de omnibus dubitandum 98. 104

ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО ВОСЬМАЯ (1863-1865)

Глава 98.104. УВОЛЬНИТЕЛЬНОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО…

    В холостые годы отец Сергея служил половым в шуйских и ивановских трактирах; женившись, занялся малярным делом в мастерской тестя. Литвиновы и Нечаевы снимали квартиру в доме Красковских по Пятницкой улице, там же располагалась мастерская {См.: Экземплярский П.М. Село Иваново в жизни Сергея Геннадиевича Нечаева // Труды Иваново-Вознесенского государственного научного общества краеведения. Вып. 4. Иваново-Вознесенск, 1926. С. 8—9}.

    После рождения Сергея обе семьи переехали на Конную улицу в дом Постниковых, жили дружно.

    Помогая тестю, Г.П. Нечаев продолжал прирабатывать и прежним ремеслом. Умение Геннадия Павловича сервировать столы ценили не только в Иванове. Богатые купцы и фабриканты со всей округи приглашали его для устройства свадеб, званых обедов и прочих торжеств.

    Один из таких обедов описан Геннадием Павловичем в письме к сыну: «...обед был чисто в русском стиле т.е.: по-русски нараспашку на котором говорили разные спичи но потконец обеда спичи дашли до того, что произносительный мог выражаться только так. Ну Господа ну-му-и-да так-ура тем и кончались знаменитые речи одного шампанского Выпито было 80 бут. а о прочих и говорить нечего несмотря на это что было всего 51 персона. Я брал здесь все от себя и сделал как Акционер Бусурин так и я оба очень довольный. Он мне сверх всего прибавил 70 р. подали на чай Афициантам 30 р. и поварам 25 рублей. <...> Не претендуй на ето, что я тебе написал ету дребедень» {ИРЛИ, ф. 197, оп. 1, д. 5, л. 25 об. Ориентировочная дата письма — 6 августа 1868 года}.

    "Едва ли не самой характеристической чертою ивановского мира должно признать это удивительное сочетание и переплетение нитей давно отжившей для образованных классов русской старины с явлениями самого крайнего мануфактурного индустриализма Европы. И этот самый крайний фабричный и меркантильный дух, и эта промышленная отвага, и эти европейские туалеты, лоск и комфорт, наконец, и эти прогрессивные фразы, выхваченные из передовых журналов, и эти попытки женской эмансипации, <…> — всё это <…> уживается со строгими постами, формализмом древних обрядов, причитаниями, женским затворничеством и наследственною суровостью нравов" — писал В.П. Безобразов, в очерке «Село Иваново», напечатанном в журнале «Отечественные записки». 1864 г.

    Купечество сорило деньгами, Г.П. Нечаев создавал достаток в семье {См.: Былое. 1912. № 14. С. 70}, но заработки эти сделали его запойным пьяницей. Пить он начал после смерти жены, когда Сергею было около восьми лет.

    Приведем целиком письмо Фатины Геннадиевны. Сверху рукой С.Г. Нечаева написано: «Получил 31 января 1867 года».

    «Милый Сережа!

    Наконец, я решила писать к тебе, и писать письмо самое суровое. Об нашем скверном положении, и буду жаливат на нашего Батюшку. Читай и неудивляйся: во-первых что папаша наш совсем незанимается делом службы а они каждый день пьяны донельзя. И совсем оставили и дом наш; так что мы их совсем не видим разве придут домой на минутку и то не могут стоять на ногах и подымают страшно ругательство. И постоянно играют в карты проигрывают денег очень много так теперь задолжали очень много и каждый день ходят за долгами, и так Милый Сережа мы теперь не имеем ни день ни ночь покоя. И скоро кажетца доживем до того что не будем иметь куска хлеба хоть мы и работаем, но все-таки жить денег недостает на все; теперь нам нужно приготовить в каждый месяц на дрова: у нас в Иванове такая стоит холодная зима что даже и не припомнить такой зимы.

    Теперь осталось передать тебе что мы находимся в очень затруднительном положении, прошу тебя Милый Сережа напиши папаше письмо только посерьезнее может быть он тебя и постыдятца ну а нас совершенно ничего не слушает. Прощай мой Милый будь здоров и счастлив. Мамаша тебя кланетца и тоже просит чтобы ты написал» {ИРЛИ, ф. 197, оп. 1, д. 7, л. 14}.

