Арендованные игроки. Охота на слова

17 декабря ковидного года открылись соревнования  на Кубок Первого  канала  2020,  второй из четырёх этапов Еврохоккейтура. На турнире выступают 4 команды: Россия, Финляндия, Швеция, Чехия. Когда-то я не пропускал ни одного такого турнира, ведь жить в Челябинске и не интересоваться  хоккеем с шайбой было более, чем неприлично. За шесть лет работы в редакции газеты на ЧТЗ я узнал всех игроков по именам, бывал на их тренировках, здоровался за руку со многими тренерами, хотя спорт освещали другие журналисты.

Пятнадцатый год живу в Германии. Российского телевидения у меня нет. В его программах  много насилия, потому я не устанавливаю. Могу смотреть футбольные, хоккейный матчи, биатлон, фигурное катание через интернет. Я не могу видеть спорт  в прямом эфире, а только тогда, когда результат уже известен. Россия играла со шведами. Решил посмотреть в записи и услышал про арендованных игроков.

Хоккеисты играют за деньги, иногда за очень большие, а в советские времена наши спортсмены выступали за честь страны. Команда «Трактора» была на правах профессионалов, но все игроки числились на хорошо оплачиваемых заводских должностях. А ещё заводское начальство поощряло их дополнительными путёвками в лечебницы или на курорты. Мой сын до школы рос болезненным и ему прописали комплекс  лечения в санатории. Я написал заявление и ждал не меньше года. Мне пообещали на осень, а потом предложили на начало лета. Оказалось, что тренер «Трактора» отказался от путёвки, а через три дня – заезд. Этого времени мне хватило, чтобы сдать все анализы и заполнить лечебные карты и на себя, и на сына. И в редакции меня отпустили. К чему я клоню? На заводе для спортсменов высокого уровня создавали, конечно, особые условия, но мне не раз приходилось встречать хоккеистов «Трактора» в кузнечных робах, выходили иногда в субботние и авральные смены. Тогда даже помыслить никто не мог, что хоккеистов будут брать в аренду, отдавать в аренду или продавать в другую команду или другую страну.

Смотрим в словарях.
АРЕНДА (от лат. arrendare — отдавать внаем) предоставление имущества (земли) его хозяином во временное пользование другим лицам на договорных условиях, за плату. Арендующий имущество, получающий его в аренду, называется арендатором, а сдающий имущество в аренду — арендодателем. Отношения между арендатором и арендодателем именуются арендными. Договором об аренде может быть предусмотрена возможность выкупа арендуемого имущества. Аренду оборудования называют лизингом. Словарь экономических терминов

А что скажет Википедия?

Аренда (лат. arrendare — отдавать внаём) — форма имущественного договора, при которой собственность передаётся во временное владение и пользование (или только во временное пользование) арендатору за арендную плату другому собственнику.
Например, в сельском хозяйстве и добывающих отраслях оплачивается временное пользование землёй или недрами. Включает земельную ренту, амортизацию процента за пользование материальными активами. Плоды, продукция и доходы, полученные арендатором в результате использования арендованного имущества в соответствии с договором, являются его собственностью. На юге и западе России в имперский период (нынешние Польша, Литва, Белоруссия, Украина), в разговорной речи к заведению типа «корчма» также применяли слово аренда.
В России аренда регулируется Гражданским кодексом. Существует также специальное регулирование для отдельных видов аренды и отдельных видов имущества.
Объектом аренды признаются движимые и недвижимые вещи, в том числе: земельные участки, предприятия, здания, сооружения, оборудование, транспортные средства и другие вещи, не теряющие своих натуральных свойств в процессе их использования (такие вещи называются  непотребляемыми). Договор аренды должен чётко определить конкретное имущество, сдаваемое в аренду, то есть данные, позволяющие индивидуализировать объект аренды, должны быть непосредственно указаны в договоре. В зарубежном праве допускается аренда не только вещей, но и прав, представляющих имущественную ценность, а также ценных бумаг (в частности акций) и даже паёв торговых товариществ.


