чего ж нас жизнь довела.
                Сердце разрывает тревога:
                Не потрогать мне носорога
                И на глазах пытливого люда
                не облюбовать мне верблюда!
Это регги качало, как цунами, но мы его, почему-то, так ни разу и не спели.
     В это время на соседней улице в размеренном танце снежинок вальсировала открытка. На ней акварелью была нарисована ёлка, рядом сидел приветливый пёс, над дверью висели буквы - С НОВЫМ ГОДОМ!, а снизу написано карандашом:
                Вьюги вой. А может – волки!
                Ночь. Крадётся кто-то. Вдруг!
                Как подарок возле ёлки,
                На пороге добрый друг!
И завершал письмо адрес получателя: Михалычу от ... – здесь красовался какой-то иероглиф, напоминающий электрогитару, колки которой заменяли шесть цифр, обозначавших, наверное, дату.
   - Ой... – должно быть, хотела сказать она, едва коснувшись чего-то. Оно было тёплое и живое, как и то, что написано на ней самой.
   - Ой! – сказало то самое тёплое и живое, ощутив лёгкое прикосновение, неожиданно вздрогнув, – кто тут?
Вокруг было темно и пусто. И лишь в млечном конусе фонаря медленно падал снег. Он огляделся ещё раз: действительно никого.
   - А это что? – на снегу лежала картинка с ёлкой, собакой и словами.
   - Надо же, добрый друг... – вздохнул он, изучив послание. – Сколько брожу по свету, сколько всего вокруг, а друга всё нет... – Он опять вздохнул и мысли, будто крылья, понесли его зябкое сознание туда, где было тепло и мило.
     На самом деле друг у него был. Только давно. А звали его...
   - Ю-юра-а, до-омо-ой! – это мама с балкона, а ребята звали: Юрик или Юрка. Было ему тогда около пяти, но выглядел он на все пять с половиной – крепкий такой, смышлёный. Какой там детсад, – настоящий первоклассник!
     Они вместе играли, бегали по дворам, купались на «басейке» - так ребятня называла огромный пруд ниже «Комсомольского парка» возле железной дороги. Чуть дальше стояла стройбатовская военная часть. Там они тоже бывали, хоть далеко и мама не разрешала уходить со двора. Но как не уйти, ведь там солдаты, офицеры, да что там – даже старшИны! Да к тому же в столовой угощали настоящим «солдатцим» супом, потом в настоящем воинском клубе смотрели настоящее «солдацкое» кино. А потом, уже ночью, его друг – Юрик получал  от самогО генерала по мягкому месту за нарушение присяги (эт наверно имя такое навроде Серёги, – думал Юра, – и ничиво мы ево не нарушали, Присягу этово! – досадовал он, но, как настоящий солдат, терпеливо подставлял маме попу). Утром Юра рассказывал своему лучшему другу (которого, кстати, он так и называл: Дружок) о том, как ночью его пытали, но он ничего так и не сказал: где они зарыли гранаты и куда спрятали партизан. И в доказательство показывал убедительные результаты пыток. А Дружок пытался его лизнуть, что бы выразить сочувствие и ослабить боль.
     Вот и теперь, вспомнив это, грусть растворилась в том далёком и светлом, вырвав его из пустоты и холода настоящего. И даже показалось, что открытка послана не только Михалычу, но и ему, не имеющему ни адреса, ни дома, ни друга, её приславшего...
                ***
     На очередной вечеринке меня пригласила на танец чрезвычайно интересная девушка, и ребята почти час играли без меня. За что я, конечно же, получил офигенный втык, но ни разу не пожалел о содеянном, – она была стройна и прелестна. И не смотря на то, что я был ниже почти на голову, мы провели с ней всю ночь, болтая о разном. Естественно, изнемогая, я хотел получить: всё! сразу! и как можно скорее! Но рамки условностей и приличий мешали перейти к делу.
   - Я не могу так, – как бы извиняясь, сказала она, – лучше расскажи что-нибудь.
Я вспомнил, как однажды летом на празднике Дня Молодёжи по заданию Горкома и Театральной Студии был клоуном: веселил детей и взрослых. Это была абсолютная импровизация: мы с ребятами отрывались по полной, на ходу угадывая желания восторженной публики. В общем, дурачились «на всю катушку» – и стар, и млад смеялся до слёз! А когда под утро фиеста превратилась в туманный призрак и растеклась по асфальту пёстрым мусором, я остался один на этой огромной площади, больше похожей на остывающее поле боя. Я смотрел на руины и плакал, а внутри была тёмная пустота... А потом выдумал, почему-то, зимнюю песню. Хочешь послушать?
   - Да-а – вздохнула она.
Я взял гитару и спел:
                Снег ослепил беднягу ночь и суету,
                Сны и мелодии рождая налету.
                Вьюга сестра грустит о чём-то о своём.
                Вроде пора, но мы не плачем, ни поём.
                А за окном
                Весёлый гном
                Перевернул наш странный мир вверх дном!
                Ты видишь вновь:
                Вокруг любовь!
                И не беда, что не весна
                И мы с тобой лишились сна!
                Смотрит с улыбкой обречённо календарь. –
                Дни, словно листья, унесло куда-то вдаль.
                Мы разучились верить миру и добру.
                Вроде пора, но мы лишь спички на ветру.
                А за окном
                Бедняга гном
                Всю ночь летал,
                Мечтал да пел. – Устал.
