Его первая любовь..

Девчонки появились на заводе в начале июня. Одна небольшого росточка, худенькая, вторая высокая, нескладная с бледными завитушками на голове. Ходили они парой, под ручку и ребятами из упаковочного, где Витька плотничал, так и прозвали подружек — Тарапунька и Штепсель.
       Тарапунька словно бросала вызов парням завода, одевалась дерзко; короткая юбка едва прикрывала точёные ножки, блузка с подвязкой на плоском животе и красные на каблуке туфли в цвет помады. Мужики пускали слюни, провожая её восхищёнными   взглядами до проходной. 
   Сталкиваясь с Витькой на кассе в столовой, она тянула в улыбке тонкие губы, и он наивно предполагал, что улыбалась ему.
   Сам Витька только вернулся из армии, отбегал два года в погранцах по горам Закавказья, и по совету матери пошёл на завод. Узкоплечий, жилистый, с русой чёлкой и шрамом на шее (напоролся в засаде на нож контрабандиста), он и после изнурительной и жёсткой службы остался дружелюбным, простодушным и доверчивым, точно щенок. Готовился осенью пойти в техникум и мечтал сгонять на море, которое видел только на картинке.
   
         По утрам в курилке упаковочного цеха собиралось до десяти человек, обе бригады плотников. Толкались локтями на шершавых скамейках, травили анекдоты, гремели кружками крепкого до черноты чая, пыхтели дешёвой «Астрой».  С появлением Тарапуньки и Штепселя возникло иное увлечение — ставки.

      Как-то подруги перекрасили волосы и произвели фурор, сорвали аплодисменты у зрителей с упаковки. Тарапунька до того, неизменно носила причёску каре в чёрном, а тут появилась в цвете —тёмный каштан, что подходил узким скулам и вздёрнутому носику, Штепсель же выкрасилась в нежно-розовый.
  Подружки отметили одобрительные возгласы и взяли в привычку менять цвета, а кто-то из плотников придумал делать ставки и жить стало веселей.
 Тарапунька чередовала цвета без затей – чёрный, светлый, русый, каштан. Штепсель 
экспериментировала с зелёным, с голубым или розовым, и угадать становилось сложно.
   
      Витька каждый день набирался мужества познакомиться с Тарапунькой, и каждый раз отступал, вот в армии вроде и «дедов» не боялся, а перед ней –пасовал. И его злили ставки на Тарапуньку, а на Штепселя и сам ставил с удовольствием.
     Юрка, товарищ по бригаде и спец в делах амурных, оценил ножки Тарапуньки, затуманенный взгляд Витьки и сказал:
 — Это же шалавы Витя, что ты ссышь, презервативы купи и вперёд, натрахаешся вдоволь.
 Витька не ссал, слово шалава покоробило.  Возможно, их вид и навевал некие ассоциации, и всё же её, маленькую и юркую — сопоставлять с тем словом не хотелось.
 
     Как-то воскресным вечером, Витька трясся в душном автобусе, возвращаясь со станции. И недалеко от дома разглядел на обочине знакомые фигуры. Что девчонки искали на шоссе, его не интересовало, не хотелось об и думать, мало-ли, просто гуляли. Тарапуньки вышагивала в джинсах, ветер раздувал рубаху навыпуск, пыль покрыла кроссовки.
 «Клёвая она» ; вспотел от мыслей Витька. — «Завтра в обед подойду, и будь что будет».
      И заволновался, заёрзал на шершавом дерматине сиденья, представил, как познакомился и провожает домой, и вот они целуются в тёмном подъезде и губы у неё сладкие, а потом задирает юбчонку, и она крутит бёдрами, помогая стянуть кружевные трусики.
   От мыслей в штанах проснулся член, развернулся словно удав, напрягся и полез головкой наружу. Витька сконфузился, переложил взбунтовавшуюся плоть вдоль бедра и выскочил в прохладу вечера, на остановку раньше.  Закурил на скамейке, подумалось что момент подходящий, подруги вот-вот из-за поворота покажутся.
 
