Живые деревья

1.

           Никто доподлинно не знает, с чего это всё началось. Просто в один момент мир изменился: люди проснулись, с радостью или тоской взглянули на мир и увидели нечто, которое их удивило. Помню, соседские мальчики долго кричали: «Папа! Папа, смотри!» Младший из них показывал пальцем в окно, а старший, напялив очки, только кивал и смеялся. Потом он умолк, призадумался и тут же развёл плечами. Дальше они не кричали, а говорили шёпотом. Я смотрела на это немного издалека – со своего закрытого балкона, не слышала слов и звуков и только видела диалог – поразительно, как фантазия заполонила все сюжетные дыры.

- …Напротив нашего окна было только одно дерево, одно, я тебе говорю!
- А я говорю: не помнишь!
- Оно было, поверь! Да поверь, ты! – ребёнок откинул голову и, кажется, чуть притопнул ногой.
- Такого не может быть.
- Да, я согласен. Не может. Но оно есть! Как?
           Две кучерявые головы снова высунулись на улицу. Я припала к стеклу и стала смотреть и слушать изо всех сил. К сожалению, только ветер нёс свою непонятную песню.
- Напротив нашего окна было одно дерево. – Настойчиво и уверенно заговорил малый. – Одно. Только одно. Ты что считать не умеешь?
          Тот, который был в очках, немедленно снял их, и тут же из маленького смешного профессора превратился в такого же малыша.
- Ладно… Я слышу. Два так два. Теперь их два. Ты доволен? Что дальше?
- Это дерево выросло за один день.
- Такое невозможно, но...
          Я, наконец, провела взгляд в том направлении, о котором они говорили. Две алычи. Высокие, взрослые, уже с цветами. Действительно, две – чудеса!

          …Не прошло и часа, как Стив, Роберт и я уже стояли на асфальте на улице и трогали друг за другом кору. Дерево было перед нами и казалось настоящим, твёрдым, шершавым, немного тёплым. Мальчишки тут же обсуждали разные версии происходящего, а я рассеянно разглядывала землю вокруг – немного примятые кусты одуванчиков, подавленную молодую траву.
- Посмотрите! – тут же привлекла их внимание.
- Такого тоже не помню…
- Как будто по ним прошёл танк. Или Робби! – засмеялся малой.
- Что я? Да я дома сидел! Что ты врёшь?!
          Братья чуть не скатились в канавку, которая находилась поблизости. Они начали толкаться и даже в шутку подрались, а листья и маленькие цветы от этого явно не выиграли. Вскоре Стив сбегал домой и принёс небольшое ведро, сказал, что стащил у папы; мне даже стало смешно.
- Их полить надо, может быть, отойдут!
- Кого их – цветы, травы?
- Да нет же, эти странные сливы! А впрочем, можно и их.
          И действительно. Что-то произошло, только совсем другое. Вода напитала почву, а также обнажила корни «нового» дерева. И корни, и стебель вздрогнули и чуть пошевелились, точно дрожа. Мальчишки переглянулись в ужасе. Я стояла позади них и не знала, что теперь можно думать.
- Ты видел?
- Да…
          Тихие голоса крикунов показались до ужаса страшными. Да, конечно, мальчишки были испуганы, но я и сама никогда до этого не видела ничего подобного и не слышала их шёпота.
- Оно пошевелило корнем!
- Успокойся, Стив.
- Но ты же видел!..
- Ты врёшь. Глаза врут. Так бывает: показалось, почудилось.
- И тебе, что ли?
- Всем нам. – Ответил за меня смелый Роберт. Он с трудом сдавливал страх и говорил краткими предложениями, а пот уже лоснился на его лбу, и рубашка тоже сильно вспотела. Синяя клетка стала местами фиалковой, и солнце, как специально, зашло. Тут же почувствовался весь холод, который стоял на улице. Мы, как три дурака, были почти раздеты, а ведь сейчас только май, почти май. По правде – середина апреля. Просто очень хотелось уже тепла, вот и фантазировали о днях знака «минус».
          Минус десятое мая: сильный туман, ветерок, позавчера – дождь со снегом. Ещё ощущается. Снег и цветы – парадокс! Но норма для наших широт. Заглядывали такие красивые ветки в окна совсем недавно. Красные, жёлтые, с розовинкой и в тоже время в снегу. Воспоминание повеяло холодом, заставило тут же напрячься.
- Нам пора в дом, - прошептал Роб, это вновь было на него непохоже.
- Мне это не привиделось…
- Привиделось или нет – пошли.
- Дай ещё пять минут…
- Нам. – Мальчики тут же вздрогнули.
- Что ты сказала?
- Нам. Это нам не привиделось. – Сама не знаю, зачем сказала им я. Долго сомневалась, поэтому и тянула с ответом. Но это была чистая правда. Мы вместе видели это.

