Г. Ф. Лавкрафт - Лунная трясина

H. P. Lovecraft: The Moon-Bog

     Куда, в какой далекий и кошмарный край отправился Денис Барри, я не знаю. Но я был с ним в ту последнюю ночь, когда он жил среди людей, и слышал его крики, когда все произошло; однако крестьяне и полиция графства Мит так и не смогли найти ни его, ни остальных, хотя искали долго и охватив большие территории. И теперь я вздрагиваю, когда слышу, как лягушки квакают на болотах, или когда вижу луну в уединенных местах.
     Я хорошо знал Дениса Барри в Америке, где он разбогател, и поздравил его, когда он выкупил старый замок у болот в сонном Килдерри. Именно из Килдерри когда-то приехал его отец, и именно там он хотел наслаждаться своим богатством среди родовых земель. Люди его крови когда-то правили Килдерри, они построили замок и жили в нем, но те дни были очень давно, и вот уже на протяжении нескольких поколений замок стоял пустым и медленно ветшал. После того, как уехал в Ирландию, Барри часто писал мне и рассказывал, как благодаря его заботе серый замок возвращается башня за башней к своему древнему великолепию, как плющ медленно взбирается по восстановленным стенам так же, как он поднимался много веков назад, и как крестьяне благословляют его за возвращение былых времен, благодаря золоту, которое он привез из-за моря. Но со временем начались неприятности, и крестьяне перестали благословлять его,  вместо этого они бежали прочь, словно от предвестника гибели. А затем он прислал письмо, в котором просил меня навестить его, потому что ему было очень одиноко в старом замке, и не с кем было поговорить, кроме новых слуг и рабочих, которых он привез с севера.
     Болото было причиной всех этих неприятностей, как поведал мне Барри в ту ночь, когда я приехал в замок. Я добрался до Килдерри на закате летнего дня, золотые небеса освещали зеленые холмы, рощи и голубое болото, где на далеком островке таинственно сияли странные древние руины. Этот закат был очень красивым, но крестьяне в Баллилохе предупредили меня и сказали, что Килдерри стал проклятым, так что я едва сдержал дрожь, увидев высокие башни замка, позолоченные небесным огнем. Автомобиль Барри встретил меня на станции Баллилох, потому что в Килдерри не было железной дороги. Жители деревни избегали машины и водителя с севера, но что-то пытались прошептать мне, стоя с бледными лицами, когда увидели, что я собираюсь отправиться в Килдерри. И той ночью после нашего воссоединения Барри рассказал мне, в чем же причина.
     Крестьяне покинули Килдерри, потому что Денис Барри захотел осушить большое болото. Несмотря на всю его любовь к Ирландии, Америка все же изменила его, и он ненавидел красивое опустошенное пространство, где можно было добыть торф и поднять землю. Легенды и суеверия Килдерри не тронули его, и он лишь смеялся, когда крестьяне сначала упорно отказывались помогать ему, а затем прокляли его и переселились в Баллилох со всеми своими немногими вещами, видя его решимость. Вместо них он нанял рабочих с севера, а когда его покинули слуги, он заменил также и их. Но среди незнакомцев ему было одиноко, поэтому Барри попросил меня приехать.
     Когда я услышал о страхах, которые изгнали людей из Килдерри, я засмеялся так же громко, как смеялся мой друг, потому что эти страхи носили самый неуловимый, самый дикий и самый абсурдный характер. Они были связаны с какой-то нелепой легендой о болоте и мрачным духом-хранителем, обитавшим в странных древних руинах на далеком островке, который я видел на закате. Здесь ходили истории о танцующих огнях в новолуние и о холодных ветрах, когда ночь была теплой; о призраках в белом, парящих над тихими водами, и удивительном каменном городе глубоко под поверхностью болот. Но главным среди этих странных фантазий и единственным принятым всеми единодушно было проклятие, ожидающее того, кто осмелится коснуться или осушить обширную красноватую топь. Существуют тайны, говорили крестьяне, которые нельзя раскрывать; тайны, которые были скрыты с тех пор, как чума обрушилась на детей Партолана в мифические годы вне истории. В «Книге захватчиков» говорится, что все эти сыновья греков были похоронены в Талле, но старики в Килдерри рассказывают, что один город все же не был замечен, спасенный своей покровительницей - лунной богиней; и лесистые холмы скрыли его, когда люди Немеда пришли из Скифии на своих тридцати кораблях.