   Вот они! Витька отбросил сигарету и шагнул с лавочки.  Штепсель удивлённо и недовольно отвернулась, будто и видеть не желала, Тарапунька захлопала кукольными ресничками.
 ; Привет, как дела, куда идём! – выпалил Витька,
 ; Привет! – они остановились, и Тарапунька посмотрела в упор.
 — Работаем вместе, на электромеханическом, с упаковки я, Виктором зовут! — и замолчал, «Вот ведь кретин, и чего про работу ляпнул».
 — А я в курсе. — улыбнулись Тарапунька.
  Нос курносый, ямочка на подбородке и грудки торчком. 
 «Ух, какие груди и без лифчика и сосочки, так бы и целовал» – подумал Витька, проваливаясь в ложбинку её груди точно в яму.
 
  Тарапуньку звали – Ирина.
 До темноты все вместе бродили по парку, и он подслушал — Ира любит танцы. Обошли танцплощадку, поболтали о всякой безделице и узнал, что она — отучилась на электромонтажницу. Качались до одури на качелях и выяснил — что боится высоты. Пили газировку из автомата, и выведал — что не ладит с матерью. Потом курили пахучую «Яву» на лавочке у подъезда и запомнил, что не пьёт вина и обожает пиво.
  ; Я домой! – заявила наконец Штепсель которую звали Надя.  Витька облегчённо вздохнула, Надя утомила.
 
 ; Проводи меня, ; то ли попросила, то ли приказала Ира и взяла его за руку. Идти оказалось не близко, и Витька успел рассказать о горном озере в Грузии, камнепаде в ущелье и под конец приврал чуток про облаву на диверсантов, покрасоваться. Чувство радости распирало его, плескалось и требовало выхода. Ира ловила каждое слово, вздыхала и прижималась тесней. Член Витьки рвался на волю.   
    Ирина жила в панельке на окраине, на последнем, девятом этаже. На лестничной клетке им никто не мешал, и Витька нежно высасывал её влажные губы, тискал острые грудки и мял ягодицы широкими ладонями – до пяти утра, а вот на большее не решился.
 Рассвело, кричали чибисы на картофельном поле, покатили полупустые автобусы.  Витька побежал домой, успеть бы выпить чаю и к восьми на завод, где они снова увидятся.  Он предположил, что это любовь и другого быть не может, и когда говорят – счастливый человек, так вот он такой и есть.
  Подобные ощущения безмерного, заливающего тело счастья и лёгкости, Витька испытывал несколько раз, дважды в школе, с пухленькой одноклассницей Веркой, то же думал — влюблён, а в восьмом Вера коварно променяла его на каратиста Колю, а в десятом на увальня Генку. Перед призывом Витька закрутил интрижку с соседкой Ниной, помладше на год, они даже целовались в сквере перед школой. Нина провожала Витьку в армию, плакала на призывном, он запомнил её губы, терпкие и солёные. Письма от неё перестала приходить через два месяца, ещё через три— Витька забыл её образ в суматохе армейских будней. 

     В теперешних чувствах Витька не сомневался, при одной мысли об Ирине— естество просыпалось и рвалось наружу.
  «Конечно, это любовь, по-другому и быть не может», — здраво рассуждал Витька, настраиваясь на более серьёзный шаг этим же вечером, а чего ждать, — «И обязательно куплю презерватив».
 
       Бригада в шесть человек во главе с Юркой курили на лавках перед цехом, будто ждали. Заржали дружно, когда подошёл, закашляли дымом.
 ; Смотрю, подфартило тебе, Витек, ; улыбнулся Юрка. ;  Видел тебя с шалавами в парке. Я же говорил всё будет тип-топ, презик -то использовал?  А то подцепишь трипак какой.
  ; Юра, —тихо и зло сказал Витька.
  Краем глаза увидел Иринку — сменила блузон на топики, юбку на шорты, едва прикрывающие попу.
 ; Уф, ; выдохнул Витька, разжимая кулаки. ; Аккуратнее Юр со словами.  Я драться не умею, но кость тяжёлая ; сразу покалечу.
 Юрка посмотрел на его руки — перекрученные тросы, на вспухшую жилу на шее, горящие глаза и отступил, скрылся в темноте цеха. Остальные приумолкли. А Витька выдохнул и курить не стал, весь день проработал рука об руку с Юркой, точно ничего не случилось, сбивал из досок тару для металлических контейнеров, на которых грозно чернело: «НЕ КАНТОВАТЬ».
 
