Вы нас заставили

=1=
Отдать двадцать пять лет медицине, и оказаться ненужным обществу? Тяжко. Куда теперь с узкой специализацией детского травматолога? Медицину рушит «зурабовладельческая» реформа. Найти приличное место вне медицины нереально. Особенно, кому за тридцать пять. Ему пятьдесят. Пробовал устроиться в газеты. Но какие у него преимущества перед молодёжью, чтобы надеяться на работу? Знание компьютера и владение машинописью теперь обычность. А в упоминании, что он член Союза писателей, теперешние работодатели улавливают только первое слово и сально ухмыляются.  К тому же за острые былые публикации он давно в опале, и редактора шарахаются от него, как от нечистого.
— Ты чё, козёл пархатый, ослеп, в натуре!
Антон Викторович до того погрузился в тягостные раздумья, что не заметил, как перед ним к тротуару припарковалась иномарка. Дверца внезапно распахнулась, и Антон Викторович наскочил животом на её ребро.
— Извините, — автоматически выскользнула из Антона Викторовича врождённая интеллигентность. Он остановился, высвобождая сознание из-под остатков тяжёлых мыслей.
Приятель, главный инженер с мясокомбината, предлагал идти к нему разделывать туши. Какая тебе, говорит, разница, людей резать, или зверей. Зато зарплата в шесть с лишним раз выше врачебной.
Антон Викторович усмехнулся.
А что, здоровье позволяет, он в спортивной форме, занимается русским бегом — в трусах по снегу, шестнадцатикилограммовыми гантелями «играет»… Из врачей в мясники — единственный вариант на данном этапе жизни!
Усмехнувшись ещё раз, Антон Викторович качнул головой.
Ну и зигзаги! Разве мог он когда-либо допустить, что лучший в городе врач-диагност детской травмы окажется ненужным городской медицине и подастся в мясники, разделывать туши? Может и нашлось бы тёплое место, если поменьше языком о бардаке в медицине трепал, права не качал, да побольше задницы начальству лизал.
— Нет, ты погляди на него, он ещё и ухмыляется! Ну ты чё остановился, в натуре! — заорал петушиным голосом молодой из кабины. —  Уйди с дороги, провинция, хозяину пройти надо!
Антон Викторович ненавидел «хозяев жизни» с ломающимися петушиными голосками. Старшие хоть и гады, но сами воровали. А эти даже красть не трудились — на папашкиных машинах ездят.
С водительской стороны выскочил тощий, прыщавый молодой в длинном хламидообразном пальто, схватил Антона Викторовича за грудки. С пассажирского сиденья неторопливо спустил ноги в мир молодой «хозяин» — в красивом костюме, с шёлковым шарфом на шее.
— Врежь ему, чтобы гляделки работали и дыбалки шевелились! — прогнусавил белошарфый водителю, презрительно разжёвывая жвачку и слова. — Белым людям к ресторану подъехать невозможно! Куда ни плюнь — в бомжа попадёшь! Мужик, милостыню просить иди на паперть!
— Я милостыню не прошу, барин, — огрызнулся Антон Викторович.
— Ты чё выступаешь? Врезать, да? Врезать? — распалял себя тот, что в хламиде.
Я — бомж?! Милостыню просить?! Мне — врезать?! Ты, сучонок, наверняка хоть раз в жизни, да приходил ко мне в поликлинику, в штаны писал от страха, что уколю! А я: «Сю-сю-сю, пу-сю-сю! Не бойся, мальчик, я тебе больно не сделаю!». Какие же из вас сволочи вырастают!
Ударом сверху Антон Викторович сбил ручонки противника со своей груди и наградил молодого таким хуком, что тот мешком свалился на тротуар.
— Ах ты, козёл! — возмутился белошарфый. — Ну, ты сам этого хотел!
Он вылупился из кабины и, виляя задом, стал в боксёрскую позу. Продемонстрировал короткий «бой с тенью», и затанцевал, намереваясь послать «старичка» в нокаут.
