Синдром любви. 16. Неразгаданный кроссворд

- Раздел лингвистики.
Произношу вслух. Фатех Саидович отрывается от газеты, смотрит на меня поверх очков, пожимает плечами. Мария Константиновна переспрашивает его, она сидит за столиком напротив Фатеха Саидовича, а я лежу над нею – на второй полке.
- Раздел лингвистики, - повторяет Володя, двадцатипятилетний парень, смугловатый, с черными короткими усиками, севший в наше купе сегодня утром в Петровске-Забайкальском.
- Не знаю, - слышится снизу протяжный голос Марии Константиновны.
- Ну ладно, пока оставим, - решаю я. – Вот еще. Способ обработки почвы. Вы должны знать. По горизонтали.
- Пахота, боронование, - говорит Фатех Саидович.
- Культивация, - добавляю я.
Он соглашается.
- Семь букв. Ничего не подходит. Пока оставим. Зодиакальное созвездие, тоже семь букв. Не знаете? Что-нибудь… попроще. Вот, интересно. Черный тополь.
- Черный тополь? – переспрашивает Фатех Саидович. – Так, подожди-ка. Ну, как же его? – Он рукой потирает лоб. – Осокорь! Точно, точно! Можешь писать, не проверяй! Я в войну форсировал Днепр около деревушки Осокорьки. Поэтому мне так и запомнилось. Да-а, такое не забудешь. Семь часов провели в ледяной воде. Фашисты так прижали – вода кипела от свинца. Ни на берег вылезти, ни переправиться…. Дорого нам обошлись эти Осокорьки...
Он вздыхает, отворачивается к окну.

- А я и не подозревал, - говорю. – Я думал, что осокорь – пирамидальный тополь, но почему он – черный? Ну, ладно, хоть одно отгадали. Выступ на ободе железнодорожного колеса. О, это нам ближе.
Ответа никто не знает.
- Тут же рядом железнодорожник едет, - говорит Володя. – Я недавно с ним курил.
Он выходит. Через минуту дверь со скрежетом откатывается, и раздается знакомый голос скороговоркой, который часто слышался через дверь из коридора. Этот железнодорожник – высокий полнеющий мужчина из соседнего купе часто, в одной майке, обтягивающей нависающий животик, стоял в коридоре у окна, громко беседуя с попутчиками на различные темы. Его фигура, одутловатое лицо никак не вяжутся с повышенной подвижностью, веселостью и темпераментом.
- Сейчас мы быстренько расправимся, что тут у нас не угадывается?
Он останавливается в дверях. Я объясняю.
- О, это не сложно, сейчас…. Так, рельса. Это не то-о. М-м-м, как же ее? Вот вертится на языке! Обод!... Нет, не то. Это нужно думать. Семь букв? А что там еще?
- Деталь грузоподъемной машины.
- Сколько букв?
- Четыре.
- Болт?
- Не подходит…
С Володей выходим покурить. На его месте до этого ехал молдаванин Георгий, молодой, веселый, стройный парень в джинсах и замшевой куртке. Он вышел в Чите. Собираясь выходить, снимал с третьей полки «дипломат», из которого раздался мелодичный звон. Георгий ехал «толкачем» в какой-то НИИ на три дня, нужно было что-то «пробить». В «дипломате» находилось одно из средств для этого, чисто молдавское, возможно, марочное. Он, улыбаясь, произнес что-то по-молдавски, а по-русски добавил: «Это означает – до свиданья. Всего вам наилучшего!». Видно было, что попутчики подружились за время совместного пути от Москвы. Фатех Саидович спросил: «Георгий, ты записал мой адрес?». «Да, да, конечно, Фатех Саидович». «Так ты не забудь, если что, пиши, дорогой». «Хорошо, хорошо, обязательно. Ну, Мария Константиновна, всего вам!». Георгий поцеловал ее в щеку, та зарделась. Пожал руку Фатеху Саидовичу. «Пойду, а то поезд уйдет». Вышел в коридор, за ним – остальные. Я в это время слез со второй полки и оделся – было утро. Таким мне запомнился Георгий: в джинсах, коричневой замшевой куртке и с «дипломатом» в руке.