           …А затем мы разошлись, улыбаясь, сочтя это всё просто шуткой, думая, что дружно сошли с ума. За эту дружбу и юмор я как раз и любила Чаттеров. Не в первый раз радовалась такому соседству. Разошлись, пошли в дом. Они – в свой подъезд, а я – в свой. Сидела, пила очередной чай. И тут продолжение! Через какое-то время в стену послышался стук. «Наверное, снова подрались. Стены тонкие, слышимость хорошая, мы как раз по соседству». То есть живём через стену, на границе подъездов, между. Подумала так и ошиблась. Пошла на балкон, чтобы крикнуть: «Потише, вы! Хватит!» И встретилась с двумя такими же удивлёнными и побледневшими лицами.
- Это он-но… - прошептал Стив, чуть дрожа, едва доставая оконной рамы и показывая рукой в мою сторону.
          О чём он говорил, стало понятно сразу. Я обернулась и замерла. Дальше можно было лишь с ужасом.
          Наше странное «новое» дерево раскачивалось в такт какой-то неизвестной беззвучной музыке, чуть приподнимало корни и отбивало весьма неплохой ритм. Оно случайно стучало одной веткой об стену – вот, и слышался этот звук. Выходит, оно стучалось… А ещё пело.
          Слышите?
          Такого странного голоса я не слышала даже в фантастических фильмах. Не слышала и не могла слышать, не могла себе даже нафантазировать. Смесь корявых низких и очень высоких нот, точно шипение и шелестение.
- Но как же так, чтоб оно!..
          Мы были сбиты с толку, напуганы, озадачены.
- Это же против природы!
- Такого не может быть!
           Мы стояли по разным балконам, кричали, удивлялись, мотали головой из стороны в сторону, а странное ожившее дерево чувствовало себя, как дома, жило на своей волне, в своём мире, пело и радовалось, и даже не замечало нас…


2.

           Прошло три дня. Странная поющая слива не успокоилась. Мы ходили уже сто пятьдесят раз «осматривать» её, и не только мы – многие начали обращать внимание. Пожалуй, не будет преувеличением, если скажу, что весь подъезд узнал правду или услышал о странном явлении, другое дело – никто не знал, с чего это всё началось. С чего, почему? Как началось? И как вообще такое возможно?
          Поговаривали о сказочно-фантастических версиях, будто есть где-то за горами, у моря, лес, точнее был он и есть, этот лес, в нём обитали живые и бегающие деревья и кустики. Они передвигались самым что ни есть банальным образом – вытаскивали корни из земли, то есть вставали, делали шаг в сторону, шли. Корни были ногами. …Только не понятно, что согнало их с насиженного веками леса. Кто выгнал или что выгнало? Ходили бы там, ну и ходили бы. А они разбежались по городу. Я немного забегаю вперёд, но просто вынуждена так сделать: говоря, что «они разбежались», я имею ввиду, конечно же, не одно дерево. Их было, действительно, столько, что хватило б на целый лес.
           …Этим утром в воздухе стоят нежный и чарующий запах, немного влажный, немного сладкий, холодноватый. Холодный, приятный и освежающий, такой чудесный почти прозрачный воздух, какой бывает только единожды – в мае, и вот уже, значит, май. Сладким безумием решили порадовать нас сразу несколько необычных кустов – белая сирень, жасмин и редкая гостья, спирея. Они тоже появились из ниоткуда. А к слову о сливе, у той ещё через какое-то время появилась третья особа – подружка.
            Приподнятое майское настроение омрачала только одна беда – скука, ужасная и всеубивающая. Все дела уже были сделаны, учёба закончилась, на работу пока не брали. Приходилось проводить почти целые дни на улице – на воздухе, в поисках хоть какой-то работы. Поиски были весьма условными, результаты – почти одинаковыми, ну не брал никто к себе юных студентов, ещё не получивших диплом, не брал и всё тут. Просили зайти через год. Просили «прислушаться и не сдаваться».
           Так благодаря судьбе или «несудьбе», и постоянным походам по городу, я стала свидетелем ещё трёх довольно странных необъяснимых историй. И, да, самое интересное было то, что главными их героями снова стали деревья.

            …Издали казалось, что вдали просто шёл человек. Наверное, находился под градусом. Коричневая фигура неуклюже направлялась по краю дороги. Шла, спотыкалась, оглядывалась, вот только не по ровной прямой. Фигура немного петляла, а после подошла к дому и ударилась головой в стену. Это было странно и удивительно, особенно, если знать, кто идёт… Коричневым стволом по правде являлось дерево, и дерево это было слепое, а ещё было совсем без листвы. Оно что-то помнило, поэтому шло в этом месте, но место оно перепутало. Или успели за последнее время появиться другие дома, или просто оно запуталось в поворотах, воспоминаниях, но факт оставался фактом – и дерево билось макушкой о стену, думая, что здесь выход, здесь путь, не понимая, что путь изменился.
           Также со стороны было слышно и видно сильное недоумение проезжающих. Оно же шло, иногда так близко с проезжей частью, что люди думали, они имеют дело с самоубийцей, сигналили и кричали остановиться, но странный «человек» в коричневом капюшоне и с прижатыми к туловищу, почти приросшими руками-ногами лишь раскачивался из стороны в сторону, наверное, ещё и не слышал. Ему кричали нецензурную брань, уговаривая и даже заставляя свернуть в сторону, отойти от дороги, скорее сойти с неё, его просили, его оскорбляли. Но это был не «козёл», а кто-то куда более интересный. Из-за подобных случаев в лексикон нашего городка чуть позже даже вошло слово «дерево» - в новом, ином значении. И это было смешно, когда оно не относилось к обычному растению с корнями и ветками.