То есть игроки стали имуществом. От свободы до рабства путь очень короткий.

В книге Александра Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» названы всего два шага, правда, растянутых во времени.

Первый шаг в главе «Тосна», привожу дословно, поскольку уверен, что многие читатели сами этот отрывок искать не пожелают. Нужно было сломить волю элиты, древнего дворянства и воеводства.

«…блаженныя памяти благоверный царь Федор Алексеевич российское дворянство обидел, уничтожив местничество. Сие строгое законоположение поставило многие честные княжеские и царские роды наравне с новогородским дворянством. Но благоверный же государь император Петр Великий совсем привел их в затмение своею табелью о рангах. Открыл он путь чрез службу военную и гражданскую всем к приобретению дворянского титла и древнее дворянство, так сказать, затоптал в грязь. Ныне всемилостивейше царствующая наша мать утвердила прежние указы высочайшим о дворянстве положением, которое было всех степенных наших востревожило, ибо древние роды поставлены в дворянской книге ниже всех.»

Второй шаг – заменить отечественную элиту на заграничную. Проще всего сделать это с помощью технологии аренды. Помещик уезжает жить за границу, следить за хозяйством доверяет приказчику, а тот сдаёт всё немецкому бюргеру или бедному польскому шляхтичу. Вот о такой форме аренды и говорит писатель в главе «Любани».

« Бревешками вымощенная дорога замучила мои бока; я вылез из кибитки и пошел пешком. Лежа в кибитке, мысли мои обращены были в неизмеримость мира. Отделяяся душевно от земли, казалося мне, что удары кибиточные были для меня легче. Но упражнения духовные не всегда нас от телесности отвлекают; и для сохранения боков моих пошел я пешком.
В нескольких шагах от дороги увидел я пашущего ниву крестьянина. Время было жаркое. Посмотрел я на часы. — Первого сорок минут. Я выехал в субботу. Сегодня праздник. — Пашущий крестьянин принадлежит, конечно, помещику, который оброку с него не берет. Крестьянин пашет с великим тщанием. Нива, конечно, не господская. Соху поворачивает с удивительною легкостию.
— Бог в помощь, — сказал я, подошед к пахарю, который, не останавливаясь, доканчивал зачатую борозду. — Бог в помощь, — повторил я.
— Спасибо, барин, — говорил мне пахарь, отряхая сошник и перенося соху на новую борозду.
— Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям?
— Нет, барин, я прямым крестом крещусь, — сказал он, показывая мне сложенные три перста. — А бог милостив, с голоду умирать не велит, когда есть силы и семья.
— Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь, да еще и в самый жар?
— В неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину; да под вечером возим оставшее в лесу сено на господский двор, коли погода хороша; а бабы и девки для прогулки ходят по праздникам в лес по грибы да по ягоды. Дай бог, — крестяся, — чтоб под вечер сегодня дожжик пошел. Барин, коли есть у тебя свои мужички, так они того же у господа молят.
— У меня, мой друг, мужиков нет, и для того никто меня не клянет. Велика ли у тебя семья?
— Три сына и три дочки. Перьвинькому-то десятый годок.
— Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным?
— Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет. Видишь ли, одна лошадь отдыхает; а как ета устанет, возьмусь за другую; дело-то и споро.
— Так ли ты работаешь на господина своего?
— Нет, барин, грешно бы было так же работать. У него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две для семи ртов, сам ты счет знаешь. Да хотя растянись на барской работе, то спасибо не скажут. Барин подушных не заплатит; ни барана, ни холста, ни курицы, ни масла не уступит. То ли житье нашему брату, как где барин оброк берет с крестьянина, да еще без приказчика. Правда, что иногда и добрые господа берут более трех рублей с души; но все лучше барщины. Ныне еще поверье заводится ОТДАВАТЬ ДЕРЕВНИ, КАК ТО НАЗЫВАЕТСЯ, НА АРЕНДУ. А мы НАЗЫВАЕМ ЕТО ОТДАВАТЬ ГОЛОВОЙ. Голый наемник дерет с мужиков кожу; даже лучшей поры нам не оставляет. Зимою не пускает в извоз, ни в работу в город; все работай на него, для того что он подушные платит за нас. САМАЯ ДЬЯВОЛЬСКАЯ ВЫДУМКА ОТДАВАТЬ КРЕСТЬЯН СВОИХ ЧУЖОМУ В РАБОТУ. На дурного приказчика хотя можно пожаловаться, а на наемника кому?»