    Сергея, родившегося в семье мещан-ремесленников из захолустья, ожидала участь деда и отца. Он очень рано начал помогать старику Литвинову. Ближайший из юношеских друзей Нечаева, В.П. Смирнов, рассказывал, как Сергей вместо деда раскрашивал пунцовым цветом дуги лошадиных упряжек, а тот, «сильно любивший выпить, выгодно продавал разноцветные дуги на базаре» {Былое. 1912. № 14. С. 70}. 

    Из маляра подросток превратился в полотера, помогла «протекция» отца, водившего знакомства с купеческой и фабричной знатью.

    Через отца Сергей познакомился с фабрикантом А.Ф. Зубковым, дававшим ему в 1869 году деньги на «революцию».

    С четырнадцати лет Геннадий Павлович брал сына на купеческие «банкеты» мальчиком-официантом, а его еще тянуло к детским развлечениям. «Любимой нашей задачей, — вспоминал В.П. Смирнов, — была игра в сражения и в деньги. Мы вырезали из картона солдат, расставляли две армии — одну против другой — русских и турок, и С. Г. палил в турок горохом. Приходя с купеческих свадеб, С. Г. приносил множество серебряных и золотых печатей, срезанных с бутылочных головок; к этим "деньгам" мы добавляли писаные бумажки. Таким образом, у каждого из нас накапливался собственный капитал» {Былое. 1912. № 14. С. 72}.

    Прислуживание на «банкетах» не могло пройти бесследно для самолюбивого юноши, не могло унизительное положение отца, окруженного пьяными разнузданными богачами, не повлиять на формирование характера сына, видевшего, как отец зарабатывает семье на пропитание.

    Сильнейшее воздействие на Сергея оказало его знакомство с Василием Арсеньевичем Дементьевым.

    Автор рассказов из народного быта, сотрудник журнала «Воспитание», «домашний учитель» Дементьев поселился в Иванове в 1858 году, давал частные уроки, в 1861 году «был утвержден учителем женского училища 2 разряда в Вознесенском посаде» {Экземплярский П.М. Село Иваново в жизни Сергея Геннадиевича Нечаева // Труды Иваново-Вознесенского государственного научного общества краеведения. Вып. 4. Иваново-Вознесенск, 1926. С. 13}.

    В декабре 1860 года граф Д.Н. Шереметев* (см. рис.) ходатайствовал перед смотрителем приходских училищ Шуйского уезда об открытии в доме Первого приходского ивановского училища воскресной школы «для обучения в ней грамоте ремесленников и рабочих, а равно людей других сословий» {Экземплярский П.М. Село Иваново в жизни Сергея Геннадиевича Нечаева // Труды Иваново-Вознесенского государственного научного общества краеведения. Вып. 4. Иваново-Вознесенск, 1926. С. 19}. Школу открыли 12 марта 1861 года, но уже 1 июля 1862 года ее пришлось закрыть — губернское начальство завалили доносами.

*) Графский род Шереметевых в XIX в. продолжает единственный сын Николая Петровича – Дмитрий Николаевич (1803-1871). Достигнув совершеннолетия, в 1823 г. Д.Н. Шереметев поступил в Кавалергардский полк. Николай I пожаловал ему чин камергера, а Александр II - гофмейстера. В 1849г. вышел в отставку, занимался благотворительной деятельностью. Выполняя волю отца, с 1824 г. и до самой смерти, он был попечителем Странноприимного дома, оказывал значительную материальную помощь церквам и монастырям, Петербургскому университету, различным гимназиям и приютам. В 1837 г. гр. Шереметев женился на своей дальней родственнице Анне Сергеевне Шереметевой (1810-1849), фрейлине императрицы Александры Федоровны (дети: Николай,1839-1843; Сергей ,1844-1918). Через восемь лет после ее смерти   второй брак с  Александрой Григорьевной Мельниковой (1825-1874) (дети: Александр, 1859-1931; Екатерина, 1860-1861).

    Сергей брал уроки у Дементьева еще в 1858 году, в школу пришел вполне грамотным. Там он не только учился, но «допущен был к раздаче книг ученикам школы и приему книг от них» {Экземплярский П.М. Село Иваново в жизни Сергея Геннадиевича Нечаева // Труды Иваново-Вознесенского государственного научного общества краеведения. Вып. 4. Иваново-Вознесенск, 1926. С. 21}. После закрытия школы Дементьева вынудили покинуть Иваново: причудился обывателям неблагонадежным, к тому же неумеренно попивал. Позже Дементьев возвращался в Иваново, его вновь изгоняли. Последние годы он безвыездно жительствовал в Москве. Сохранилось одно короткое письмо учителя к ученику, оно написано вскоре после переезда Нечаева в Москву летом 1865 года.
 
    «Милый друг Сережа!
 
    Я здесь. Дней через пять-шесть буду в Москве, и, разумеется, прямо к тебе. Ты будешь моим руководителем и наставником в деле нравственности. Я, брат, больно опустился — свежие натуры, как твоя, мне одно спасение. Кланяйся Филе (Ф.Д. Нефедову — Л.С.) Весь твой.
В. Дементьев» {ИРЛИ, ф. 197, оп. 1, д. 10, л. 1}.

    Грустное письмо. Оказывается, восемнадцатилетний ученик располагал некоторым влиянием на тридцатишестилетнего учителя. К ивановским ученикам Василия Арсентьевича следует отнести старшего товарища Сергея и близкого друга в его юношеские годы Филиппа Диомидовича Нефедова**, этнографа, публициста, известного писателя-народника, редактора газеты «Русский курьер», секретаря Общества любителей российской словесности {См.: Васюков С.И. Воспоминания о Филиппе Диомидовиче Нефедове // Исторический вестник. 1902. № 5. С. 584—592}.

**) Уроженец села Иванова Ф.Д.;Нефедов прекрасно знал историю его промышленного развития. Отец Ф.Д.;Нефедова имел небольшую примитивную ваточную фабрику. С раннего детства писатель сталкивался и с рабочими, и со многими фабрикантами-мануфактурщиками.   

    Под влиянием Дементьева Нефедов вопреки воле отца, желавшего «приладить» сына к «прилавку», в конце 1863 года покинул родное Иваново и поселился в Москве, через полтора года к нему присоединился Сергей.

    Сохранилось четырнадцать писем Нечаева Нефедову, отправленных из Иванова в 1863-1865 годах.

    Приведем из них наиболее содержательные отрывки:

    16 декабря 1863 года. «Вы спрашиваете меня в своем письме об моих занятиях, вот они: непременно два дня где-нибудь служба, в остальное время я читаю. С.Д. Кукушкин позволил мне выбрать книги из его библиотеки; Василий Арсентьевич писал, чтоб я занялся с Бириным, раза 2 в неделю я хожу к нему; еще я учусь играть на старой изломанной флейте, которая недавно попала ко мне в руки; вот и все мои занятия» {Каторга и ссылка. 1925. Кн. 14. С. 139-140}.

    26 января (1864 года). «В последнем письме вы говорите, чтоб я не печалился. Я и то не печалюсь. А все-таки в другой раз подумаешь... что-то гадко.

    Вы мне пришлите, пожалуйста, поскорей программу для гимназии-то, я подумаю, как-нибудь может и уладится. Да напишите, что и как, об чем я вас просил. <...>

    Библиотека в Иванове процветает, слишком 8 человек подписчиков. Книги хоть и не очень-то... "Ну да ведь нам, — говорит Агафон, — для приказчиков-то не Бокля выписывать, с ума спятят, заважничают. За то как в библиотеку взойдете, так уж чудо: лампы то по стенам и стулья то все решетчатые". Что говорить товар лицом, гривенник за вход. <...> Я занимаюсь, в праздники читаю, недавно прочел Грановского и Бокля.

    Вот обдумаю все хорошенько да распределяю все предметы для ежедневных занятий до августа.

    Трудно только мне Филипп Диомидович из алгебры одному. Ну да все-таки подвигаюсь» {Каторга и ссылка. 1925. Кн. 14. С. 141-142}.

    Книга выдающегося английского социолога Генри Томаса Бокля «История цивилизации в Англии» {См.: Бокль Г.Т. История цивилизации в Англии. Т. 1. Ч. 1. СПб., 1863} впервые напечатана в России в 1863-1864 годах. В ней изложена история «умственного развития» человечества на примере Англии, Франции, Испании и Шотландии и предпринята попытка поиска общих законов развития человечества.

    Конечно же, Нечаеву слишком рано было ее читать. Для знакомства с подобной литературой требуются глубокие знания и установившиеся взгляды, иначе ее чтение способно исказить некоторые весьма важные представления.

    Сегодня Бокль и его книга основательно забыты, но, сразу же по выходе книга пользовалась огромным успехом. Ее читали многие шестидесятники; например, ишутинец Ф.А. Борисов после чтения Бокля понял, что «никакие насильственные меры и перевороты не могут улучшить положения народа». Во все времена одно и то же люди понимали по-разному, одно и то же на разных людей действовало по-разному; иногда результаты достигались абсолютно противоположные.

    Что именно из сочинений Т.Н. Грановского читал Нечаев, мы не знаем. В ивановский период его влекло к трудам этого крупнейшего историка и мыслителя, оказавшего огромное влияние на формирование либеральных и даже радикальных взглядов в русском обществе западнического направления, но бесконечно далекого от будущего Нечаева и других сторонников «политического социализма».

    Не удивительно ли, что в славившемся дикими нравами захолустном селе, состоявшем из грязных бараков для рабочих, в селе, где самыми образованными людьми слыли приказчики и челядь из купеческих лавок и домов, юноша, мать которого родилась и выросла крепостной, а пьяница отец прислуживал в трактирах, все свободное время между «банкетами» употреблял на изучение Бокля и Грановского?

    Продолжим чтение писем Нечаева Нефедову.

    «Вы упрекаете меня за бессодержательность писем. Это вина не моя, что делать, если ивановцы сидят неподвижно в своих логовищах и не выходят на сцену. Ни одного явления, ни радующего, ни возмущающего душу. Черт знает, в последнее время какая-то вдруг сделалась сдержанность у ивановцев, спячка. Просто ровно ничего нет нового. Отчего это происходит, я уж не берусь объяснять» {Каторга и ссылка. 1925. Кн. 14. С. 142}.

    Хороший стиль, образно написанное письмо. Ощущается сжатая пружина молодой энергии.
       
    «Я занимаюсь усиленно, да иначе и нельзя: шишковатая дорога, по которой я иду, подталкивает и подстегивает меня так, что чудо. Действительность очень неделикатно щупает меня своими неуклюжими лапами и заставляет делать громадные прыжки. Эх! как бы поскорее улизнуть-то отсюда.
      
    Впрочем, это знакомство с действительностью полезно, оно не позволит мне погрузиться в апатию и созерцать прелести мира: постоянный анализ окружающего дает верное понятие о своих силах.
       
    Что ни говорите, а по кочкам-то пойдешь все-таки шибче, а то и мозоли натрешь.

    Держись только голова; натиск лют и гнев велик, раздавайся!
       
    А окружающее-то как валится, господи! Люди, которые были для меня светилами, оказались блудящими огнями» {Каторга и ссылка. 1925. Кн. 14. С. 144}.

    Нечаев не сообщил и даже не намекнул, в каких именно «светилах» ему пришлось разочароваться.

    6 марта 1864 года. «Мой милый Филипп Диомидович.

    С постом, с постом! вас поздравляю, не знаю, как у вас в Москве, у нас в Иванове, т.е. в чертовом болоте, хотел я сказать: скука страшная, снег тает, на улицах лужи, везде течет, льет, каплет, не видно ни души человеческой, но за то царство животных наполняет теперь каждый закоулок, всякий наслаждается по-своему: свиньи валяются в лужах, куры роются в навозе, собаки бегают целыми бандами, только коровы прогуливаются со степенностью и важностью, свойственной Ивановским купцам» {Каторга и ссылка. 1925. Кн. 14. С. 145}.

    Выделенные в тексте слова соответствуют названию сатирического очерка Нефедова, посвященного нравам ивановских обывателей.

    8 января 1865 года. «Вчера у меня ночевал Аладыкин — студент, про которого я вам говорил летом. Мы с ним много говорили, он советовал мне поступать в 6-й или 7-й класс гимназии на казенный счет, как он делал сам.
      
    А потом, говорил он, после легкого гимназического экзамена, поступать в университет.

    По его словам, экзамен для гимназии гораздо легче, а в гимназию подготовиться можно лучше.
 
    Я долго думал об этом и нашел его совет довольно полезным для меня. Как вы думаете, мой милый Ф. Д.? посоветуйте же, пожалуйста.
       
    Не говоря уже о более легком экзамене, гимназия выгодней для меня еще тем, что я мог быть нисколько не обремененным для домашних. В 6-й класс я могу поступить нынче летом, это было бы очень хорошо, потому что в семействе смотрят на меня, как на трутня.

    А в университет приготовиться в год нет никакой возможности, стало быть, я должен буду пробыть еще год дома на попечениях моих родных, что для меня очень прискорбно. Нужно прибавить еще к этому, что в Иванове готовиться одному без руководителей очень трудно, в особенности из математики.
       
    Пожалуйста, мой милый, подумайте об этом и, во всяком случае, пришлите мне программу, что нужно знать для поступления в 6-й класс. Да напишите мне об всем том, что нужно иметь для поступления в гимназию. Нужно ли выключиться из общества мещан? Пожалуйста, разузнайте все это и напишите поскорей.
       
    Папаша хотя ничего не говорит, но я вижу, что он сильно желает, чтоб я поскорей отправился куда-нибудь. Успехи в моих занятиях следующие: Из русской истории: до Петра. Из всеобщей: древнюю и половину средней. Краткую географию Корнеля знаю отлично. Риторику и Пиитику изучил. В алгебре дошел до возвышения в степень. В геометрии — до половины. Из латинского — 1 курс и половину второго. Из французского могу переводить небольшие места. Из немецкого еще плохо. Из словесности кончил народную литературу. Из поэзии до римского эпоса» {Каторга и ссылка. 1925. Кн. 14. С. 151-152}.

    Это последнее письмо Нечаева Нефедову, отправленное из Иванова. Студент Аладыкин, вероятно, внук костромских помещиков, у которых дед и бабка Сергея, Литвиновы, были когда-то крепостными.

    Вопрос о том, нужно ли «выключиться из общества мещан», связан с желанием Сергея учиться в гимназии на государственный счет. Судя по дальнейшим поступкам отца, Геннадий Павлович желал не избавиться от лишнего рта, а переживал за непонятное для него будущее восемнадцатилетнего сына. Он трогательно заботился о Сергее, верил в него и старался, чем мог, помочь сыну. Из перечисления изученных, по мнению автора письма, предметов можно представить, какими знаниями он располагал.

    Отношения в семье были явно доброжелательные. Письма отца и сестер к Сергею наполнены сообщениями об отправке ему денег, белья, подушек.

    В Рукописном отделе Института русской литературы находятся более сорока писем родных и всего два письма Сергея. Все они поступили туда вместе с архивом журнала «Русская старина», попав в него с бумагами Нечаева, оставленными в России при отъезде в эмиграцию. Из двух сохранившихся писем к родным — одно не было отправлено, второе, судя по множеству помарок и иным небрежностям, является черновиком. Возможно, письма Сергея к родным отобраны при обыске или уничтожены отцом в 1870 году. Такое предположение имеет косвенные подтверждения.

    Знания Сергея, охарактеризованные им самим в письме к Нефедову от 8 января 1865 года, явно недостаточны для поступления даже в шестой, предпоследний, класс гимназии: лишь с географией дела его обстояли удовлетворительно, все остальные предметы до конца не пройдены, изучение физики он даже не начинал. Из писем видно, сколь тяжело давалась ему учеба, какое упорство и целеустремленность проявил он при этом. Каждое письмо к Нефедову сопровождалось просьбами о присылке учебников и программ, заботой о своевременном расчете за сделанные для него покупки. Денег на приобретение книг для Сергея не жалели {ИРЛИ, ф. 197, оп. 1, д. 6, л. 1, д. 5, л. 5}.

    Отношение Нечаева к Нефедову в этот период времени — чрезвычайно уважительное, он регулярно читал очерки и рассказы старшего товарища, радовался его успехам.

    Желание Сергея вырваться из Иванова, поступить в гимназию или университет неизменно росло. В каждом письме заметно взросление автора, углубление его знаний, появление новых интересов.

    Бросается в глаза теплота, с какой он относится к старшему товарищу, но и обращают на себя внимание два странных обстоятельства: нет ни одной просьбы о приобретении и присылке произведений русских и западных классиков (можно предположить, что Сергей брал книги в ивановской библиотеке, но в письмах нет ни строчки об их прочтении); отсутствуют хоть какие-нибудь намеки на социальное неравенство, на невыносимое положение рабочих и крестьян, на тягчайшее их существование, о котором Нечаев так любил впоследствии поговорить, а ведь адресат был, безусловно, левых взглядов, и обсуждать с ним подобные темы было вполне уместно.

    Независимо от того, достаточно ли Сергей успел овладеть математикой, изучил или нет физику, его грамотность не вызывает сомнений. Читать и писать он начал не позднее одиннадцати лет. Однако, появившись в Петербурге, Нечаев доверительно сообщил новым знакомым, будто лишь в шестнадцатилетнем возрасте начал самостоятельно постигать грамоту.

    Ему казалось, что соратники по столичным студенческим кружкам проникнутся к недорослю особенным почтением: ничему нигде не учился — и столько знает! Тогда же он рассказывал, что родился в семье неимущего крестьянина, и поэтому ему происхождением предопределено лучше всех знать и понимать простой народ.

    Ложь не прибавила Сергею авторитета, но, превратившись в легенду, проникла в серьезные исследования. Так, известный историк С.С. Татищев, служивший в Министерстве внутренних дел и превосходно знавший архив III отделения, писал: «В детстве своем он (Нечаев — Л.С.) не посещал никакой школы и выучился грамоте лишь на шестнадцатом году от рождения. Поступив в услужение к Порфирию Певницкому во Владимир, он был прогнан им за воровство» {РГИА, ф. 878, оп. 1, д. 82, л. 94}.

    Сведения об «услужении» Певницкому оставим на совести Татищева. В этот год письма в Москву Сергей слал из Иванова, а не из Владимира. Речь скорее всего идет о разных лицах – Л.С.

    Сохранился еще один документ, относящийся к ивановскому периоду жизни Сергея, — показания учителя А.О. Капацинского, сделанные 29 мая 1869 года после ареста {См.: ГА РФ, ф. 109, 3 эксп., 1869, д. ПО, ч. 1, л. 192}, виновником которого был Нечаев. Читателю следует помнить, что текст их писался в III отделении Собственной Его Императорского Величества канцелярии.

    «В 1864 г. я жил в Иванове, занимался частными уроками и в то же время приготовляясь к поступлению в Университет. Знакомые, с которыми я успел сойтись, посоветовали мне познакомиться с Сергеем Нечаевым, который, как говорили, тоже готовился идти в Университет. На первых порах нашего знакомства все шло хорошо: занимался он усердно, был всегда точен, что заставляло и меня внимательнее относиться к своему делу; знал он немного, больше молчал в общих разговорах, как будто наблюдая спорящие стороны, а в самом-то деле (как оказалось из последних наблюдений) боясь проговориться. В это время я составил о нем такое понятие: это мальчик (ему еще не исполнилось 17 лет), даровит, серьезно относится к своему делу, обладает очень сильною настойчивою волею (он работал около 12 часов каждые сутки). В это время я не предполагал, что он скрывает от меня что-либо, и что если видит что-нибудь худое во мне или других, то прямо высказывает это мне — как это обычно бывает между близкими товарищами. Осень 1864 г. и зиму 65-го я прохворал и не мог за ним угнаться, особенно в языках и в математике. Поэтому летом 1865 г. (в августе) он мог отправиться в Москву, а я считал себя еще не готовым, да и денег у меня не было» {Красный архив. 1926. Т. 1 (14). С. 151}.

    Скрытность Нечаева, как характерная его черта, уже проявлялась, например, в том, что в письмах к Нефедову о Капацинском почти не упоминается, а ведь они целый год вместе готовились к экзаменам. Нефедов хорошо знал Капацинского и был расположен к нему доброжелательно.
 
    5 августа 1865 года в шуйскую городскую думу поступило прошение, в котором говорилось, что «с согласия родителя моего Шуйского мешанина Геннадия Павлова Нечаева Я желаю поступить для образования в какое-либо высшее  учебное заведение, а потому, представляя при сем письменное уведомление родителя моего о согласии его на поступление мое в высшее учебное заведение, покорнейше прошу Городскую думу снабдить меня для сего увольнительным свидетельством <...>» {Экземплярский П.М. Село Иваново в жизни Сергея Геннадиевича Нечаева // Труды Иваново-Вознесенского государственного научного общества краеведения. Вып. 4. Иваново-Вознесенск, 1926. С. 32}.

    В тот же день проситель получил увольнительное свидетельство.