           …Дети играли с деревьями, будто те были их друзьями с самого раннего детства. Так, может, и было для некоторых, но теперь почти что для всех. Природа предоставила прекрасный подарок, первая пошла к примирению, сумела себя подать. …За коричневыми стволами в кедах бегали и смеялись мальчишки. Это они обули молодой клён. У кого-то была собака. Играли в то, кто быстрей. А кто-то сидел на площадке и строил песчаные замки. Играли они наравне. Никого ничего не смущало.

          …Старый дед-пьяница снова рассказывал своей собаке о каком-то «прекрасном походе». Все давно считали его выжившим из ума, не верили ни единому слову, даже когда он по-настоящему предупредил всех о прорвавшей в подвале трубе. Поблагодарили, забыли, а после всё списали на горячку и белочку. И, боюсь, что списали б опять, потому что он говорил слишком странные и слишком непонятные вещи.
          Якобы две-три недели назад, когда он сидел допоздна и ждал очередного дружка-собутыльника, его зоркий глаз уловил на вершине горы скученность и движение. Поясню: наш городок располагался во впадине, в самом низу долины. Леса и горы окружали его со всех четырёх сторон. Рядом шумело море. На одной из этих огромных гор на самой макушке была залысина. Лес там сгорел ещё много десятилетий назад при пожаре и с тех пор не хотел расти. А дорога проходила через вершину. Благодаря «лысине» было видно, что кто-то спускается к городу. И дядька Василий увидел, что к городу подступала толпа.
           И это «были не люди: слишком высокие и несуразные». Конечно, он списал всё на инопланетян, а ещё был беспробудно пьян всю неделю. Только что если он видел не космических странников, а этот оживший лес? Деревья как раз выше ростом. Пришли, спустились с какой-то целью. И они могли прийти из-за гор. За той самой горой, о которой рассказывал пьяница, когда-то давным-давно был ещё один город, точнее несколько отдалённых районов, когда-то – ещё до войны. Также там могли остаться и некоторые одинокие жители. Точно никто ничего не знал. Все тропинки-пути заросли травой, одичали. И было уже давно не пройти.
           Живые деревья подозрительно напоминали людей, особенно когда напоминали безруких или безногих инвалидов. Кто-то вроде бы даже видел черты их прадедов, точно с войны вернулись они, вышли и переродились. Но такого, конечно, не может быть. Недвижимые деревья тоже часто выглядели, как ампутанты, и что же – разве это повод для подозрений? Зародившееся семя сомнений завяло уже следующим вечером.

           …Также скажу, что далеко не все деревья в нашей округе в один миг предались удовольствию передвижения. И некоторые крепко держались корнями, как будто росли здесь всегда. Они выбирали место, больше всего подходящее, на их взгляд, к лучшей жизни, укоренялись. Потом, в любой момент, правда, могли сойти с него и продолжить своё путешествие, но не все уже хотели идти, если новое место им нравилось.
           А ещё по-прежнему всюду встречались такие деревья, как были раньше. «Бегающие» собраться очень сильно сожалели о них и как-то совсем не завидовали. Кто-то выражал сочувствие, жалость, а кто-то не считал того больше живым – разговаривал с ним, как с предметом. …И только меланхоличные оды и юмор, тоскливый, порой замогильный, слышался от старых седых тополей, активно готовящихся к произведению всем ненавистного пуха. Пренебрежение ранило их, но не всех задевало до сердца. А молодняк чаще всего только смеялся, он имел подвижные корни и весёлую душу и мог вырваться хоть вчера, побежать, полететь по зелёным просторам!.. С ветром в ветвях-волосах, с птицами в листве, как в сачке, по мокрой росе, мимо одуванчиков и тюльпанов, напролом через бетонные заборы и стены, лишь к свету и снова к свету, перепрыгивая все преграды и обстоятельства!


3.