Как низко человек опущен. Он бесправен.

А ведь были и другие времена. Вот, к примеру, стихотворение Самуила Маршака  «Быль-небылица»

Разговор в парадном подъезде

Шли пионеры вчетвером
В одно из воскресений,
Как вдруг вдали ударил гром
И хлынул дождь весенний.

От градин, падавших с небес,
От молнии и грома
Ушли ребята под навес —
В подъезд чужого дома.

Они сидели у дверей
В прохладе и смотрели,
Как два потока все быстрей
Бежали по панели.

Как забурлила в желобах
Вода, сбегая с крыши,
Как потемнели на столбах
Вчерашние афиши...

Вошли в подъезд два маляра,
Встряхнувшись, точно утки,—
Как будто кто-то из ведра
Их окатил для шутки.

Вошел старик, очки протёр,
Запасся папиросой
И начал долгий разговор
С короткого вопроса:

— Вы, верно, жители Москвы?
— Да, здешние — с Арбата.

— Ну, так не скажете ли вы,
Чей этот дом, ребята?

— Чей это дом? Который дом?
— А тот, где надпись «Гастроном»
И на стене газета.

— Ничей,— ответил пионер.
Другой сказал: — СССР.
А третий: — Моссовета.

Старик подумал, покурил
И не спеша заговорил:

— Была владелицей его
До вашего рожденья
Аделаида Хитрово.—
Спросили мальчики: — Чего?
Что это значит «Хитрово»?
Какое учрежденье?

— Не учрежденье, а лицо!—
Сказал невозмутимо
Старик и выпустил кольцо
Махорочного дыма.—

Дочь камергера Хитрово
Была хозяйкой дома,
Его не знал я самого,
А дочка мне знакома.

К подъезду не пускали нас,
Но, озорные дети,
С домовладелицей не раз
Катались мы в карете.

Не на подушках рядом с ней,
А сзади — на запятках.
Гонял оттуда нас лакей
В цилиндре и в перчатках.

— Что значит, дедушка, «лакей»?
Спросил один из малышей.

— А что такое «камергер»?—
Спросил постарше пионер.

— Лакей господским был слугой,
А камергер — вельможей,
Но тот, ребята, и другой —
Почти одно и то же.

У них различье только в том,
Что первый был в ливрее,
Второй — в мундире золотом,
При шпаге, с анненским крестом,
С Владимиром на шее.

— Зачем он, дедушка, носил,
Владимира на шее?..—
Один из мальчиков спросил,
Смущаясь и краснея.

— Не понимаешь? Вот чудак!
«Владимир» был отличья знак.
«Андрей», «Владимир», «Анна» —
Так назывались ордена
В России в эти времена...—
Сказали дети: — Странно!

— А были, дедушка, у вас
Медали с орденами?
— Нет, я гусей в то время пас
В деревне под Ромнами.

Мой дед привез меня в Москву
И здесь пристроил к мастерству.
За это не медали,
А тумаки давали!..

Тут грозный громовой удар
Сорвался с небосвода.
— Ну и гремит!— сказал маляр.
Другой сказал: — Природа!..

Казалось, вечер вдруг настал,
И стало холоднее,
И дождь сильнее захлестал,
Прохожих не жалея.