 В обед Витька договорился встретиться с Ирой в десять вечера у неё в подъезде. «Забавное местечко для свиданий», — подумал. — «То, что надо».
 Не сдержался, пришёл пораньше, присел на ступеньку этажом ниже и курил, вглядываясь в окно.
  Перед домом стелилось в тумане поле и далеко на окраине высвечивались огни. Где-то шумно возились с замком входной двери, струился запах картошки, жарили рыбу. Витька откинул окошко до упора, потянуло вечерней прохладой.
 Ира спустилась на цыпочках, обняла тонкими руками, уткнулась губами в шею. Он развернулся — сердце бухало от возбуждения, нежно перенёс её на колени. Целовались глубоко, передавая языки словно эстафету.
 
  Потом он стаскивал торопливо и неумело её шортики, и те упали на бетон ступеней и следом парашютом трусики, она переступила через них прижалась плоским животом. Он рвал ремень брюк свободной рукой, а вторая изнемогала в ощущениях её промежности.
 Губы их налились тяжестью, глаза не открывали, ощущая лишь судорожные движения, вдохи – выдохи. Она помогла с ширинкой, и он наконец стряхнул джинсы. Её пальчики проникли в трусы и скользнули по члену оголяя головку и Витьки показалось, что стрельнули из пушки и заложило уши. Она оставила его губы, развернулась, изогнувшись и оттопырив округлости попки, уверенно обхватила ладошкой член и направила в горячую щёлочку, и из пушек саданули второй раз и Витьку качнуло, и в третий... Он окончательно оглох, в голове разлетались остатки ярко-жёлтого салюта. Ира повернулась, и Витька увидел смешливые глаза.
  ; Ну ты даёшь, Вить, ; шепнула, ; Залил меня до краёв.   
 Он только кивнул, стиснул её груди и вошёл плотно и глубоко. Иришка застонала, потянулась щекой, и Витька впился в солоноватые губы и мощно заработал тазом. 
 
 
      Они встречались каждый день, яростно и неутомимо узнавали друг друга, открывали космос эмоций и летали к звёздам. Неважно где — на площадке меж этажами, в её комнате пока гуляла сестра, у него на кухне в отсутствие родителей, в ванне Нади Штепселя или в укромной подсобке цеха после смены. Они летали.
  Витька ликовал, вырабатывал до обеда норму и бежал в 20-й цех, поболтать и помочь Иришке, как ласково её называл.
 С сияющим лицом принёс домой весть о невесте, и обещал вот-вот познакомить. Отец хитро подмигивал, мать охала — рано. Ира тянула, отнекивалась мол некогда, клялась — что завтра, и он всё ждал, как собачка, привязанная у магазина, ожидает хозяина.
 
       В конце августа на проходной Витька увидел, как знакомый силуэт ящеркой юркнул в красные «Жигули».   
 От растерянности застыл на месте. Кто это, знакомый?  Родня? Бывший ухажёр? И чем дольше перебирал варианты, тем мощнее раскручивалась внутри буря, кружила голову, стискивала грудь и сжимала в ярости кулаки. В тот вечер они не встретились.  Витька бродил возле её подъезда до полуночи, выкурил пачку дешёвой «Астры», выругался и ушёл спать.

   На следующий день в обед Ира подошла сама. Вздёрнутый носик, лукавая улыбка, а Витька сгорал от желания прикоснуться к губам, к щеке, провести ладонью по животу, услышать и поверить в то что приезжал брат, друг, отчим, отец, родня из Крыма.
  А она пробормотала, — Прости, я замуж выхожу.
 И руку его отвела, и голову от губ отклонила, будто и не любила ни дня, и звёзд с ним не открывала. Возразить ничего не смог, слова забыл, и больше её не видел. Юрка сказал, что уволилась.
   Он потом долго размышлял, что наверно это первая Любовь, сильная и яростная, а он её за Настоящую принял, какой же вкус и сила у Настоящей. Решил ждать её, с  нетерпением