           Как люди отреагировали на такие события? Сначала удивлялись, затем – привыкли. Это удивит вас, но привычка выработалась даже меньше, чем за три недели – к хорошему привыкаешь мгновенно. Тем более, что были причины: с новыми жителями было безопаснее ходить по лесам, а особенно по горам и крутым холмам – друзья-деревья крепко держались корнями за почву, внимательнее обследовали каждый камушек, бугорок, обследовали и брали во внимание. И просто с ними было куда интересней идти, дышалось легко, и было легко на сердце. Всегда чувствовал неустанную поддержку природы, внутри точно что-то переворачивалось – рвалось, летело, стремилось жить и творить, и это давало силы.
           Интересно было наблюдать за тем, как в один миг изменился небольшой город. Как среди белых и серых домов стали мелькать красивые зелёные пятна. Особенно во время дождя мелькали они, мельтешили перед глазами, и они – нет, не зонтики, это были, конечно, деревья. Бегали небольшими «стаями», подставляли коричневые ладони и веселились, смеясь, росли и становились выше и выше, а порой помогали прохожим. Мне особенно запомнился случай, как по улице шла одинокая печальная девушка, она вся уже промокла насквозь, так как забыла зонт, и какая-то ива, что росла на небольшом отдалении, вышла, промелькнула пред взором и уже буквально через минуту шла позади несчастной, держа над ней свой большой зелёный навес. Это было так красиво и так приятно, эмоциям мало слов…
            Или, помню, недавно снова видела из окна, как бегали небольшие саженцы, носили на ветвях своих хозяев и их юных детей, подсаживали наверх, если это было необходимо. Как бежали они, как дети, расставив широко руки в полёте, ловили, срывали с других зелёных деревьев цветы или первые вишенки. Как бежали, хватали ветер, и как ветер касался тонких и бледных рук, их длинных или коротких волос и их мыслей…
           Да, определённо интересно было смотреть на подобное. Смотреть, наслаждаться, мечтать; слишком много прекрасных чувств рождалось в эти мгновения! Хотелось писать стихи. Писать или петь. Идти на улицу и буквально жить там, общаясь только с этими новыми зелёными гражданами. Или прислониться спиной к стволу, прижаться, обнять, обхватить. На какие-то мгновения забывалось, что напротив тебя только дерево… Такие чувства, впрочем, посещали далеко не каждого в нашем городе. Мне безумно нравилась природа и до того, как она «ожила», а тот, кто был равнодушен и прежде – нечего удивляться, он был равнодушен всё время.

          …Забыла сказать ещё, что всё это происходило на фоне обычной будничной жизни, привычной рутины, работы. Каждый занимался тем же, чем и прежде, но то и дело поглядывал за новыми друзьями и наблюдал, пред его глазами представал немного таинственный лирический мир, и с трудом верилось в то, что раньше всё было иначе.
          Люди стали привыкать к новым зелёным жителям. И привыкли. Кто-то заводил деревья даже в качестве питомцев, друзей. …А тем временем всё менялось: город преображался, становился красивее и добрее. Можно было даже увидеть, как в такси ездили вместе с родителями дети, а рядом с детьми – растения. Даже фраза такая появилась: «Дети, багаж, животные, деревья», - с учётом последнего изменения. И дверца «в небеса», как будто в кабриолете.
          Помню, совсем недавно вышла, чтоб прогуляться. Нет, уже не за работой, а просто, чтоб отдохнуть от тоски. Дома всегда надо сделать или одно, или другое, но рутина быстро надоедает, сухой воздух также не вдохновлял. И я вышла, понимаете, в самый обычный миг, никакого расчета, только случайность, везение. И именно тогда узнала то, о чём написала чуть выше. Соседи возвращались из недавнего путешествия (то ли из другого города, то ли из другой страны, богатые они были – всякое могли позволить), подъезжали они на такси всей дружной большой семьёй, их дети не могли уже дождаться, когда машина доедет. Ветер свистел, развевая в разные стороны длинные волосы. Наконец-то, они доехали. Дети выбежали гурьбой и первым делом бросились играть на площадку, которая у нас громоздилась прямо под домом. Родители с чемоданами наперевес несколько раз ходили в дом и обратно.
          В это время я сидела на скамейке перед подъездом и думала, куда бы пойти. Мыслей ещё никаких не было – только идеи, неоформленные, ещё незрелые, молодые. И пока я думала, незаметно сзади мелькнула тень. Тенью оказалось невысокое деревце, которое тоже вышло из такси и присело, уставшее, после поездки. Его веточки дрожали от тряски, как будто долгий проделанный путь ещё продолжал движение. Мы смотрели друг на друга какое-то время пристально и совершенно без слов.
          Поначалу я боялась, что оно, присевшее на скамейку, разломит её, но та на удивление выдержала. И мы просто сидели рядом: дерево и человек. Наконец, оно нарушило тишину, начало тихо подпевать какие-то слова, которые разобрать было сложно.
- …Я раньше, - начало оно уже ясно, - росло среди леса, а потом решило отправиться в путешествие. Знало ли я, чем оно кончится? Что Ваши соседи, - обратилось оно ко мне, уже повернувшись, склонив низко все листья и веточки, - знало ли я, что они посадят меня в небольшой горшок, ограничив притом всю возможную свободу передвижения? Деревьям нет места дома, а дача есть не у каждого.
- Вы говорите про этих людей? – в первый раз в жизни вступила в разговор с деревом.
- Они несправедливо поступили со мной. Вы должны сказать это им.
          И первой реакцией был только шок.
- Почему именно я?
           Оно как-то уклончиво усмехнулось. Хотелось ответить: «У вас же есть голос, тогда почему вы сами…» Но сказать оно, знать, не могло. Была на то какая-то большая причина.
- Вы должны сказать, что нам не место в ваших домах. Прошу Вас. – И, сказав так, приблизилось на несколько сантиметров. По мере новых рассказов приближалось ещё и ещё, и я поняла: ему было необходимо лишь выговориться. Кроме случайного путника в виде меня больше не к кому обратиться.
- …Они держат меня дома, часто забывая полить, а дети ломают ветки.
- Скажите, что вам с ними плохо.
- Но как же… Они не поймут. Они не верят мне, не слушают моего голоса.
- Но у вас есть голос, вы можете, вы должны сказать так!
- …И не слышат.
           Дерево приближалось и приближалось, верхние ветки, точно руки, уже нависали над головой. И это движение были таким людским, кажется, оно хотело объятий. Одинокое, истерзанное непониманием, показывало свои порванные листочки, а я их гладила – и ему становилось легче. Какое-то время мы так и сидели там, пока один невысокий немолодой человек не подошёл к скамейке и строго не посмотрел на нас. Кажется, тот самый хозяин.
           Он начал кричать, что «мандаринка отбилась от рук, совсем уже стыд потеряла, раз начала приставать к незнакомцам», затем извинился передо мной. И мне на миг стало ясно, почему это дерево было так непохоже на остальные. Одно непонятно: мандарины в нашей местности не растут, значит, оживать и обретать голос стали деревья не только этого города, но и по всей земле, или была какая-то иная система? Во время своего путешествия, припоминаю, кажется, соседи ездили отдыхать куда-то на Юг; они могли там найти настоящую апельсиновую плантацию (считай: лес), а среди них и один, выросший из косточки мандаринчик. Конечно, чтоб деревце не убежало, его поставили в горшок, а чтоб не пропало – полили, возможно, связали ветки, и оно оскорбилось этому, было слишком ранимой организации.