Старик подумал, покурил
И, помолчав, заговорил:

— Итак, опять же про него,
Про господина Хитрово.

Он был первейшим богачом
И дочери в наследство
Оставил свой московский дом,
Имения и средства.

— Да неужель жила она
До революции одна
В семиэтажном доме —
В авторемонтной мастерской,
И в парикмахерской мужской,
И даже в «Гастрономе»?

— Нет, наша барыня жила
Не здесь, а за границей.
Она полвека провела
В Париже или в Ницце,
А свой семиэтажный дом
СДАВАТЬ ИЗВОЛИЛА ВНАЕМ.

Этаж сенатор занимал,
Этаж — путейский генерал,
Два этажа — княгиня.

Еще повыше — мировой,
Полковник с матушкой-вдовой,
А у него над головой —
Фотограф в мезонине.

Для нас, людей, был черный ход,
А ход парадный — для господ.

Хоть нашу братию подчас
Людьми не признавали,
Но почему-то только нас
Людьми и называли.

Мой дед АРЕНДОВАЛ
Подвал.
Служил он у хозяев.
А в «Гастрономе» торговал
Тит Титыч Разуваев.

Он приезжал на рысаке
К семи часам — не позже,
И сам держал в одной руке
Натянутые вожжи.

Имел он знатный капитал
И дом на Маросейке.
Но сам за кассою считал
Потертые копейки.

— А чаем торговал Перлов,
Фамильным и цветочным!—
Сказал один из маляров.
Другой ответил: — Точно!

— Конфеты были Ландрина,
А спички были Лапшина,
А банею торговой
Владели Сандуновы.

Купец Багров имел затон
И рыбные заводы.
Гонял до Астрахани он
По Волге пароходы.

Он не ходил, старик Багров,
На этих пароходах,
И не ловил он осетров
В привольных волжских водах.

Его плоты сплавлял народ,
Его баржи тянул народ,
А он подсчитывал доход
От всей своей флотилии

И самый крупный пароход
Назвал своей фамилией.

На белых ведрах вдоль бортов,
На каждой их семерке,
Была фамилия «Багров» —
По букве на ведерке.

— Тут что-то дедушка, не так:
Нет буквы для седьмого!

— А вы забыли твердый знак!—
Сказал старик сурово.—

Два знака в вашем букваре.
Теперь не в моде твердый,
А был в ходу он при царе,
И у Багрова на ведре
Он красовался гордо.

Была когда-то буква «ять»...
Но это — только к слову.
Вернуться надо нам опять
К покойному Багрову.

Скончался он в холерный год,
Хоть крепкой был породы,
А дети продали завод,
Затон и пароходы...

— Да что вы, дедушка! Завод
Нельзя продать на рынке.
Завод — не кресло, не комод,
Не шляпа, не ботинки!

— Владелец волен был продать
Завод кому угодно,
И даже в карты проиграть
Он мог его свободно.

Всё продавали господа:
Дома, леса, усадьбы,
Дороги, рельсы, поезда,—
Лишь выгодно продать бы!

Принадлежал иной завод
Какой-нибудь компании:
На Каме трудится народ,
А весь доход — в Германии.

Не знали мы, рабочий люд,
Кому копили средства.
Мы знали с детства только труд
И не видали детства.

Нам в этот сад закрыт был вход.
Цвели в нем розы, лилии.
Он был усадьбою господ —
Не помню по фамилии...

Сад охраняли сторожа.
И редко — только летом —
В саду гуляла госпожа
С племянником-кадетом.

Румяный маленький кадет,
Как офицерик, был одет.
И хвастал перед нами
Мундиром с галунами.

Мне нынче вспомнился барчук,
Хорошенький кадетик,
Когда суворовец — мой внук —
Прислал мне свой портретик.

Ну, мой скромнее не в пример,
Растет не по-кадетски.
Он тоже будет офицер,
Но офицер советский.

— А может, выйдет генерал,
Коль учится примерно,—
Один из маляров сказал.
Другой сказал: — Наверно!