                Но вечер пусть
                Развеет грусть
                И я опять к тебе вернусь,
                Чтоб за окном
                Весёлый гном
                Перевернул наш странный мир вверх дном!
Звуки исчезли в предутренней тьме где-то за шторами. Ночник, как свеча, вздрагивал. Она смотрела сквозь меня, как-то странно улыбаясь, размазывая по щекам слёзы.
   - Ну, что: домой? – вздохнул я.
   - А как же любовь? – улыбнулась она. – Ты видишь вновь...
                И мы упали в облака!
                ***
     Много воды утекло с тех пор. И вот однажды в какой-то ныне забытый вечер, вспомнив, как нам было хорошо, Дружка и то самое лето, я взял гитару: A, Hm , E, A, G, F# ... – Так-так, что-то тут есть – подумалось мне. – Где-то был блокнот и ручка. Ах, вот же... – И на белом заплясали чёрные человечки:
                В лужах октября
                Тает листопад.
                Я быть может зря
                Или невпопад
                Рад, как будто мне
                И шести-то нет.
                Просто на траву
                Скоро ляжет снег.
                Он войдёт в мой дом
                Песней за окном.
                Ну, а мы ему тихо подпоём.
                И застынет боль в мокром хрустале
                Веточкой сосны на моём столе.
                Обожжёт глаза
                Детская слеза
                И не сможем мы ничего сказать.
                Лентами гирлянд вспыхнут этажи.
                Это за окном снег опять кружит.
                Если хоть на миг грязи нет и лжи,
                Значит, за окном снег уже кружит.
Вы, наверное, спросите: почему про лето опять зимняя песня? Не знаю... Может, просто детство больше всего похоже на Новый Год, на тот самый, который и был только в детстве: такой цветной, искристый, звенящий, радостный и волшебный. Ведь только в Новый Год мы можем, хотя бы на миг, забыть о боли, страхе, печали и парить снежинкой во тьме, ни чуть не пугаясь, а, даже наоборот, вдыхая улыбкой прохладный покой её безбрежного сна, желая только добра и веря, что оно непременно сбудется.
     Позже я нашёл подтверждение мысли про снежинку и в другой, пришедшей ко мне, песне:
                А я взлетаю ввысь и снова растворяюсь
                Среди подобных мне искрящихся миров.
                Я снег и потому ни кем быть не стараюсь.
                Не вылечить меня, ребята, я здоров.
     А сегодня последняя вечеринка уходящего, она же станет и первой наступающего. И вновь его придётся встречать в шахте, добывая стране желание строить и жить, создавая уют и настроение! Ведь ещё сам Леонид Осипович пел про это. А значит, нам ничего другого и не светит! И будет всё как положено:
                Ведь за окном мороз не меньше двадцати
                Желает нам с тобой счастливого пути!
На часах опять без пяти полночь. И вот уже шампанское готово выбить пробки терпения и обрушиться пеной восторга на залы ожидания, взрывая всё в один сплошной фейерверк песен, смеха, танцев, тостов, любви! И мы поём:
                Вот
                Засыпает год,
                В музыке вьюги тает хрустальный звон.
                Мы
                Без вины хмельны.
                Слов мишура снегом со всех сторон.
                Замерли нервные лица,
                Пряча в улыбках тревогу.
                Надежда в бокалах искрится,
                Будто бы там за порогом
                Что-то случится.
                Не беда, что за окнами тьма.
                Не беда, что морозно душе.
                Не беда, что мы сходим с ума.
                Не пора ли привыкнуть уже?
                Не пора ли за это налить!
                И за то, чтоб не стало больней!
                И за то, чтобы не опалить
                Мечты мотылёк среди праздных огней!
В самом апогее феерии, выпив с двенадцатым ударом игристого, мы сняли гитары и, поздравляя друг друга, с девчатами вышли из томной кафешки вдохнуть прелесть искрящейся ночи.
   - Какой чудесный пёс! – запела вдруг Снегурочка на мотив мультяшного мышонка**. И точно, возле дверей под мигающим слоганом: «С НОВЫМ ГОДОМ!» сидел добродушный, но очень потрёпанный «бобик», осторожно всех нас разглядывая. Кто-то сразу рванул за колбасой. Кто-то трепал  холку. Стволы телефонов прицельными селфи пытались добить то человеческое, что ещё тлело в его взгляде, который застыл на мне. А я ни как не мог понять что происходит. Крики и суета стали куда-то проваливаться, я же, словно кинокамера, делаю наездом крупный план этих до боли знакомых глаз. Эфир заполняет шёпот снежинок и чьё-то волнующее дыхание.
     Я вспомнил открытку Михалычу ту, что исчезла с подоконника, и осмотрелся – странно – вокруг не было ни одной еловой ветки! И тут я увидел: на график работы кафе кто-то наклеил ёлочку, вырезав из фотокарточки.
   - Ну вот, всё и сбылось... – сказал я, прижимая к себе Дружка, – как подарок возле ёлки на пороге добрый друг! – потрепал я его.
     Он ничего не сказал, но всё понял, согревая меня, как в детстве. Так мы и сидели на ступенях кафе под тихим снегом, глядя в морозную даль, скрывшую пятилетнего Юру, Дружка и то прекрасное лето.
А город, уже забыв, или ещё не зная про нас, кричал во все окна: С Но-вым Го-дом!
                С  НО - ВЫМ  ГО – ДОМ !!!
     * - Ельцин тогда снова болел.
     **- Мышонок из мультфильма «Песенка мышонка» 1967г.   
     Стихотворные формы из моих песен и поздравлений.