          …Исповедь мандарина ещё долго стояла, как живая, перед глазами. И весь тот день, в проделанных бездумных прогулках по городу, и несколько следующих дней. Даже во снах мерещились эти коричневые объятия, тёплая потрескавшаяся от боли кора, через которую, как сквозь кожу, и через каждый листок ощущалось биение сердца природы.
          И стало понятно, почему многие новые деревья пели или шептали что-то на ветер – они хотели поговорить, но их мало кто слышал и слушал. С тех пор своеобразным новым моим занятием стало ходить по городу в поисках грустных историй. Старые дубы и совсем молоденькие липки и ивы охотно пускались в воспоминания, делились всем, чем могли.
           Кто-то от грусти пел, шепча что-то тяжкое и унылое, вздыхал, стонал, причитал – пытался отдать серость другому. Кто-то действовал иным путём и, пытаясь развеселиться сам, веселил других, щекотал их, хватал цепкими лапками-ветками, но не рвал никогда – ни единого женского платья. Разве что мог пригласить к себе, или «украсть» идущую на какое-то (короткое) время. Никакого риска, никаких страшных травм, только разговоры, истории и стихи, девочки даже сами хотели такой «судьбы», - это воспринималось, как приключение.


4.

           Но оставим рассуждения о том, как же такое случилось, больше никто ни о чём подобном не думал, люди пользовались ситуацией, приговаривая, что всё всегда меняется только к лучшему. О, если бы они только знали, что скрывалось за грубой и толстой корой и по каким причинам на самом деле древние старики сорвались с насиженных мест, были вынуждены так сделать!
         …Пока я шла в поисках нового собеседника, на пути встречались разные люди: то местные, то туристы. Кто-то гулял с собакой, а кто-то на поводке вёл небольшой росток. Разные породы деревьев воспринимались как разные виды животных. Нередко собачники спорили с владельцами таких питомцев. Охваченные поводком деревца пуще других протягивали зелёные лапки и шептали о спасении, проблема вся была в том, что никто (за исключением небольшого количества жителей) не слышал, не понимал их языка. Это выяснилось значительно позже, неожиданно и случайно, когда я обмолвилась о своих беседах с подругами – все они, как одна, признались, что слышат лишь громкий шум, ветер.
           А я слышала их, возможно, потому, что хотела этого, возможно потому, что всегда любила природу – вот она и подарила способностью за чувство в ответ. Шла через парк и слышала их приветствие. Разные тембры, интонации и голоса, встречались даже иностранные речи. Ходила по парку и слушала, чей голос окажется самым печальным, а потом садилась на траву рядом с ними и пыталась узнать причины.
          Одно дерево не удивило печалью: «Люди считают нас хуже себя, хотя мы также можем мыслить и всё понимаем». А другое хотело пойти на свидание, его ветви, все до единой, были покрыты маленькими жёлтыми лепесточками, казалось, даже кора цвела от всесильной любви.
- …Но в чём проблема – она человек. Она меня не понимает, не слышит. Она живёт среди вас. А я для неё точно умер. – Барбарис продолжал описывать девушку, словно свою подругу: у неё тонкая талия, волосы золотые, как листья осенью, в волосах красивый цветок, вот только не настоящий, искусственный. – Я бы врос вместе с ней в одну полянку и прожил там до конца своих дней, но она человек, а я – дерево! Когда я начал ходить за ней, она меня испугалась… - И ему грезилось день ото дня, как ходят они под руку, как встречаются на первом, втором, третьем и десятом свидании, как цветут одним цветом и сплетаются листьями-ветками. Ему чудилось, как идут мимо два дерева, но она – всего лишь человек...
          А третье дерево рассказало, что вся его семья – не политая, усохшая, полудикая, «…мы как сироты, сбежали в парк, потому что наш хозяин почти не ходил на дачу. Про нас забыл, мы стали никому не нужны! Мы даже пришли, - начал высокий Инжир, - однажды пришли и встали под окнами, специально проделали этот путь почти через весь город, чтоб о себе напомнить, а наш хозяин взял и упал. Вот так, как падают иногда деревья от сильного ветра. И затем не поднялся. Больше на улицу не выходил. Должно быть, нас испугался. Только какую-то большую коробку выгружали после из дома. Это видел не я, а мой младший росток, но я ему полностью доверяю. …И увезли далеко-далеко на чёрной-чёрной машине. Буки сказали, что умер он. Теперь мы по-настоящему сироты…»
           А были и такие деревья, на стволах которых кто-то из местных жителей успел нацарапать свои подарки – вырезать на коричневой коже имена или клятвы любви. Одна такая открытка, повествующая о чувствах некого Владимира и Анны К. красовалась уже третий век. И невольно приходила мысль о том, что любовь их, действительно, оказалась сильнее смерти. Каждое утро дерево приветствовало восходящее солнце, каждое утро Владимир и Анна также видели его, и становилась теплее кора под золотыми лучами светила. Каждое утро здоровалось дерево и со своими условными жителями-сожителями, и неизвестно ещё, сколько лет и столетий они будут продолжать встречать Солнце, Луну и жить.
           В частности, эту историю рассказал мне огромный дуб, растущий перед библиотекой. Его длинные корни, как говорил он сам, наверно, шутил, доходили до самого моря, а некоторые самые высокие ветки касались пролетающих облаков.
- …Я не выдумываю, не сочти за ложь, дочка. Однажды, таким же погожим утречком, как сегодня, - говорил он на старый лад, - однажды, в точно такую же пору, плыла здесь красавица белая, плыла, а я её, старый дед, щекотал. Прости мне мою слабость да такие подробности. Но не выдержал я, вспомнил молодость!..
