Тёплые перины и Адлиг Швенкиттен. Рассказ о литера

Тёплые перины и Адлиг Швенкиттен. Рассказ о литературном произведении Александра Солженицына.


Александр Исаич хорошо поработал с архивными материалами, сформировал картотеку и был готов писать рассказ об окружении батареи в Восточной Пруссии.

«Они вспоминают, как я бросил батарею и бежал в тыл.

Много воспоминаний.»

Посмотрим на ситуацию с той стороны. С точки зрения командира немецкой танковой дивизии и с точки зрения того военнослужащего, который срезал с майора Боева его ордена…

«От вечера 25 января, когда первые советские танки вырвались к Балтийскому морю, к заливу Фриш-Хаф, и Восточная Пруссия оказалась отрезанной от Германии, - контрнаступление немцев на прорыв было приготовлено всего за сутки, уже к следующему вечеру.»

Напишем и о советском генерал-лейтенанте, начальнике артиллерии армии…

Чем хорошо такое построение рассказа? Читатель видит последовательно разворачивающиеся картины событий и переходит от одного сюжетного элемента к другому. Читателю ясна панорама событий…

«Кем я был? Одним из многих подчиненных?»

Хорошо не быть подчиненным. Хотя это и тяжело… Вечные поездки с тяжёлыми продуктами…

«…подозревали мои особые тесные связи с Хрущёвым…, звали меня, чтобы в полчаса выписать мне московскую квартиру (это – в их руках), – я гордо отказался ехать. … я гордо отказывался от московской квартиры … обрёк себя и жену на 10 летнее тяжкое существование в голодной Рязани, потом и притеснённый там, в капкане, и вечные поездки с тяжёлыми продуктами… (А в дальнем просвете жизни хорошо…)»

Тяжело было сумки с продуктами из Москвы в голодную Рязань возить… Но самостоятельности при таком варианте - больше…

Построим рассказ по-другому…

Александр Исаич написал название рассказа: «Адлиг Швенкиттен».

Пуховики! То есть, пуховые перины…

«Столпленные каменные дома с крутыми высокими крышами; спаньё на мягком, а то и под пуховиками; в погребах - продуктовые запасы с диковинами закусок и сластей; ещё ж и даровая выпивка, кто найдёт.»

«Каждый дом квартировки - как чудо. Каждая ночёвка - как праздник.
Комиссар бригады подполковник Выжлевский занял самый видный дом в деревне…

Когда Вересовой вошёл доложиться, Выжлевский - крупноплечий, крупноголовый, с отставленными ушами, сидел, утонувши в мягком диване у овального столика, с лицом блаженным, розовым. (Этой голове не военная фуражка бы шла, а широкополая шляпа.)

На том же диване, близ него, сидел бригадный смершевец капитан Тарасов…

Сбоку распахнута была в обе половинки дверь в столовую - и там сервировался ужин, мелькнули две-три женские фигуры, одна в ярко-синем платьи, наверно немка. А была и политотдельская, переоделась из военного, ведь гардеробным добром изувешаны прусские шкафы. Тянуло запахом горячей пищи.

Вересовой с чем пришёл? В отсутствие комбрига он был формально старший, и мог бы сам принять любое дальше решение. Но, прослужив в армии уже полтора десятка лет, хорошо усвоил не решать без политруков, всегда надо знать их волю и не ссориться. Так вот насчёт перевозки штаба? - не сейчас бы и ехать?

Но явно: это было никак невозможно! Ждал ужин и другие приятности. Такой жертвы нельзя требовать от живых людей.

Комиссар слушал музыку, полузакрыв глаза. Доброжелательно ответил:

- Ну, Костя, куда сейчас ехать? Среди ночи - что там делать? где остановимся? Завтра встанем пораньше - и поедем.

И оперуполномоченный, всегда уверенный в каждом своём жесте, чётко кивнул.

Вересовой не возразил, не поддакнул. Стоял палкой.

Тогда Выжлевский в удобрение:

- Да приходи к нам ужинать. Вот, минут через двадцать.

Вересовой стоял - думал. Оно и самому-то ехать не хотелось: эти прусские ночлеги сильно размягчают. И ещё соображение: 1й дивизион стоит разукомплектованный, не бросить же его.

Но и взгреть могут.

Тарасов нашёлся, посоветовал:

- А вы - снимите связь и с армией, и с дивизионами. И вот, для всех мы будем - в пути, в переезде.

Ну, если смершевец советует - так не он же и стукнет?

А ехать на ночь - и правда, выше сил.»

Штаб остался в теплых перинах, бригада выдвинулась на новые , не защищенные пехотой позиции, а связь отправили вслед за пушками – на новые позиции. Так что у командиров при батареях не было связи со штабом и не было возможности доложить, получить приказ и изменить беззащитное положение на менее уязвимое.

«А штаб бригады перестал отзываться по рации. Хорошо, наверно уже поехали.»

«Допросив перебежчика через планшетиста и сам голос его наслушивая, дружелюбную готовность, поверил Топлев, что - не врёт…

Но если он не врёт и не ошибается - так наши пушки совсем беззащитны, пехоты же до сих пор нет!..

Но - что было надо сейчас? Что было можно делать сейчас?..

Скорей бы, скорей бы штаб бригады нашёлся!

Понукал радиста: вызывай их, вызывай!

Но - нету связи, как нет.

Ну, что с ними? Необъяснимо!»

Майор Боев: «Но оттянуть и две другие батареи за Пассарге? Это - уже полностью самовольная смена позиции, отступление. А есть святой принцип Красной армии: ни шагу назад! В нашей армии - самовольное отступление? Не только душа не лежит, но и быть такого не может! Это - измена родине. За это судят - даже и на смерть, и на штрафную.

Вот - бессилие.

Ясный, полный смысл: конечно, надо отступать, оттянуть дивизион.

И ещё ясней: это - совершенно запретно.»

Да, так получается сюжет… Теплые перины…

Завершаем сюжет: «Пошли искать и Боева, и его комбатов. Несколько солдат и комбат Мягков лежали близ Боева мёртвыми. И сам он, застреленный в переносицу и в челюсть, лежал на спине. Полушубок с него был снят, унесен, и валенки сняты, и шапки нет, и ещё кто-то из немцев пожадился на его ордена, доложить успех: ножом так и вырезал из гимнастёрки вкруговую всю группу орденов, на груди покойного запёкся ножевой след.»

А я, вспоминал Александр Иcаич, в тех событиях не потерял ни одного человека.

Да и при работе в Рязани, в полном окружении, потери были минимальны, почти их и не было…

Так что не зря не поехал за московской квартирой, остался в Рязани… А в дальнем просвете жизни хорошо…

Александр Исаич немного сомневался. В одном рассказе получилось множество сюжетных линий, множество информационных элементов. Для читателя – особенно для читателя, не привычного к военным подробностям – все это трудно удержать в голове и составить связную картину происходящего.

Здесь и неясность географическая: кто, где, куда, откуда?... И неясность организационная: кто кому подчиняется, что кто решает, почему решения того или иного действующего лица важны и в чем состоит значение каждого решения? Всё понятно, когда есть картотека. Но у читателя картотеки нет?

А может быть, это и хорошо, что есть эта информационная стохастичность? Может быть, в период прорыва в Восточной Пруссии и короткую эпоху теплых перин информационный туман был во многих головах?

Оставляем… «Адлиг Швенкиттен».

Полное окружение. Но почти никто не погиб.

Много воспоминаний…


17 декабря 2020 г. 11:05