     Таковы были досужие вымыслы, которые заставили жителей покинуть Килдерри, и когда я их услышал, то не удивился, что Денис Барри отказался прислушаться к ним. Однако он очень интересовался древностями и предложил тщательно исследовать болото, когда оно будет осушено. Белые руины на островке он посещал много раз, но хотя их возраст был явно огромен, а очертания очень мало походили на большинство руин в Ирландии, они были слишком ветхими, чтобы описать дни их славы. Все было готово к началу дренажных работ, и рабочие вскоре должны были очистить запретное болото от зеленого мха и красного вереска и уничтожить крошечные, вымощенные ракушками ручейки и тихие синие озера, окаймленные зарослями тростника.
     После того, как Барри закончил свой рассказ, я почувствовал, что просто валюсь с ног, потому что дневное путешествие было несколько утомительным, а мой хозяин разговаривал до поздней ночи. Слуга провел меня в мою комнату, которая находилась в дальней башне с видом на деревню, равнину на краю болота и саму топь; так что я мог видеть из своих окон замершие в лунном свете безмолвные крыши домов, которые покинули крестьяне, и в которых теперь жили рабочие с севера, а также приходскую церковь с ее старинным шпилем и вдали посреди тихого болота старые руины на островке, мерцающие белым и призрачным светом. Когда я заснул, мне показалось, что я слышу доносящиеся издалека слабые звуки; звуки, которые были дикими и наполовину музыкальными, и которые породили во мне странное волнение, раскрасившее мои сны. Но когда я проснулся на следующее утро, то почувствовал, что все это было лишь сном, потому что видения, которые я видел, были более чудесными, чем любой звук неистовых свирелей в ночи. Под влиянием легенд, которые рассказывал Барри, мой разум в состоянии сна парил вокруг величественного города в зеленой долине, где мраморные улицы и статуи, виллы и храмы, резьба и надписи - все определенно говорило о славе Греции. Когда я рассказал этот сон Барри, мы оба засмеялись, но я смеялся громче, потому что он был раздосадован поведением своих работников. В шестой раз они все проспали, пробуждались очень медленно и были странно вялы, вели себя так, как будто совсем не отдыхали, хотя они рано легли спать прошлой ночью.
     Все утро и большую часть дня я бродил в одиночестве по позолоченной лучами солнца деревне и разговаривал время от времени с праздно шатающимися работниками, потому что Барри был занят подготовкой финальных планов для начала дренажных работ. Рабочие выглядели не столь весело, как могли бы, потому что большинство из них, казалось, беспокоили мысли о каком-то сне, который они видели, и который тщетно пытались вспомнить. Я поведал им о своем сне, но им было не интересно, пока я не вспомнил о странных звуках, которые, как мне казалось, я слышал. Тогда они странно посмотрели на меня и сказали, что, возможно, тоже припоминают какие-то причудливые звуки.
     Ближе к вечеру за ужином Барри объявил мне, что планирует начать осушение через два дня. Я был рад этому, и хотя у меня не вызывали неприязнь мхи, вереск, небольшие ручьи и озера, во мне росло страстное желание разгадать древние секреты, которые могли скрываться под глубоким слоем торфа. В ту ночь мои сны, наполненные писклявыми звуками флейт и видами мраморных перистилей, внезапно и тревожно прервались - ибо на город в долине, как я видел, надвигалась чума, а затем - ужасная лавина лесистых склонов, которая накрыла мертвые тела на улицах и оставила непогребенным только храм Артемиды на высоком холме, где престарелая лунная жрица Клис лежала, холодная и тихая, с короной из слоновой кости на седой голове.
     Проснулся я внезапно и в сильной тревоге. Некоторое время я не мог сказать, сплю я или нет, потому что звуки свирели все еще пронзительно звенели в моих ушах, но когда я увидел на полу ледяные лунные лучи и очертания решетчатого готического окна, я решил, что, должно быть, проснулся и нахожусь в замке Килдерри. Затем я услышал, как часы на какой-то отдаленной площадке внизу пробили два часа, и понял, что не сплю. И все же издалека доносился до меня чудовищный плач свирели; дикие, странные звуки, которые напомнили мне танцы фавнов в далеком Менале. Они не давали мне уснуть, и в нетерпении я вскочил и стал расхаживать по полу туда-сюда. Внезапно я шагнул к северному окну и взглянул на тихую деревню и равнину на краю болота. У меня не было никакого желания смотреть на окрестности, потому что я очень хотел спать, но звуки флейт досаждали мне, и я должен был что-то сделать или увидеть, что происходит. Мог ли я даже подозревать о том, что предстанет моим глазам?
     В лунном свете, заливавшем просторную равнину, я наблюдал видение, которое ни один смертный, увидев его, никогда не смог бы забыть. Под звуки тростниковых свирелей, эхом разносившихся над болотом, молчаливо и жутко скользила смешанная толпа качающихся фигур, извивающихся в танцах, какие сицилийцы, возможно, танцевали для Деметры в былые времена под полной луной вместе с Кианой. Широкая равнина, золотистый лунный свет, темные движущиеся фигуры и, прежде всего, пронзительный монотонный звук производили эффект, который почти парализовал меня; тем не менее, несмотря на свой страх, я заметил, что половину из этих неутомимых механических танцоров составляли рабочие, которые, как я полагал, должны давно спать, в то время как другая половина была представлена странными грациозными существами в белом, полу-туманными по своей природе, напоминающими бледных тоскливых наяд из призрачных источников болот. Не знаю, сколько времени я смотрел на это зрелище из окна одинокой башни, прежде чем внезапно провалился в беспамятство, лишенное сновидений, из которого меня вырвало высоко поднявшееся утреннее солнце.
     Моим первым побуждением, когда я проснулся, было поведать все свои страхи и наблюдения Денису Барри, но когда я увидел солнечный свет, проливающийся сквозь решетчатое восточное окно, я почувствовал уверенность, что те видения, которые, как я думал, я наблюдал, не были реальными. Я склонен к странным фантазиям, но никогда не был достаточно слаб, чтобы в них поверить; поэтому я ограничился тем, что расспросил рабочих, которые встали очень поздно и ничего не помнили из предыдущей ночи, кроме туманных снов с пронзительными звуками. Эти слова о призрачных звуках очень беспокоили меня, и я подумал, не появились ли осенние сверчки раньше своего времени, чтобы наполнять ночи тревожным стрекотом и преследовать человеческие видения. Позже в тот же день я наблюдал, как Барри в библиотеке размышлял над своими планами великой работы, которая должна была начаться завтра, и впервые ощутил прикосновение того самого страха, который прогнал крестьян. По какой-то неизвестной причине я боялся потревожить древнее болото и его скрытые от света солнца тайны, и представлял жуткие виды, покоящиеся под неизмеримой толщей векового торфа. То, что эти тайны должны быть раскрыты, казалось мне сейчас неразумным, и я начал искать предлог, чтобы покинуть замок и деревню. Я зашел так далеко, что случайно завел разговор с Барри на эту тему, но не осмелился продолжать после того, как он громко рассмеялся. Поэтому я молчал, когда солнце скрывалось за далекими холмами, а Килдерри сверкал красным и золотым пламенем, которое казалось предзнаменованием.
     Я никогда не узнаю, были ли события той ночи реальностью или иллюзией. Конечно, они превосходят все, о чем мы можем только мечтать в природе и во Вселенной; тем не менее, я никак не могу объяснить те исчезновения, которые стали известны людям после того, как все закончилось. Я рано удалился к себе и терзался смутными страхами, и долгое время не мог уснуть в жуткой тишине башни. Было очень темно, потому что, хотя небо было чистым, луна уже шла на убыль и появлялась только в предрассветные часы. Пока я лежал там, я думал о Денисе Барри и о том, что случится с этим болотом, когда наступит день, и обнаружил, что почти обезумел от порыва выбежать в ночь, взять машину Барри и стремительно поехать в Баллилох, прочь от этих угрожающих мест. Но прежде чем мои страхи смогли воплотиться в действие, я заснул и во сне увидел город в долине, холодный и мертвый под саваном отвратительной тени.
     Вероятно, меня разбудили пронзительные звуки свирели, однако, не на них я обратил внимание, когда открыл глаза. Я лежал спиной к восточному окну, выходившему на болото, где должна была восходить убывающая луна, и поэтому ожидал увидеть ее свет, падающий на противоположную стену передо мной, но я совсем не думал обнаружить то зрелище, что открылось мне. Потоки света действительно падали на деревянные панели, но это был не тот свет, который порождает луна. Ужасными и пронзительными были лучи красноватого сияния, струившиеся через готическое окно, и вся комната была наполнена невероятным светом - ярким и неземным. Мои последующие действия были характерными для такой ситуации, ибо только в сказках человек совершает эффектные и предсказуемые поступки. Вместо того чтобы взглянуть через болото на источник нового света, я отвел глаза от окна в паническом страхе и неуклюже стал натягивать одежду с какой-то нервной мыслью о побеге. Я помню, как схватил револьвер и шляпу, но еще до того, как все закончилось, я потерял их, не сдав ни единого выстрела из первого, так и не надев вторую. Спустя какое-то время очарование красного сияния пересилило мой страх, я подкрался к восточному окну и выглянул наружу, в то время как сводящие с ума непрерывные звуки свирели издавали свой плач и эхом разносились по всему замку и по всей деревне.
     Над болотом разливался поток ослепительного света, алого и зловещего, и истекал он из странных старых руин на далеком островке. Я не могу описать внешний вид этих осколков прошлого - я, должно быть, сошел с ума, потому что они казались мне величественными и нетронутыми, великолепными и опоясанными колоннами, а отражающий пламя мрамор антаблемента пронизывал небо, как верхушка храма на вершине горы. Пронзительно взвыли флейты, и послышался грохот барабанов, и, когда я смотрел с трепетом и ужасом, мне показалось, что я вижу темные прыгающие фигуры, гротескно вырисовывающиеся на фоне мрамора и блеска. Эффект был просто колоссальным - совершенно немыслимым - и я мог бы смотреть на все это бесконечно долго, если бы звук флейты слева от меня не стал заметно громче. Дрожа от ужаса, странным образом смешанного с невероятным экстазом, я пересек круглую комнату, подойдя к северному окну, из которого я мог видеть деревню и равнину на краю болота. Тогда мои глаза еще больше расширились от дикого удивления, словно я не только что отвернулся от сцены за гранью самой природы, потому что по жуткой залитой красным сиянием равнине двигалась процессия существ, которых никто раньше не мог видеть кроме как в мрачных кошмарах.
     Наполовину скользящие, наполовину парящие в воздухе болотные призраки в белых одеждах медленно двигались к тихой воде и острову с руинами в фантастических построениях, что напоминало древний и торжественный церемониальный танец. Их трепещущие полупрозрачные конечности, ведомые отвратительным звуком невидимых флейт, манили в сверхъестественном ритме толпу неуклюже ступающих рабочих, которые предано следовали за ними слепыми, бездумными, тяжелыми шагами, как если бы их подталкивала грубая, но упорная демоническая воля. Когда наяды приблизились к болоту, не меняя своего направления, новая шеренга фигур, спотыкающихся и двигающихся зигзагами словно пьяные, вышла из замка, вынырнув из какой-то двери далеко внизу под моим окном, словно наощупь пересекла внутренний двор, прошествовала через деревню и присоединилась к грузно топчущейся колонне рабочих на равнине. Несмотря на то, что они находились далеко от меня, я сразу понял, что это слуги, привезенные с севера, потому что я узнал уродливую и громоздкую фигуру повара, чья нелепость теперь стала невыразимо трагичной. Флейты продолжали издавать свою жуткую мелодию, и я снова услышал грохот барабанов со стороны руин на острове. Затем бесшумно и грациозно наяды достигли воды и одна за другой стали исчезать в древнем болоте, в то время как вереница следующих за ними людей, не сбавляя скорости, неуклюже шлепала по воде и пропадала в крошечных водоворотах вредных пузырьков, которые я едва мог разглядеть в алом свете. И когда последний из отставших - толстый повар - скрылся из виду в мрачном омуте, флейты и барабаны резко стихли, а ослепительные красные лучи, льющиеся из руин, - мгновенно погасли, оставив бедную деревню одинокой и покинутой лежать в тусклых лучах восходящей луны.
     Мое состояние можно было описать как неописуемый хаос. Не знаю, сошел ли я с ума или находился в здравом уме, спал или бодрствовал, но меня спасло только милосердное оцепенение. Я думаю, что в те моменты совершал нелепые поступки, например, возносил молитвы Артемиде, Латоне, Деметре, Персефоне и Плутону. Все, что я вспомнил из классической юности, слетало с моих уст, когда столь жуткая атмосфера пробудила мои самые глубокие суеверия. Я чувствовал, что стал свидетелем гибели целой деревни, и знал, что теперь нахожусь один в замке с Денисом Барри, чья смелость принесла гибель. Когда я подумал о нем, меня охватили новые страхи, и я упал на пол, не потеряв сознание, но физически истощенный. Затем я почувствовал ледяной поток из восточного окна, где взошла луна, и услышал крики в замке далеко внизу. Вскоре эти вопли приобрели силу и характерные черты, которые невозможно описать, и мое сознание мутнеет, когда я вспоминаю о них. Все, что я могу сказать, - их издавал тот, кого я знал как своего друга.
     В какой-то момент этого шокирующего промежутка времени меня, должно быть, привели в чувство холодный ветер и крики, потому что следующее, что я помню, это как я безумно мчался по черным комнатам и коридорам и выскочил через двор в ужасную ночь. Меня нашли на рассвете, бессмысленно блуждающего возле Баллилоха, но то, что меня окончательно выбило из колеи, не было одним из тех ужасов, которые я видел или слышал до этого. То, о чем я бормотал, медленно выходя из теней, было парой фантастических происшествий, произошедших со мной во время моего бегства: эти происшествия не имеют значения, но они постоянно преследуют меня, когда я нахожусь в одиночестве в болотистых местах или при лунном свете.
     Когда я бежал прочь от этого проклятого замка на краю топи, я услышал новый звук: довольно обычный, но отличающийся от любого, что я слышал раньше в Килдерри. Стоячие воды, еще недавно лишенные каких-либо обитателей, теперь кишели ордами огромных покрытых слизью лягушек, которые пронзительно и беспрерывно кричали в тонах, совсем не соответствовавших их размеру. Их раздутые и зеленые тела блестели в лунных лучах, и, казалось, они пристально взирают вверх на источник света. Я проследил за взглядом одной очень толстой и уродливой лягушки и увидел вторую вещь, которая помутила мой разум.
     Прямо от странных руин на далеком островке по направлению к убывающей луне мои глаза, казалось, проследили луч слабого трепещущего сияния, не отражающегося в водах болота. И моя лихорадочная фантазия нарисовала, как вверх по этой бледной тропе медленно двигается корчащаяся тонкая тень; расплывчатая искаженная тень, извивающаяся и бьющаяся, словно ее уносили прочь невидимые демоны. Насколько бы безумным я не был тогда, я увидел в этой ужасной тени чудовищное сходство - тошнотворную, невероятную карикатуру - кощунственный облик того, кто был Денисом Барри.