Ы-ы-ы

Было у вдовой бабки двое детей да две внучки: дочкина Розка и сынова Лилька.

Розка родилась аккурат перед войной, когда матери ее и восемнадцати не было.

Отец Розкин на фронте не погиб и даже ранен не был, но и в семью не вернулся. Тайком у соседей перекантовался неделю, развод оформил, только его и видели. Или не видели. Соседка-то бабке покаялась уж годы-годы спустя.

И была та Розка, выпестованная бабкой почитай из зернышка, роднее ей всех прочих на свете.

Она ж в войну и после войны эту Розку, пока дочь личную жизнь наладить пыталась, кормила-растила... на деньги, которыми сын помогал. А потом и высшее образование любимице дала, и на кооператив наскребла.

Оставалось дело за малым — найти такого малого, чтобы углядел в Розке то, что никому, акромя любящей бабушки, в упор не видать было. А была девка, положа руку на сердце, ни то ни се: ну Розка себе и Розка.

К тому времени сама-то старуха уж почти слепая была да после инсульта.

Но дочке с Розкой до нее ли. Каждая себя пристроить норовила, да все как-то мимо.

Сын в семью свою мать и забрал. И подселил в детскую к Лильке. Девоньке о ту пору уж лет семь было. Ну да, а Розке, по всему, двадцать семь. Да не в летах дело.

Сноха с Лилькой бабку нянькали, как умели, но выходили. Да только любви в ответ не дождались. Сидела старушка в переднем углу, будто аршин проглотив, и ждала, томясь душой, когда же Розка-то ее проведает.

А что Розка? Жила она тогда не рядом вот. Но каждую пенсию к бабушке нарисовывалась исправно. И денежку всю до копеечки подчищала. А старой и то за счастье.

Сноха не попрекала, сын и так обеспечивал от и до, Лилька на побегушках да на подтирашках. То «копыта обрубить», то помыть-постричь, то в аптеку сгонять за пирамидоном-анальгином-пургеном-глазными каплями. Да бабка младшую всерьез не воспринимала и к сердцу не брала. Но в строгости блюла, надзирая, чтобы та и уроки делала вовремя, и на «салфете» и «специальности» по «пианине» не филонила. Бывало, зыркнет на Лильку из-под стриженых бровей, та в слезы… А бабушка родная ей вторит, «передражнивая» да нараспев: «Ы-ы-ы, че орешь, че скал`ишь, девка, золотая слеза не выкатится!»

Так и жили, пока старой девяносто годков не стукнуло. А как пристукнуло, кукушка у нее и поломалась. Ох и почудила она, покуролесила! Лильку, а ей уже двадцатый годок шел, постращала досыта!

А как помирать начала, вроде очухалась. В самую последнюю минутку глянула на Лильку осмысленно да по-доброму, руки коснулась и, будто признав, назвала ласково… Розочкой.

На поминках Розка хватила лишку и давай петь-плясать… А Лилька «скал`ила»-плакала, порывалась Розке в лицо все, что годами копилось, выпалить! Да в память о бабушке сдержалась. И не сказать, что любила старую, но жалела сильно. А где жалость, там и...

Дорог нам не тот, кто отдает последнее, а тот, кого мы сами последним дарим.

Да и сердцу не прикажешь…

(с) Алена Подобед