Антон Викторович на боксёрские «па» не отреагировал. Но едва противник приблизился на  достижимое расстояние, без подготовки врезал молодому пинком в пах. Не жалея врезал, будто пробил одиннадцатиметровый удар. Сдавленно ойкнув, молодой сжал коленки, схватился руками за промежность, медленно осел и завалился на бок.
Ночью был морозец, днём потеплело, грязь на асфальте оттаяла.
«Крутой прикид изгадил, неряха», — укорил Антон Викторович  белошарфого и оглянулся. Вдалеке одинокие прохожие, окутанные заботами, как густым туманом, спешили убежать от себя. Из «предбанника» ресторана за потасовкой наблюдал скучающий «человек» в ливрее. Заметив, что на него обратили внимание, безразлично отвернулся.  Этот вряд ли кому скажет о том, что видел. Меньше знаешь, дольше живёшь. Потому как, угодив ищущему, можешь не угодить скрывающемуся. А неизвестно, кто хуже.
Антон Викторович поднял ключи, выпавшие из руки молодого водилы, подумал немного и сел в машину. С любопытством огляделся. Газ, сцепление, тормоз как у наших. Ручка скоростей короткая, внушительная…
Вставил ключ зажигания, завёл машину. Сдвинул рычаг скоростей… Поехала!
На пассажирском сиденье лежала барсетка. Метров через сто Антон Викторович свернул в переулок и остановился. Открыл сумочку. Права, техпаспорт. Пачка денег в палец толщиной. Рубли в сиреневых и зелёных бумажках, доллары сотнями и десятками. А что… Делать ему, безработному, нечего, посидит неделю дома, отпустит бороду, сменит имидж.
Антон Викторович хмыкнул, удивляясь своей рисковости, сунул деньги в карман, сумочку бросил на заднее сиденье, поехал дальше.
Наверняка эти очухались. Поймают машину и кинутся вдогонку.
Антон Викторович свернул ещё раз, проехал двором, выехал на параллельную улицу. Бросить машину? Слишком просто для молодых наглецов.
У обочины стоял громадный джип. Судя по потёкам от растаявшего инея, стоит здесь со вчерашнего дня, а может и дольше. Значит, хозяин не на минутку отлучился, и не через пятнадцать секунд прибежит.
Проезжая мимо, Антон Викторович намеренно прижался к джипу. От скрежета металла мурашки по коже побежали. Джип испуганно заверещал сигнализацией, потом заорал сиреной, как от боли.
Антон Викторович вильнул к тротуару, выскочил из кабины, юркнул под арку, ведущую во двор.
Народ привык к визгу сигнализаций, реагирующих на  проезжающие грузовики. Хозяин, если он дома, выглянет в окно не сразу. Выглянув, увидит свою технику на месте. А когда спустится к машине, обнаружит, что бочина искорёжена! И у стоящей рядом машины аналогично! Вот пусть и разбираются.
Антон Викторович швырнул ключи от экспроприированной машины в мусорку, прошёл через двор, вышел на улицу, сел в автобус и поехал в другой конец города. Книжки про шпионов читал, знает, что после «дела» надо замести следы. На душе было тревожно и… весело.

=2=

Шагая по улице, Антон Викторович вспомнил разговор с соседом, который  недели две назад угощал его за избавление от мучительной сухой мозоли на мизинце стопы.
— Пожарным надо платить только за тушение пожаров! — выдал перл  Антон Викторович после третьей банки пива. С устатку, да после нервотрёпки на работе он быстро захмелел.
— Чем они тебя обидели? — хмыкнул Петрович, посасывая плавник сушёного леща и скептически поглядывая на доктора.
Петрович в молодости закончил институт, работал инженером, но во времена перестройки его завод «прихватизировали» москвичи, быстро обанкротили и удачно растащили на металлом. «Чтоб у Горбачёва геморрой красным перцем всю жизнь горел!» — ругался Петрович, вспоминая инициатора перестройки. В общем, последние два десятка лет он работал простым электриком.   
— Когда пожарные не тушат пожары, они не работают, — указал пальцем в окно Антон Викторович. — А чтобы иметь полную зарплату, пожарные должны тушить не меньше десяти пожаров в месяц. По одному пожару на дежурство. А за сверхплановые пожары — премию!
— Что за чушь… — искоса глянул Петрович на доктора, сомневаясь, здоров ли тот. — Эдак они сами начнут поджигать, чтобы зарабатывать.
— Не чушь!  Я работаю детским травматологом. Согласно последним нововведениям, я должен принимать энное количество больных в день, в неделю, в месяц. Если больных меньше, моя зарплата тоже меньше. Вылечив всех, я останусь на чёрном хлебе. Поэтому, не буду я рассказывать больным и их родителям, как избежать травм, не буду назначать эффективные лекарства — пусть ходят ко мне чаще и дольше. И не два раза в месяц, как приглашал «поломанные ноги» раньше, а каждые три дня. Пусть страдают, плевать! С меня начальство план требует.
— Точно, — согласился Петрович. — Двоюродная сестра ногу сломала, так её в травмпункт каждые четыре дня таскали! А там очередищи! И попробуй не приди — запишут нарушение режима, больничный не оплатят! А в очередях, говорит, ужас что творится! Высидит человек очередь, а его врач не примет, потому что полиса нет…
— И я не приму, потому что мне за осмотр и лечение «безполисного» пациента не платят. За иногородних тоже не платят.
— А если он с полисом?
— Хоть с тремя… За иногородних не платят.
— А за деньги? О платных услугах трубят…
— Тьфу на них… Не стоят нервотрёпки те услуги.
Антон Викторович обиженно отвернулся от Петровича, будто тот был виноват в его бедах. Но тут же повернулся и, доказывая свою правоту, застучал кулаком в грудь:
— Установка стиральной машины слесарем стоит восемьсот рублей. Да, нам разрешили платный приём сверхнормативных больных. Стоимость консультации  аж тридцать семь рублей! Из которых врачу причитается двенадцать процентов. У тебя как с арифметикой? Двенадцать процентов от тридцати семи рублей сколько будет?
— Четыре рубля, — хмыкнул Петрович.
— Работа квалифицированного специалиста с двадцатипятилетним стажем, хирурга, например, который определяет, оперировать больного, или подождать, когда воспалившийся аппендикс «взорвётся» в животе сам,  ценится в двадцать пять раз ниже, чем работа молодого слесаря-сантехника, который закрутит пять гаек и подсоединит машину к канализации.
— И что, на самом деле отказываешь? — недоверчиво спросил Петрович. Он считал Антона Викторовича совестливым врачом.
Доктор сердито посмотрел на собеседника.
— Ты должен! — долбят мою макушку начальники. — Ты должен принимать всех больных! Отказывать аморально! «Но вы же мне за них не платите!» — возражаю я. А начальство: «Это государство не платит. А мы считаем, что врач не вправе отказывать больным!».
Антон Викторович тяжело вздохнул и безнадёжно махнул рукой.
— Ты клялся! — давят на совесть больные без полисов, не желающие платить наличкой — давать взятку, как говорят в газетах. Должен… Клялся… А теперь кляну. Я всё время удивляюсь, почему должны только мы? Почему проблема не рассматривается с той стороны, что за квалифицированный труд я должен получать соответствующую зарплату? Или, на худой конец, не меньше слесаря-сантехника!
— Да ладно… — ухмыльнулся Петрович. — Знаем мы ваших, которые на иномарках ездят!
— Да, ездят. Которые в ответ на «должен» безразлично пожимают плечами: «Нет, это вы мне должны».
Помолчали, отхлёбывая пиво. Каждый сердился на другого. Один, что врачи не лечат, другой — что врачам не платят.
— А ведь вы заставите нас всех пересесть на иномарки! — погрозил пальцем в небо Антон Викторович. — А что, нынче у нас демократия! Каждый имеет право выбора — жить или умереть. Хочешь жить? Плати деньги. Нет денег? Извини, дорогой… На этом вираже твоей жизни несущая всем счастье розовая демократия плавно превращается в жёсткие рыночные отношения, когда сначала деньги, а стулья потом…
Петрович молчал. В общем-то, он понимал доктора. Он видел, что Антон Викторович на самом деле живёт бедно, ходит в куртке с обтрёпанными до дыр обшлагами, на юбилеях одет в костюм, купленный в стародавние времена его свадьбы. Такую жизнь нормальной назвать нельзя.
— Я чувствую, что с каждым днём меня всё больше ненавидят пациенты, потому что я не могу принимать их без страхового полиса — я хочу зарплату. Мясо на базаре мне, как это ни странно, бесплатно не дают. И зубы мне коллеги бесплатно лечат только по мелочам.
— Стоматологи — это вообще… Особый народ, — согласился Петрович. — Обезболивающий укол у них стоит шестьдесят рублей. А ты за день сколько накалываешь? И всё бесплатно…
— Я чувствую, что зверею — потому что отказываю в приёме больным, — продолжал Антон Викторович, словно не слыша собеседника. — Так велело начальство. Потому, что мне платят не как пожарникам — за пожарную службу «быть наготове», а за каждый потушенный пожар, костёр и разгорающийся окурок…

Домой возвращаться не хотелось. Да и надо было убедиться, что молодые его не засекли. Конечно, Антон Викторович за Джеймса Бонда себя не держал, но привести к дому отморозков — непростительная глупость.
Чужие деньги тратить не жалко, поэтому Антон Викторович зашёл в кафешку. В кафе и ресторанах он не был со времён студенчества. С интересом огляделся. Чисто. Красиво. Пусто. На стенах картины. Издали — красивые. Негромкая музыка. Как томный голос сдерживающей тихую страсть вечерней женщины. За стойкой бармен, одетый получше, чем Антон Викторович в праздник. Важно творит что-то невидимое за высокой стойкой.
Судя по скучному, с налётом презрения, мимолётному взгляду, бармен сразу определил в пришедшем лоха.
— Заказывать будем? — спросил «мэн», готовясь выпроводить зеваку. 
Водку Антон Викторович не пил. Даже от запаха водки Антона Викторовича тошнило.
«Хирург — и не пьёт водку?!» — удивлялись в застольях. «Я не хирург, я травматолог. Детский», — отшучивался Антон Викторович, но пить отказывался.
Креплёные вина тоже не любил. Сухое заказать счёл для мужчины слишком экстравагантным. Решил взять пива. Из всех перепробованных в жизни сортов он, в конце концов, остановился на «Жигулёвском». Возможно, это был вкус и запах из его молодости… Тем более, что в последние годы «Жигулёвское» шло очень даже приличного качества. Несмотря на простоту бутылочной «упаковки» и «классику» брэнда — неказистую жёлто-голубую, под цвет украинского флага, этикетку-ярлычок.
«Жигулёвское» и заказал.
Бармен потерял к посетителю остатки профессионального интереса. Выгонять лоха стало вроде бы не за что.
— В бутылке, пожалуйста, — попросил Антон Викторович. Он не любил, когда пиво переливали в кружки. По его мнению, пиво теряло от этого вкус. — Если есть, Очаковского производства, пожалуйста, или от «Балтики».
Бармен хмыкнул. Но бутылку открыл, поставил перед клиентом. Облокотившись, уставился на лоха.
— Салатики?
В его голосе проскользнула издёвка.
Время было послеобеденное, Антон Викторович уже проголодался. А от запаха «Жигулёвского» в желудке и вовсе заструились аппетитные соки.
— Пару бутербродов, — заказал Антон Викторович.
— С килькой в томатном соусе? — осклабился бармен.
— С чёрной икрой и с сёмгой, — разозлился Антон Викторович. — Если, конечно, такие в вашей забегаловке есть.
— Сто шестьдесят три бакса, — язвительно произнёс бармен, ожидая, что лох ойкнет, смешается, и заспешит к выходу, высыпав мелочишку за бутылку пива.
Антон Викторович вытащил из кошелька две сотенные, кинул на стойку.
— На сдачу себе леденцов купи. Отнеси всё на тот столик. Да проследи, чтобы скатерть была чистой!

=3=

Антон Викторович временно жил у сестры. С мужем она разошлась года три назад.
Впрочем, Антон Викторович тоже был один. Его жена сочла, что врачебная зарплата для семьи с двумя детьми слишком обременительна — без мужа её денег на троих получалось больше. К тому же он тихо комплексовал, что не может, как его коллеги, «выжимать» деньги из пациентов. Жена ненавязчиво придавливала эту больную мозоль мужа. На вечеринки Антон Викторович с женой не ходил. И «донеходился» — ему пришлось освободить жилплощадь.
Сестра уехала за границу на два года зарабатывать деньги и просила Антона Викторовича приглядеть за дочерью-старшеклассницей.
Домой Антон Викторович возвращался уже в сумерках. Во дворе, напротив подъезда, увидел суматошную кучку молодёжи. Прыгали, кричали, ругались. Похоже, дрались. Обычное явление. И никто ведь не прекратит это дело.
У подъезда жалась кучка старух. Вытянув шеи, как любопытствующие куры, наблюдали.
— Прекратите! Да отстаньте от него, в конце концов! Ну помогите же кто-нибудь! — кричала девчонка из гущи потасовки.
Знакомый голос… Да это же племянница! Светка!
Точно, Светка! На асфальте лежал свернувшийся калачиком парень, защищал руками и коленками лицо и живот. Окружающие метелили его ногами. А Светка бессильно шарахалась вокруг.
Антон Викторович кинулся в свару. Кого-то отшвырнул, кого-то сбил с ног. Его тоже толкали. Дёрнули за рукав куртки, послышался треск рвущейся ткани. Ещё раз схватили, дёрнул что есть силы. Капец куртке! Ударили сзади, исподтишка, по щеке.
— Прекратите! Вызовите милицию! — кричал Антон Викторович.
— Вызвали уже! — крикнула старуха от подъезда. — Скоро приедут! Едут уже!
Из проулка засветили фары.
— Атас! — крикнули в толпе, и молодёжь кинулась врассыпную.
— Да что же это такое! Сволочи! — рыдала Светка, помогая встать избитому.
— Целый я, целый, — ворчал парень, вставая с земли. — Испачкался только.
«Молодец, с юмором», — одобрил Антон Викторович пацана.
— Светка! — он накинулся на племянницу. — Сколько раз говорил, чтобы домой приходила засветло! Стоило матери уехать в командировку…  Представляю, если бы ты жила одна! Вообще без тормозов…
Машина проехала мимо. Это, конечно же, была не милиция.
— Серёжа… Серёжа… — причитала Светка.
— Кости целые? — сердито спросил Антон Викторович у парня.
— Вроде целые. Нос только…
Он тронул окровавленное лицо.
— Ладно, веди его домой, — распорядился Антон Викторович. — Пусть умоется, а там разберёмся.
Перепачканный, с разбитыми губами и заплывшим глазом тощенький парень вызывал сочувствие.
— Что там у вас случилось? — спросил Антон Викторович. И кивнул на парня: — Кто это?
— Мы с ним дружим, а они, сволочи, третий раз уже… — прорыдала Светка.
— Пойду я… — пробубнил парень.
— Ну куда ты! Пойдём, я тебя хоть отмою! — ухватила парня Светка. — У него ничего не поломано? — кинулась она к Антону Викторовичу.
— Обязательно посмотрю, — успокоил Светку Антон Викторович. Раз идёт, не стонет, значит, не поломано. Умой его сначала. Как зовут твоего… подопечного?
Антон Викторович хотел сказать «героя», но подумал, что это прозвучало бы несколько издевательски.
— Серёжа… — прорыдала Светка. — Это я его подопечная! Он меня от этих сволочей спас!
Дома Светка показала парню, где ванная, сама, продолжая плакать, упала на диван.
— Что приключилось-то? – спросил Антон Викторович, присаживаясь рядом с девушкой и вытирая носовым платком её зарёванное лицо.
— Я же говорила, мы с Серёжей дружим, а они его уже третий раз бьют, чтобы он не ходил со мной.
— Они, это кто?
— Ну кто… Вол и его дружки. Валерка этот, дебильный, из соседнего подъезда. Сынок торгаша. Они приставали ко мне…
Вечная история, подумал Антон Викторович. Симпатичная девчонка дружит с хорошим, но слабым парнем, а сильные и тупые, которых девчонка презирает, бьют его. Шестнадцать лет балбесу, а покрупнее иного двадцатилетнего будет. Кликуху ему точную дали: Вол. Здоровый, и лобная кость в два пальца толщиной, не достучишься. Учёбу даже на тройки осилить не может. Отец трояки оптом по всем предметам у учителей скупает. Девять классов в этом году «закончит» и в бизнес пойдёт, бате помогать. Деньги считать научился — и ладно. Светка рассказывала, что сотовый телефон Вол осилил только наполовину — запомнил, на какую кнопку жать, чтобы на входящие отвечать.
Замечание, что «они приставали», встревожило Антона Викторовича. «Торгашеская» компания всегда раздражала его. Летом ночами напролёт сидели во дворе на лавочке, шумели, пили, орали песни, зажимали визгливых девчонок. Скандалили, задирали прохожих, часто дрались.
— Шляться меньше по ночам надо, — буркнул Антон Викторович.
— Да мы не шлялись! Я у Иринки была, потом позвонила Серёже, чтобы он проводил меня… А эти встретили. Они здесь всегда тусуются! Вол, дебильный, то ли напился, то ли накурился, у него вообще крыша поехала! Насмотрелся порнухи на ночь глядя…
В двери появился Сергей.
— Садись, — указал Антон Викторович на стул рядом с письменным столом. Включил лампу, сел напротив. Губы слегка разбиты, зашивать не требуется. Зубы целые.
— В школе учишься? — спросил Антон Викторович, обследуя переносицу. Нос припухший, но без переломов.
— В одиннадцатом классе…
Сергей поморщился, зашипел от боли.
— А потом куда планируешь?
Антон Викторович поочерёдно оттягивал веки, осматривал склеры глаз. Кровоизлияний нет. В общем, легко парень отделался.
— Он в компьютерах хорошо разбирается, — встряла Светка. — Собрать и разобрать может…
— В фирму пойдёшь?
— Нет, в университет, — обиделся Сергей.
— Вол, этот дебил… Он меня сегодня схватил… Если бы не Сергей… — выдавливала сквозь всхлипы Светка.
— Нечего потемну шляться, — буркнул Антон Викторович.
— Что же мне, совсем из квартиры не выходить? — протестующе выкрикнула Светка и тут же пожаловалась: — Он приставал ко мне… Сексуально!
Антон Викторович промолчал. Что тут скажешь?
— Я его всё равно убью! — зло процедил сквозь зубы Сергей.
— А его папочка засадит тебя в тюрягу. И накроется университет толстой крышкой.
— Ладно, пойду я, — удрученно произнёс Сергей и встал.
— Я с тобой! — воскликнула Светка.
— Охо-хо! — вздохнул Антон Викторович. — Ты где живёшь?
— Рядом. Через одну остановку на троллейбусе.
— Ну, пойдём вместе, проводим ухажёра до остановки.
Светка с Сергеем вышли, а Антон Викторович задержался, разглядывая полуоторванный рукав куртки. Ладно, остановка рядом. Да и темно уже, никто не увидит.
Вышел из квартиры, запер входную дверь. В замок попадал на ощупь, лампа в подъезде опять перегорела. Или поменял кто для собственных нужд. Неизвестно, когда поставят. А квартплата растёт «европейскими темпами»! Ладно, по случаю дурного заработка куплю лампу, пообещал себе и соседям Антон Викторович.
Вышел на улицу. Сергея и Светки не было. Ушли? Слишком быстро. Ни на дорожке через двор, ни на тротуаре детей не было.
Антон Викторович забеспокоился.
За стенкой-перегородкой, отделяющей входную дверь от двери в мусорку, послышались непонятные звуки. У Антона Викторовича беспорядочно и неприятно забилось сердце. Он заглянул за стенку. Тени… Трое… Один держал Светку, зажав ей рот. Нет, четверо — одни лежал… Застонал. Сергей! Держится за живот…
Антона Викторовича схватили за грудки, втянули в мусорный закуток.
Вол — узнал в темноте Антон Викторович.
— Заходи, отец, гостем будешь… — издевательски задышал водочным перегаром в лицо Антону Викторовичу Вол.
— Отпусти сейчас же! — потребовал Антон Викторович. — Что вы творите! Я милицию вызову!
— Грубит? — удивлённо спросил тот, который держал Светку.
— Даже грозит, - сожалеюще вздохнул стоявший рядом.
Чтобы тянуть из богатенького Буратины золотые монеты, друзья Вола прикидывались, что он ими командует.
— Нехорошо… — протянул первый. — И ты терпишь, Вол?
— Обижаешь, Вирус… Ненавижу угрозы.
Коротко хакнув, Вол ударил Антона Викторовича в живот.  Дыхание перехватило, в глазах помутнело. Антон Викторович согнулся, схватился за живот, с хрипом вдохнул воздуха.
— Надоел ты мне, папашка, — Вол приподнял Антона Викторовича за грудки, снова засмердел в лицо водочным перегаром. — И девка твоя достала меня. Сколько можно, глядя на её смазливый зад, вручную… Эх, мужики, отведём сегодня души! Ходят слухи, что кобылка у папашки необъезженная!
Дружки заржали.
Светка испугалась так, будто встретила живую Смерть. Она попыталась укусить бандита за руку, закрывавшую ей рот. Бандит грубо перехватил губы девушки, собрал в кулак, как бумажный пакет. Светке показалось, что бандит стянул кожу аж с её ушей.
Светка закричала через нос. Она закричала с таким напряжением, что полопались сосуды в носу, и брызнула кровь. От дикого и нечеловеческого крика бандит оторопел, отпустил губы девушки и затряс её, как куклу:
— Заткнись! Заткнись, сказал! Убью, сучка!
— Гуня, заткни её! — приказал Вол другому приятелю.
Светка кричала в голос, Гуня суматошно пытался зажать девушке рот ладонью.
Вол пинком в живот прервал крик.
— Коз-зёл, с девкой справиться не можешь! — упрекнул он приятеля. — Ну, где мы её… удовольствие научим получать?
— Да вон, прям на мусорке, — предложил Гуня. — Чё таскаться. Хочется очень.
— Там же воняет! — хохотнул Вол.
— Подумаешь, воняет… В сортире тоже воняет — ходишь же, когда приспичит!
Бандит уронил безвольную девушку на землю, задрал юбку, спустил колготки.
— Нет, надо в культурной обстановке. Девушка всё-таки… Первый раз же… В садик пойдём, там в беседке стол есть — хоть всю ночь гоняй лошадку по кругу!
— Ребята… Не надо… — взмолился Антон Викторович, едва отдышавшись. — Отпустите пожалуйста, я денег дам… У меня есть… Я вам сколько хотите самых дорогих проституток вызову! Всё оплачу! В ресторане… В «Бездне»! Каждому номер сниму с девочкой! Деньги есть, честное слово!
— Мужики, за кого он нас держит? Ты за кого нас держишь? Он что, думает, что мы по проституткам шляемся? Нет, папашка, мы по проституткам не шляемся, мы с честными девочками общаемся…
Антон Викторович зарычал зверем, рванулся. Вол что есть сил ударил его в солнечное сплетение. Сознание погасло.

Антон Викторович очнулся. Темно. Он лежал один. Нет, рядом ещё кто-то. Это парень, который со Светкой… