Рыцарь честного смеха

 В редакции «Петербургской газеты» было многолюдно. То и дело появлялись новые лица: репортеры, литераторы, посетители. Однако многолюдье не препятствовало вдохновению Дмитрия Минаева. Усевшись за чей-то пустовавший стол, он за несколько минут написал стихотворный  фельетон, в котором не было ни одной помарки. Теперь наступило время экспромтов и каламбуров, столь любимых всеми знавшими Минаева.

         Широкой известностью пользовался его экспромт «В Финляндии»: 

                Область рифм - моя стихия,

                И легко пишу стихи я.

                Без раздумья, без отсрочки

                Я бегу к строке от строчки.

                Даже к финским скалам бурым

                Обращаясь с каламбуром.

- Тебя ль я вижу, любезный друг! - воскликнул, входя в комнату, Гавриил Жулев, приятель Минаева, актер Александринского театра и поэт, опасный соперник по части отыскания оригинальных рифм. После взаимных приветствий друзья по обыкновению заключили пари: кто быстрее подберет рифму к какому-нибудь трудно рифмующемуся слову. На сей раз, по предложению Жулева, таковым стало слово «окунь». Минаев думал недолго.

 - А помнишь, мы с тобой ездили верхом на загородный пикник? - спросил он. - Я всю дорогу острил, а ты пребывал в задумчивости и безмолвствовал…

- Как не помнить! - подтвердил приятель удивленно. - Так что ж из этого?

В ответ Дмитрий Дмитриевич продекламировал:

                Верхом мы ездили далёко,

                И всю дорогу шли конь о конь,

                Я говорлив был, как сорока,

                А ты, мой друг, был нем, как окунь.

 На звучный голос Минаева в комнату один за другим потянулись желающие стать очевидцами вдохновенного фейерверка остроумия. Доброжелательная общительность  поэта, снискавшего славу короля рифмы, притягивала точно магнит. Каждый мог предложить Дмитрию Дмитриевичу подыскать рифму к любому слову, зная, что такие просьбы всегда ему по душе.

- Я вот недавно с Кавказа приехал, - вступил в разговор один литератор. - На Тереке побывал. Так меня уверили, что к слову «Терек» есть только одна рифма - «берег». Или это не так?

- Разумеется, не так, - улыбнулся Минаев. - Судите сами:

                От буквы «а» до буквы «ерика»

                Я рифму к «Тереку» искал.

                Нет ничего прекрасней Терека,

                Его долин, брегов и скал.

 Легко подобрав рифмы еще к трем предложенным словам и подарив слушателям несколько экспромтов, Дмитрий Дмитриевич решительно поднялся. Его ждали сегодня еще в двух редакциях. С легкой руки Минаева принадлежностью каждой солидной газеты сделался стихотворный фельетон на злобу дня, и фельетонные обозрения, написанные самим родоначальником нового жанра, неизменно пользовались у читателей огромным успехом. После закрытия в 1873 году лучшего сатирического журнала «Искра», в котором смог полностью раскрыться многогранный талант поэта, он, не прерывая отношений с другими журналами, принужден был перейти к постоянному сотрудничеству в газетах, фельетоны которых давали более широкие возможности для деятельности сатирика.

 По дороге из одной редакции в другую предстояло обдумать ответ на полученное накануне письмо маститого библиографа. Составляя фундаментальный словарь русских писателей, он убедительно просил Дмитрия Дмитриевича  прислать необходимые сведения о себе, необходимые для написания биографической статьи.

…Дворянский род Минаевых не отличался древностью - его основоположником был дед Дмитрия Дмитриевича. Начав службу рядовым солдатом, он дослужился до офицерского чина, с которым обрел право на потомственное дворянство. Долгие годы отдал военной службе и его сын, окончивший ее подполковником. Круг интересов Дмитрия Ивановича Минаева отнюдь не ограничивался служебными обязанностями, как это часто бывало в среде армейских офицеров николаевского времени. Он был художником и поэтом.

 Его стихи печатались на страницах столичных журналов и альманахов. В 1839 году о них с похвалой отозвался В.Г. Белинский, увидев в одном из стихотворений нового поэта решительный талант. В Симбирске, где в тридцатые года жили Минаевы, Дмитрий Иванович увлеченно работал над переводом «Слова о полку Игореве», который справедливее было бы назвать вольным поэтическим пересказом. Благодаря отцу будущий король рифмы с детских лет полюбил поэзию.

 В 1847 году Дмитрий Иванович был переведен в Петербург и переехал с семьей в столицу. Там он определил сына в Дворянский полк ;привилегированное учебное заведение для отпрысков благородного происхождения. Здесь младший Дмитрий Минаев познакомился с Василием Курочкиным, который тоже учился в Дворянском полку. Их первые творения были помещены рядом в рукописном журнале, выпускавшемся учащимися. Впоследствии написанные ими произведения будут часто соседствовать на страницах «Искры», редактором которой станет Курочкин, а одним из самых деятельных авторов - Минаев.

 После окончания в 1852 году будущий король рифмы несколько лет служил в земском отделе  министерства внутренних дел. Однако кипучая, непримиримая с ограничениями натура поэта не могла долго переносить скученного однообразия канцелярской жизни. В 1857 году Минаев выходит в отставку и посвящает жизнь поэзии.

 Талант молодого поэта был в скором времени замечен и по достоинству оценен. С начала шестидесятых годов он становится активным автором трех самых прогрессивных журналов того времени: «Современника», «Русского слова» и «Искры».Особенно часто он печатается в «Искре». После закрытия в 1866 году «Современника» и «Русского слова» поэт будет печататься в продолживших их традиции журналах «Отечественные записки» и «Дело».

 Когда в 1862 году начал издаваться сатирический журнал «Гудок», редактором его был избран Минаев. С первого же номера новое издание привлекло пристальное внимание читателей. И неудивительно - на заглавной виньетке журнала был изображен А.И. Герцен, державший знамя с надписью «Уничтожение крепостного права» и обращавшийся с речью к толпе жадно слушавших его крестьян и демократической молодежи. Напомним, что даже само имя Герцена почиталось тогда запретным. В бессильной злобе взирали на издателя «Колокола» помещики, чиновники, офицеры - они также были изображены на виньетке. Номера нового журнала раскупались нарасхват и вызвали страшный переполох в высших сферах. По личному распоряжению Александра II крамольная виньетка была запрещена.

… Минаев шагал по Невскому проспекту - стройный, красивый, похожий на Байрона и гордо поднятой головой с кудрявыми волосами, и мягкими чертами проникнутого благородством лица, но с долей русского удальства, столь свойственного волжанам. Его то и дело окликали знакомые, раскланивались, останавливали, чтобы сообщить новость или узнать о ней мнение поэта. Дмитрий Дмитриевич оставался верен себе - редко когда он не отвечал остроумным экспромтом, зачастую с каламбурной рифмой.

 Завидев идущего навстречу злейшего литературного противника - критика газеты «Новое время» В.П. Буренина, неустанно травившего в своих статьях все новое и прогрессивное, поэт,  указывая на пробегавшую мимо собаку, громогласно воскликнул:

                По Невскому бежит собака,

                За ней Буренин, тих и мил.

                Городовой, смотри однако,

                Чтоб он ее не укусил!

 Молниеносная быстрота, с которой Минаев сочинял остро отточенные эпиграммы, поражала всех, кто его знал. Как-то раз в кругу писателей он услышал о том, что молодой литератор сочинил донос.

- Кто бы подумать мог! - вздохнул кто-то. - Ведь он такие надежды подавал!

- Нельзя довериться надежде,

  Она ужасно часто лжет.

  Он подавал надежды прежде,

  Теперь доносы подает!

- ответил Дмитрий Дмитриевич.

 Несколько дней спустя в компании литераторов шел разговор об итальянском певце Тамберлике, гастролировавшем в России. Беседа была прервана неожиданным появлением сочинителя доноса.

- Ба, русский Тамберлик! - воскликнул при виде его Минаев.

- Я Тамберлик? - изумился тот. - Почему?

- А то как же! - отвечал поэт:

                Я не гожусь, конечно, в судьи,

                Но не смущен твоим вопросом.

                Пусть Тамберлик берет do грудью,

                А ты, мой друг, берешь do носом.

 Не менее изумляла современников и способность Минаева легко, без всякой подготовки говорить стихами на заданную тему. Однажды, гуляя с актером И.П. Киселевским по Невскому, Дмитрий Дмитриевич попросил его достать ложу на бенефис.

 - Читай стихи от Александринки до Адмиралтейства, тогда исполню, - отвечал актер.

 И поэт тут же, на ходу, сочинил целую поэму, которую декламировал вплоть до самого Адмиралтейства.

 Вот и сегодня поэт по обыкновению щедро рассыпал экспромты по дороге до самого подъезда «Биржевых ведомостей», в редакции которых с нетерпением ждали Дмитрия Дмитриевича и его нового фельетона.

… После смерти  Минаева историки литературы подсчитают, что если собрать все его произведения, рассыпанные по страницам различных журналов и газет и издать полное собрание поэта, оно составило бы не менее пятидесяти объемистых томов. По его содержанию можно было бы судить, каким поистине многогранным талантом обладал он - стихи сатирические, юмористические и лирические, оригинальные и переводные, фельетоны в стихах, фельетоны в прозе, пародии, эпиграммы, повести, драматические сцены, пьесы… Однако прежде всего Минаев был сатириком. Его произведения - всегда острые, злободневные, оригинальные - составляют своеобразную сатирическую летопись, которая велась поэтом на протяжении тридцати пяти лет и отражала все события того времени.

 Тяжелое положение крестьянства, мало изменившееся после отмены крепостного права, глубоко волновало Минаева. Громкие и трескучие тирады о народном благе либералов, не способных понять беды и нужды народа, вызывали возмущение и негодование поэта. В сатире «Свой своему вовсе не брат», имеющей вид диалога,  краснобай-барин долго и упорно допытывается, каков гражданский идеал встречного мужика, и остается глух к его горю. 

 Убежденный и последовательный демократ, Минаев резко отрицательно относился к консервативному дворянству. Он высмеивал представителей «благородного» сословия, по-прежнему, как и в былые годы, претендующих на первое место в обществе, привыкших к роскошной жизни, презирающих труд и не способных к нему. В стихотворении «Протест» один из подобных высокородных тунеядцев с негодованием рассуждает:

                К труду, к мозолям и утратам

                Привык плебей иной, холоп…

                Но сесть за труд аристократам?!

                Скорей пущу я пулю в лоб!

 Обличал сатирик и новую общественную силу, возникшую в 1870;1880 годы ; приобретателей и накопителей, воротил и дельцов капиталистического толка:

                Ныне властные хозяева

                Кто, скажи-ка, на Руси?

                Ты об этом Колупаева,

                Разуваева спроси,

- писал он в сатире «Современные герои».

 Чутко откликаясь на события политической жизни, Минаев отметил в начале 1860-х годов, когда правительство было встревожено ростом освободительного движения, повсеместное появление в обществе агентов тайной полиции, ставших поистине вездесущими. Он пишет стихотворение «Кто он?», зловещая фигура «героя» которого неожиданно возникает повсюду - в театре, клубе, ресторане, на литературном чтении, в редакции либеральной газеты, вызывая всюду тревогу и опасение.

 Когда в 1880 году внушавшее повсеместный ужас Третье отделение было закрыто (его функции передавались тайной полиции), поэт откликается на это саркастическим стихотворением, в котором от имени ретрограда сожалеет об упразднении столь полезного учреждения и многократным рефреном звучат слова об известном всей России здании в Петербурге у Цепного моста.

 Цензурные условия нередко препятствовали стремлению сатирика писать обо всем прямо и откровенно, однако он все же ухитрялся довести крамольную мысль до читателей, прибегая к намекам и недоговоренностям, которые они разгадывали. Когда осенью 1861 года в Петербурге прошли студенческие волнения, жестоко подавленные столичными властями, поэт пишет вполне невинное на первый взгляд стихотворение «Кумушки», излагавшее разговор двух любительниц посудачить. Однако в этих стихах скрывался глубокий смысл: они были построены на столь любимых Минаевым каламбурах и метили в главных «усмирителей» студентов - военного губернатора столицы П.Н. Игнатьева и обер-полицмейстера А.В. Паткуля. Так, реплика одной из кумушек «лупят под лопатку ли» означала: «лупят подло Паткули», а слова «гнать, и гнать, и гнать его» следовало читать: «гнать и гнать Игнатьева».

 В 1880 году, когда в обществе стали раздаваться все более громкие голоса о необходимости введения конституции в России, Минаев создает «Современные стансы», каждая строфа которой завершалась строкой: «Нужна нам кон…». Неоконченное слово предлагалось отгадать читателям. И хотя лукавый поэт сам подсказывал безобидные концовки: «концессия», «конно-железная дорога», «консервативная газета», вводившие в заблуждение цензуру, истинный смысл загадочного слова был ясен читателям.

 Не оставлял Минаев без внимания и события литературной жизни. Нельзя не восхищаться отвагой поэта, решившегося в середине 1860-х годов, когда умы молодого поколения волновали статьи Д.И. Писарева, бросить вызов кумиру молодежи. Ниспровергая авторитеты, критик в чрезмерной запальчивости выступил со статьей «Пушкин и Белинский», в которой отрицал значение пушкинской поэзии для современности и перечеркивал роман «Евгений Онегин». Забывая о том, что герой романа жил в совершенно иную эпоху, он предъявлял ему обвинения как к герою настоящего времени. Смелым и оригинальным ответом Минаева была блистательная пародия на ошибочные воззрения Писарева - «Евгений Онегин нашего времени».

 Словно отвечая требованиям радикального критика, пародист переносит пушкинского героя из 1820-х в 1860-е годы, делает его современником почитателей Писарева, превращает светского денди в «скроенного по Базарову» нигилиста, режущего лягушек и бранящего искусство и поэзию.

 В предисловии Минаев писал: «Предлагаемая комическая поэма… пародия на статьи тех журнальных критиков, которые вздумали сочинять своего собственного Евгения Онегина и навязывали ему свои псевдорадикальные идеи. Они забывали, что Пушкин жил в другую эпоху, и его герой, как дитя своего времени, не может быть героем времен Базаровых и Раскольниковых. Исправляя Е. Онегина по собственной мерке, эти критики, разумеется, договорились до карикатуры».

 Оригинальность содержания Минаев искусно совместил с мастерством формы - пародия на воззрения Писарева написана классической «онегинской» строкой:

                Он не толкался в модном свете,

                Прочел названья многих книг,

                Не размышлял о туалете

                И никогда волос не стриг.

                Умел он в споре ядовито

                Воскликнуть вслух: «Вот дураки-то!»

                Умел врага отделать в пух:

                «Шекспир ваш - то же, что лопух!»

                Готовый с яростью ужасной

                Свалить любой авторитет,

                Хотя б его ценил весь свет,

                И скоро критик первоклассный

                С большою смелостью решил,

                Что он умен и очень мил.

 

 Нельзя без улыбки читать письмо Татьяны к Онегину с его замечаниями (они выделены курсивом):

   

         Я к вам пишу - чего же боле?

         (В любви признанье - вот те на!)

         Теперь, я знаю, в вашей воле

         Подумать, как смешна она.

         (Еще бы, как еще смешна!)

         Сначала я молчать хотела

         (Недурно было б помолчать!) 

         Когда б надежду я имела

         Хоть раз в неделю вас встречать,

         Чтоб только слушать ваши речи

         (Вот любопытная черта:

         Не раскрывал пред ней я рта

         От первой до последней встречи!)

         Зачем вы посетили нас?

         (О мой создатель, вот беда-то?)

         Я никогда б не знала вас,

         И, новым чувством не объята,

         Была б со временем - как знать

        (Так чем же я- то мог мешать)

         Иль понимать я ста все туго!..) -

         И превосходная супруга,

         И добродетельная мать.

                (Живи как знаешь в этом свете!

                С кем хочешь шествуй к алтарю!..)

                Но в высшем суждено совете:

                Ты - мой теперь!.. (Благодарю!)

                Я знаю, ты мне послан Богом

                (Ведь это, наконец, разбой!),

                Вся жизнь моя была залогом

                Свиданья верного с тобой.

                Ты в снах ко мне являлся часто

                (Да чем же я тут виноват?

                Приснился вам я, ну и баста! -

                Про всякий вздор не говорят),

                В душе твой голос раздавался

                Давно… Нет, это был не сон!..

                (Вот неожиданно попался!

                Вот вам Вольмар и Ричардсон!)

                Ты в тишине меня встречал,

                Когда я бедным помогала?