Володя сел в поезд вечером этого дня.
Мы курим, он рассказывает о себе. После армии вернулся домой. Два года шоферил, потом с друзьями решили поехать в Комсомольск-на-Амуре, собрались и уехали. Было это два с половиной года назад. Недавно женился, сейчас живет у тещи. Месяц назад родилась дочь. Сейчас съездил к матери на несколько дней, забрал лыжи и грамоты. Когда возвращаемся в купе, он показывает грамоты за призовые места на областных соревнованиях по лыжным гонкам. Мария Константиновна ахает и кивает головой. Володя рассказывает о Комсомольске: обыкновенный город, в основном, новые дома, сам живет недалеко от вокзала на Вокзальном проспекте. Живут, в основном, русские, но много и нанайцев. Главное, есть нанаечки очень красивые, заключает он.
После этого ночью мне снится незнакомый  многоэтажный город, поросший могучими таежными деревьями, на улицах которого гуляют красивые нанайки.
На следующее утро еще сплю, когда сосед-железнодорожник открывает дверь. Мария Константиновна и Фатех Саидович уже привели себя в порядок и расположились на своих местах за столиком, молча покачиваясь вместе с вагоном и перебрасываясь иногда замечаниями по поводу изменений в пейзаже за окном. Все ожидают утренний чай.
- Спишь или нет? – железнодорожник дергает меня за ногу. Хоть глаза мои закрыты, я уже проснулся от его настойчивого железнодорожного голоса. – Я угадал твое слово!
- Какое? – спросонья не могу понять, что он от меня добивается.
- Костыль! – он торжествующе улыбается. – В кроссворде! Костыль! Понял?
- А-а. Ну, хорошо, я запишу.
Позавтракав, записываю слово, однако оно не подходит. Я спохватываюсь: костыль – это не из той оперы! Фатех Саидович подтверждает.
- Ну, что? – через некоторое время заглядывает сосед-железнодорожник, - Подошло? Нет?
Он искренне удивляется.
- А ведь семь букв! Ну, тогда я не знаю, - говорит он, разведя руками, таким тоном, словно мы в чем-то виноваты, но заметив наши улыбки, вдруг признается. – Вообще-то я не совсем железнодорожник. Я – инженер по технике безопасности.
- Да я ничего и не говорю. Бог с ним, с этим словом. Потом догадаемся. Возьмемся за другое. Вещество, вырабатываемое пчелами.
Железнодорожник уходит с огорченным лицом.

- Мед, - предполагает Мария Константиновна.
- Четыре буквы.
Володя пожимает плечами.
-Прополис, значит, не подходит? - спрашивает Фатех Саидович. – Тогда воск.
- Да, точно, - подтверждает Мария Константиновна, широко улыбаясь и обнажая при этом нижний ряд металлических зубов.
Она тоже сейчас едет до Комсомольска, хотя дом ее находится в Совгавани. Осенью она с мужем поехала в Москву в гости. В декабре они собирались возвращаться домой, как тяжело заболел муж. Она не могла предполагать, чем это обернется. Когда болезнь еще не зашла далеко, и муж мог лежать дома, врача вызывали на дом. Это было терпимо. Затем понадобилось стационарное лечение. Тут оказалось, что ни в одну больницу поместить мужа невозможно из-за нелепой мелочи – у него не было московской прописки. «Где я только не была, куда только не попадала, - рассказывала Мария Константиновна. - Спасибо, дочь, у которой гостили, сама была врач, да не простой – заведующая отделением. С ее помощью, да и то с великим трудом, удалось добиться места в больнице. Положили. Но уже было поздно, хотя сделали операцию».
В начале января муж скончался. В последнюю неделю ему стало лучше – он сам это признавал, и они решили, что Мария Константиновна поедет домой, который оставлен без присмотра. У них личный дом с усадьбой. Они даже не знали, что с домом: может, его уже нет. Взяли ей билет. А за день до отъезда муж умер. «А если бы я уехала раньше? Ужас!». Месяц после похорон она пробыла там – дочь не отпускала ее, делала все, чтобы мать забылась. Да она уже и «отошла» (по словам Марии Константиновны), стараниями дочери иногда вообще забывает, что одна, и мужа нет и не будет никогда.
- Куда же вы сейчас едете? – спрашиваю я. – У вас же там никого нет.
- А дом пустует, - отвечает Мария Константиновна. – Хозяйство все-таки, какое-никакое. Живности, правда, не держали, но сажать можно. Да и не хочется дочери мешать, у нее – семья молодая, своя жизнь. Дочка-то не отпускала: «Что, говорит, тебе делать в пустом доме, будешь вспоминать отца, оставайся – места хватит». Я на своем настояла.
Осторожно решаюсь выяснить, что случилось с ее зубами, хотя выглядит это не совсем деликатно. Мария Константиновна охотно объясняет:
- Да… молодая врачиха была у нас, в Совгавани. Я как раз попала к ней, у меня стали десны болеть – все сильней и сильней, потом стали отделяться от зубов, а зубы стали шататься. Она говорит, что даже и не знает, в чем дело. Ничего, мол, страшного: поболеет, и пройдет. Ну, я и успокоилась. А потом-то дело плохо стало. Я – к терапевту, да уж поздно! Прописал он мне – как ее? – алоэ, витамины, что ли, еще, да зубы-то все равно выпали.
- У вас же пародонтоз был, то есть, цинга, как раньше называли.
- Откуда же я знала? Через несколько месяцев встречается мне та молодая врачиха: ой, говорит, а что это у вас? Про зубы спрашивает. Оказалось, она уже научилась лечить эту болезнь. Так вот и пропали зубы.

За долгий путь вагон сдружился. Пассажиры в легкой домашней одежде ходят друг к другу в гости, в открытую дверь купе постоянно заглядывают любопытные девушки, в коридоре слышатся разговоры, шутки, смех. После неудачи с кроссвордом поутих голос железнодорожника. В коридоре постоянно стоит хотя бы одна парочка. Через одно купе едут молодые муж и жена – возможно, это их свадебное путешествие; оба – тоненькие и неразлучные.
На станции Ерофей Павлович мужская половина вагона дружно бросается в магазин. Когда выхожу, то вижу, что в остальных вагонах происходит то же самое. Здесь обычно продается чистый спирт. Володя возвращается с пустыми руками – в магазинах оказался перерыв.
- А мне его и близко не надо, - говорит Фатех Саидович, отмечая на схеме железнодорожного маршрута, что эту станцию уже проследовали. – У меня хватает спиртных напитков: и сердечные и нервные, и прочие, хотя стараюсь не злоупотреблять.
На вид ему не дашь его лет: он смугл, сухощав, еще крепок, седины не видно, небольшого роста – не больше пятидесяти, но тогда он не сумел бы участвовать в войне, как солдат. Если ко Дню Победы ему было двадцать, то сейчас ему – 55 лет. Он – инвалид Отечественной войны. Я был удивлен, когда это узнал. Сейчас он навещает своих фронтовых друзей. Из Казани он через Москву добирается до Хабаровска, где его ждет однополчанин, затем полетит в Петропавловск-Камчатский, где встретится с другим боевым товарищем. Самолетом было бы проще и быстрее, но Фатех Саидович побоялся, что сердце не выдержит. Торопиться ему некуда. «Тише едешь – спокойней доедешь» - фраза Фатеха Саидовича. Основное его занятие в пути – отмечать на маршруте станции, которые проезжаем. Увидев у меня «Атлас мира», взялся и его изучать.
В сумерках проезжаем рядом с Волочаевской сопкой с ярко освещенными памятниками. В Хабаровск прибываем в полной темноте. Мы с Володей провожаем Фатеха Саидовича. Фронтовой друг его не встретил, но у него есть адрес. Пока прощаемся у справочного бюро, слышится объявление, что поезд на Комсомольск-на-Амуре отправляется через пять минут. По подземному переходу бежим на свою платформу, но поезда там уже нет. Наш вагон перецепили к другому маршруту «Тихоокеанская - Совгавань», который трогается с другого пути.
Еле успеваем заскочить в первый вагон. Приходится добираться через весь состав. Нас встречает обеспокоенная Мария Константиновна. Она решила, что мы отстали. Еще раз переживаем перипетии: вполне могли опоздать. Мария Константиновна ахает и качает головой. С Володей садимся ужинать. С первого дня мы объединили припасы и едим вместе. Володя обещает, что первую ночь могу провести у него, если не найду, где пристроиться.

На сон грядущий беремся за кроссворд, который так и остается неразгаданным.
Завтра для меня начинается неведомая новая жизнь. Поэтому не спится. Думаю, что повезло с попутчиком, который не так давно попал в этот город, значит, он понимает меня. Дорога выбрана. На ее стыках стучат колеса поезда. С каждым ударом все ближе намеченная цель. И колеса стучат: та-та, та-та… та-та, та-та…
Прибываем рано утром.
Мария Константиновна достает из-под лавок свои баулы, в каждом из которых, наверное, по полцентнера.
- Ребята, поможете мне? – спрашивает она. – Тут сестра должна встретить, только вынести из вагона.
Володя отвечает, что у него обе руки заняты. Он уже одел свою черную блестящую шубу и шапку из неизвестного мне меха, переливающегося блеском.
Соглашаюсь помочь.
- Тогда подождешь меня у выхода, хорошо? – спрашиваю Володю.
- Хорошо, конечно, - кивает он. – Как договорились.
В этот момент шипят тормоза. Тащу вещи Марии Константиновны, пока не забит проход. Она идет вслед за мной и причитает, какие у нее тяжелые чемоданы. В тамбуре она восклицает:
- Вот они! Я здесь!
- Мария! – из толпы встречающих кричит женщина.
Я протягиваю вещи, которые берут сразу несколько рук.
- Спасибо тебе, сынок, - говорит Мария Константиновна.
- Да не за что. До свидания.
Пытаюсь пробиться в вагон, но это бесполезно. Люди идут с вещами, мимо проходит Володя.
- Подожди, я сейчас, - говорю ему. Мне от него, в общем, ничего не надо: только объяснить, на чем и куда направляться.
- Да, да, подожду, - он глядит вперед.
Когда со своим чемоданом выхожу из поезда, Володи нигде не видно. Иду на трамвайную остановку, где остановился трамвай, там его тоже нет. Встречать его не должны, так он говорил. Он не сообщал жене о своем приезде. Ну, что ж: нет так нет. Не делаю никаких выводов. Меня утешает, что он родом не из Комсомольска.
Я знаю, я уверен, что здесь живут другие, особенные, честные и сильные духом люди. Я достиг цели.
Передо мной – незнакомый город, о котором только читал, город на заре, он для меня, как новый кроссворд, который предстоит разгадать.

Часть 17: http://proza.ru/2020/12/19/1251