           Сдавалось мне, что не облако это было, а самый просто туман, но надо было поддержать дерево. А этих белых «дамочек» и сама видела – на днях утром почти весь парк и склон, и карьер, да что говорить! – полгорода облепило ими, а куда потом делись? Только роса звенела, да виднелась через полчаса на всех травах. Я как раз выходила в магазин – и насквозь промочила ноги.
- А какой была она, ваша красавица? – вопрошала я.
           И дерево начинало рассказывать.
- О! Если б ты её только видела! Ты или кто-либо другой из вас, да вы бы забыли в миг, что вы – люди, женщины, девушки, вы бы вмиг бросились за ней, как бросился за ней я. То есть хотел, коль умел бы идти, но не в силах.
- Она была настолько красивой?
- Божественной!.. Точно белое облачко, опустившееся с прекрасных небес. Белые локоны, белая кожа. Заманчивый профиль пышного и красивого тела.
          …И непонятно было порой, о ком он на самом деле. Хотя вскоре всё стало ясно. Нет, это не ещё один влюблённый пень, которому давно пора бы на пенсию, это старый любовник, который привык, что к нему всегда прежде было приковано наше внимание. Теперь же он вырос, некогда тонкие и зелёные ветки изогнулись в страшных извилинах, кора загрубела и почернела. Он перестал быть интересен другим, ну дуб и дуб, оттого и ударился в сочинительство. Это всё были только его фантазии, одинокие, очень печальные. Конечно, ему хотелось любви, но в первую очередь – внимания собеседника.
           И с этим деревом я впервые проговорила почти целый день. Отличался он от других, мало сказать, отличался. Был харизматичным и очень вежливым, даже несколько раз смешил, когда начинал заигрывать. Особенно когда сказал, что я «похожа на его белую плюшечку, только очень голодную!» - потому что худее раз в сто. А потом он бросил шутить и стал уже очень серьёзным. Даже извинился за это «ребячество, нашло что-то, бывает такое, наверно, у всех». И я сказала: «Бывает!»
          Он начал делиться своими житейскими наблюдениями, историями, охватывающими, как уже говорила выше, несколько долгих веков. Кажется, его посадили… Ан нет, большой дуб вырос сам. Года уже не вспомнить. Какой-то ребёнок во время игры закопал жёлудь и забыл его после выкопать. Дело было осенью – близился холод, дожди, но мягкий климат смилостивился над будущим дубовым росточком.
- …И вы помните даже это, но ведь это было ещё до рождения вас?
- Да, верно. Кажется, я немного напутал. Помню, несколько лет назад на этой же лавочке, что и вы, - махнул он веткой, точно рукой, и снова отвлёкся – на этой лавочке сидела старушка и плакала.
- Отчего она плакала, вы не знаете?
- А я пытался понять. Понял: не от тоски, и это всё, единственное, что я выяснил.
- Она не называла имён, не вспомнила военных событий?
- Нет, ничего, и близко. Только смотрела на солнышко, только грелась в его лучах, и грела свою верную палку.
- А с ней вы могли поговорить? – смекнула я, решив, что ожившее дерево вполне могло бы поговорить со своим «обработанным» братом, тростью.
- Нет, увы. – Дуб угадал все мысли. – Оно мне не отвечало.
           Значит, тогда логично: оживать могли лишь растущие деревья, которые живы и без того. Оживать и, собственно, говорить, а некоторые ещё иногда могли двигаться. Этот дуб тоже иногда переминался с корня на корень, но был слишком тучным, чтобы куда-то идти, да и место нашёл хорошее, где его всё устраивало – начиная от грунта, тени соседнего дома за спиной и заканчивая весёлыми соседями – маленькими белыми цветочками, расстелившимися огромным ковром, а также тисами и кипарисами, которые, как и он, без конца рассказывали всякие сказки, как ещё во времена динозавров жили: «Видишь ягодки наши красные? Ещё они ели их, ели и им очень нравилось! А теперь ты попробуй, вкусные! Они не ядовитые, ну, же, попробуй, давай!»
- …Так от чего пускала слёзы старушка? – опомнилась я, поняв, что отстранилась от темы.
- Ей скоро должно было исполниться сто. Первый вековой рубеж. У нас – это черта законченной юности. Для вас же… - он промолчал.
- Почти нереальный удел.
- Она плакала от понимания того, что, возможно, не доживёт до ста. Осталось всего несколько дней, но жизнь, как известно, непредсказуема. Особенно в таком возрасте и особенно у вас, у людей. А может, наоборот строила планы. Сколько я видел таких… И сколько видел иных: молодых, которые сновали, резвились, пели, скакали, признавались в любви, и постарше. Видел безрассудных людей, которые бросались на моих глазах под колёса. – Дуб, наверно, имел ввиду случай, когда несколько лет назад на дороге напротив кинулось под машину сразу несколько школьников-самоубийц. – Кого я только не видел… Слишком коротка ваша жизнь. Не люблю сравнивать, но здесь я не позавидую вам, а вы нам, должно быть, завидуете! Вы вечно куда-то торопитесь: то вырасти, то выучиться, то начать работать, то найти спутника и завести ростки. Вы так сильно куда-то торопитесь…
           И меня осенила мысль. Нет, даже не о том, что дуб всецело прав, а о том, что везёт им – они же, наверное, не работают. Стояло так подумать, как на обратной дороге домой, встретился молодой тополь. Он был смешной – смеялся и, как показалось, лыбился. Он смеялся от радости, потому что стал указателем – с важностью носил на ветках дорожный знак и показывал его всем мимо идущим, тот самый знак, который в общем-то был очень уместен – всего в нескольких метрах находился крутой поворот. Тот самый знак, который упал со столба несколько дней назад, когда был ужасный ветер… Но такая работа – в сласть!

            Скажу ещё, наверное, те, кто не слышал этих длинных и интересных историй, скорее всего видели перед собой самую обычную девушку, то гуляющую по тенистому парку, то сидящую на скамейке под дубом. Она была счастлива и спокойна, что-то бормотала себе под нос, вглядываясь в зелень природы. Наверное, летала в воображении. Просто дышала, жила, ходила и рассматривала деревья, наслаждаясь этим моментом... А может, слышала и понимала всерьёз? Разные были споры. Я и сама до сих пор не могла понять, было ли это по-настоящему.


5.

          Такая жизнь царила в нашем городе ещё какое-то время, а после в один момент всё встало на свои места, стала известная причина. Это был уже конец лета, и я шла по солнечному коридору, особенно не зная, куда иду. Просто бродила по улицам, заглядывая в разные закоулки, и так увлеклась – дошла до высокой горы. Когда-то, будучи ещё маленькой, часто ходила там с папой и потому отчётливо помнила, что на горе всегда шумел густой лес, а ещё там очень давно было не то село, не то городище. Встречались изломанные и почти полностью поросшие мхом развалины небольших зданий, кусочки фундамента, ограждений.
          Так было раньше, а сейчас… Я чуть не поперхнулась от удивления. И всё встало вмиг на свои места: все странности, удивления, необъяснимые волшебные обстоятельства. Я поднялась на самую вершину горы и увидела…
- А где же лес?.. – выдохнула, немного опешив.
         На том месте, где всегда стояли зелёные стены, виднелись сейчас только развалины зданий. Маленькие, до единого прямоугольные, впрочем, местами квадратные. Разрушенные, почти истлевшие. А деревьев нет – пустота. Как будто и не бывало! Здесь раньше росли дубы, встречались клёны, грабы и буки. Попадались даже кизил и дикие яблони, а также липы, берёзы и ёлки... Словом, здесь было удивительно много разных культур, и именно эти деревья встречались затем по городу. А здания, меня осенило точно в один момент, ошпарило ужасным предположением, да никакой это был не город. И близко. Это было очень старое кладбище. Всё поросло травой, нет, даже лесом – деревьями, разрушилось, обветшало, но ведь не исчезло бесследно.
          На окраине пустыня висела строительная табличка – такие-то работы будут начаты очень скоро. Лес и всё, что в лесу – под снос, на его месте построить большой жилой комплекс, провести воду и газ, а также фуникулёр сделать, каток и бассейн выкопать. Подпись руководителя города, фамилия, имя, дата.
          И меня передёрнуло во второй раз. Это что же, выходит, развлечения для жильцов и гостей города построить прям на костях? Пусть и могил почти не осталось, но атмосфера места всё равно никуда не развеялась! И деревья эти, не срезанные, они так напоминали людей, так вели себя порой странно, по-настоящему кого-то напоминали. Они разбежались, чтобы их не срубили, но это – не просто ожившие вмиг деревья, а души давно умерших людей. Души вселились и обрели голос, чтобы напомнить о себе, сказать и отстоять территорию? Всё встало на свои места. А каких раньше догадок только не слышалось: даже пришельцы…

           …А потом кончилось лето, и началась снова осень, затем – зима. Я гуляла по городу и видела, как то тут, то там почти не встречались уже знакомые «лица». Никто не окликал меня и не говорил с акцентом: «Девушка, вы очень красивая». Дети на улицах не трогали, не гладили стволы, хотя раньше от такого движения молчащие деревья начинали тотчас разговаривать. И обычно именно так многие и узнавали о том, живое перед ним дерево или «мёртвое». Говорящее дерево начинало смущаться, кричать, вздыхать, мечтать, или чавкать, некоторые говорили невнятно.
          Лишь кое-где попадались на глаза берёзки и липки, которые скорее для развлечения ловили своими веточками маленьких птиц. Хотели потрогать, погладить, а те им ещё и пели. Большинство деревьев нашли одно любимое место, там они стояли и жили, подсказывали людям дороги. А после миг – приросли, и не было больше слов, пущенных на невидимый ветер. И не было больше планов построить невиданное развлечение. По телевизору передали на днях, что что-то там изменилось, не получилось, в итоге, не будет ни обещанных зданий, ни развлечений: фуникулёра, катка. Их построят, но в совершенно другом месте, где ровно, не надо на гору идти: далеко, правда, придётся кататься аж в город, но ничего – так лучше.
           И чем дальше шло время – тем реже встречались «живые» деревья, все вспоминали сказку шёпотом, не зная, как и сказать. Кто-то не верил, кто-то мотал головой из стороны в сторону и твердил всем: «Не было этого, мы придумали, вы придумали!» или «Нас одурачили! Это был такой новый цирк! Новый приём, пиар! Это было лишь наваждение!» Было то или нет, но это происшествие ещё долго снилось мне, и многим взрослым, и детям. Про них без конца рассказывали мальчишки из нашего дома, те самые Стив и Роберт. Они выросли, так сильно подтянулись за этот год, но в целом ни каплю не изменились.
           Они рассказывали мне, что «так и знали», а ещё до сих пор стоили бесчисленные предположения о том, что это было на самом деле. Я говорила:
- Кладбище! Считайте, переродились!
          А они не верили:
- Нет, ты сейчас врёшь! – смеялись в один голос. Кстати больше не дрались – прогресс. Версия о том, что деревья заколдовали злые инопланетяне, нравилась им куда более. Но всё же это были только слова, только улыбки и шуточки.
          И Стив иногда признавался мне:
- А ты знаешь… Я так многому научился у этих деревьев. И неважно, кто они, откуда, зачем пришли. Разве это самое важное? – спрашивал то ли меня, то ли себя и продолжал. – Разговаривать, любить и мечтать. А ещё слушать сказки природы.
- Сказки?
- Сказки, сказки! – повторил он, задорно приподняв нос. – Как будто сама не знаешь!
- Нет. И какие же, например? – на миг стало неловко и точно стыдно. Я уже взрослая такая, студентка, а не знаю того, что известно маленькому ребёнку!
- Сказка… - ещё раз повторил Стив. – И это была всё большая-большая сказка. Меня, знаешь, осенило тут. И зачем мы придумывали причины? Зачем пытались объяснить то, что необъяснимо? Им они не нужны… Сказкам – наши теории! Не нужны и всё тут, понимаешь?
           Я молча кивнула. Он прав.
           Мальчишка заёрзал на стуле.
- И маленьким деревцам тоже нравились сказки. Я сидел здесь, вот на этом же самом стуле, представь себе, на этом же самом стуле. Вынесу его во двор и сижу, точнее сидел, рассказывал, поучал маленькие деревца. Рассказывал им всё, что знал.
- А они? – спросила почти полушёпотом, надо было что-то сказать.
- А что они? Гм… - Стив немного засмеялся и снова глянул на меня искоса, а потом залился своим обычным привычным светлым смехом. – А они слушали, что! Стояли, как солдатики, и слушали, смешные такие, жались друг к дружке, листики на ветру дрожали. Рассказывали, как их, ростков, от материнского дерева недавно отрезали – самый важный этап взросления. Стояли, боялись, иногда вздрагивали, опускали то на один, то на другой бок свои головы.
- Деревца опускали головы?
- Ну ты же сама знаешь, видела. И у них головы есть, не такие, как у нас, другие, коричневые и тяжёлые, особенные, но тоже есть. Не мы же одни тут умные.
- Дети природы порой намного умнее нас… - я опять согласилась. – Сказки у них свои, жизни тоже. Да, мы не поймём, наверное, до конца того, что здесь было. Я только рада одному, благодарю их за то, что дали нам возможность увидеть.
- Я тоже был очень рад наяву почувствовать эту сказку!
- Лирическую утопию, - потом пробормотала я, - а и ладно.
           Стив ответил, что это значит, сказки всё-таки существуют.


Севастополь, март – 18 декабря 2020, 430