                (Татьяна Дмитревна! Скандала

                Такого я не ожидал!

                Вы помогали бедным. Верю,

                И это делает вам честь.

                Имейте жалость даже к зверю,

                Но для чего ж неправду плесть,

                Прогулок тайных ожидая?

                Не шел за вами никогда я

                И не следил из-за куста.

                Ведь это просто клевета.)

                И в это самое мгновенье

                Не ты ли, милое виденье,

                В прозрачной темноте мелькнул,

                Приникнул тихо к изголовью?

                (Нет просто меры пустословью:

                Ведь я еще не Вельзевул,

                Я человек, а не виденье.)

                Кто ты? скорее дай ответ.

                Кто ты? мой ангел ли хранитель?

                (Я ваш, сударыня, сосед)

                Или коварный искуситель?

                (Вас искушать охоты нет.)

                Никто меня не понимает,

                (Кому понятна ерунда!)

                Вообрази, я здесь одна,

                Рассудок мой изнемогает.   

                Безделье - вот в чем вся вина.

                Трудиться, барышня, вам ново;

                Труд освежил бы разум ваш -

                Статьи читайте Шелгунова

                И позабудьте эту блажь).

                Кончаю. Страшно перечесть…

                (Ну, перечесть бы не мешало:

                В письме нелепостей немало

                И разных глупостей - не счесть.

                И я от вашего припадка

                Не стану таять в уголке,

                Хоть сохла, может быть, облатка

                На воспаленном языке).

 Следует подчеркнуть, что «Евгений Онегин нашего времени» был пародией на воззрения Писарева, но отнюдь не на Пушкина, к которому Минаев относился с глубочайшим уважением.

                Пусть устыдится критик бедный,

                Что он в безумии толкал

                Поэта гордый пьедестал

                Но от руки его безвредной

                И лавр не сдвинулся с чела,

                И слава та же, что была.

 Когда некогда известный беллетрист граф В.А. Соллогуб, стремясь восстановить утраченную популярность, выступил на заседании Общества любителей российской словесности с чтением воспоминаний, в которых без ложной скромности  рассказывал о своем знакомстве с великими писателями, Минаев  высмеял хвастовство титулованного сочинителя в остроумном фельетоне. Кого только из знаменитостей ни знавал его герой  - все они откровенно потешались над будущим незадачливым мемуаристом:

                Карамзина я знал, как вас,

                Не счесть его услуг.

                Хоть Николай Михайлыч раз

                Сказал: «Ты глуп, мой друг».

                Сам Грибоедов мне сказал,

                Вот так же, у огня,

                Что он Молчалина списал

                С меня, друзья, с меня!

                Меня почтил своим стихом

                Сам Пушкин, наш певец:

                «Люблю тебя, сосед Пахом…»*

                Я позабыл конец.

                Когда, хилея день от дня,

                Я ездил на Кавказ,

                Там встретил Лермонтов меня,

                Обрызгал грязью раз.

                Я был и с Гоголем знаком,

                Ценю такую роль:

                Он как-то в цирке каблуком

                Мне отдавил мозоль.               

 

_______________________________
* Известная эпиграмма Пушкина, которая кончается так:

                Люблю тебя, сосед Пахом,

                Ты просто глуп - и слава Богу!    

(Примечание Д. Минаева).

 До конца жизни Минаев сохранит верность сатире. Его не изменят ни преследования цензуры, ни надзор тайной полиции, ни заключение в Петропавловской крепости, узником которой он стал в 1866 году, когда после покушения на Александра II Д.В. Каракозова Россию захлестнет волна политических репрессий и многие прогрессивные писатели были арестованы.

 Прекрасно зная силу смеха, не только разрушающую, но и созидающую, поэт писал в программном стихотворении «Смех»:

                Всегда неподкупен, велик

                И страшен для всех без различья

                Смех честный - живой проводник

                Прогресса, любви и величья.

 Рыцарем честного смеха и был Дмитрий Минаев. Неустанный борец с окружающим злом, поэт верил в победу добра и справедливости.

- Почему вы подписываете свои фельетоны инициалами «Д.М.»? - спросили его однажды.

- Для того, чтобы каждый мог сказать мне: «Вы добро мыслите» - ответил поэт.