— А сами, дедушка, в какой
Вы обучались школе?
— В какой?
В сапожной мастерской
Сучил я дратву день-деньской
И натирал мозоли.

Я проходил свой первый класс,
Когда гусей в деревне пас.

Второй в столице я кончал,
Когда кроил я стельки
И дочь хозяйскую качал
В скрипучей колыбельке.
Потом на фабрику пошел,
А кончил забастовкой,
И уж последнюю из школ
Прошел я под винтовкой.

Так я учился при царе,
Как большинство народа,
И сдал экзамен в Октябре
Семнадцатого года!

Нет среди вас ни одного,
Кто знал во время оно
Дом камергера Хитрово
Или завод Гужона...

Да, изменился белый свет
За столько зим и столько лет!
Мы прожили недаром.
Хоть нелегко бывало нам,
Идем мы к новым временам
И не вернемся к старым!

Я не учен. Зато мой внук
Проходит полный курс наук.

Не забывает он меня
И вот что пишет деду:
«Пред лагерями на три дня
Гостить к тебе приеду.

С тобой ловить мы будем щук,
Вдвоем поедем в Химки...»

Вот он, суворовец — мой внук,—
С товарищем на снимке!

Прошибла старика слеза,
И словно каплей этой
Внезапно кончилась гроза.
И солнце хлынуло в глаза
Струей горячей света.

Как видим, жизнь изменилась, справедливость восторжествовала и несколько поколений советских людей жили достойно, защитили страну в схватке с  очень коварным врагом.

Когда я учился в девятом и десятом классах, то в школу ходил через центр. Никто в нашей семье выше семи классов не поднимался, а мне казалось, что это в порядке вещей. В школу я шёл мимо горкома партии и на стенде мог причитать свежий номер «Правды». Возле входа в горсад висели рекламные щиты кино. Возле горисполкома – стенд газеты «Известия», а рядом вдоль забора и ворот – свежий номер «Комсомольской правды».

Строчка из стихотворения «И на стене газета» напомнила о возможности прочитать каждое утро свежую газету. К политинформациям, когда выпадала моя очередь, я готовился у этих стендов. Разве мог я тогда подумать, что нашу страну так разрушат, будут втягивать в войны, учить жить в ненависти и пороках, обложат со всех сторон санкциями. Лжи будет столько, что задохнуться можно.  А ещё будет непрерывно более 20 лет маячить угроза новой войны.

Грядущая война

Константин Фролов-Крымский
Неужели  уроды  развяжут  войну,
Увлекая всё сущее в ад?!
Жизнь планеты сегодня у нас на кону!
Вот такой невесёлый расклад.

Ясно, кажется, всем, кто газеты читал,
Что застыл на краю Белый Свет:
В отрицательный штопор ушёл капитал,
Из которого выхода нет.

Тем, кто деньги штампует, на всё наплевать.
Бесполезно стыдить подлеца:
Ради прибыли не пожалеет и мать,
И сестру, и родного отца.

Капитал беспощаден, безжалостно крут,
Как снаряд, что запущен  пращёй!
Ну, подумаешь, сто миллионов умрут.
Мир большой – нарожают ещё.

Что нас ждёт впереди  - это ясно без слов,
И угрозу нельзя умалять:
Если граждане впрок накупили стволов,
То стволы эти будут стрелять.

У границ возведён  частокол из ракет
Не затем, чтоб идти на парад,
Если рядом с тобой твой заклятый сосед
Точит саблю, как злобный  пират.

А хозяева жизни опять на коне
С тайной мыслью в пустых головах -
Отсидеться в какой-нибудь южной стране,
В крайнем случае – на островах.

Их задумка извечно проста и верна -
Лишь бы только стоять у руля:
Если все обязательства спишет война,
То  начать можно будет с нуля.
               22.11.2020
© Copyright: Константин Фролов-Крымский, 2020
Свидетельство о публикации №120112305481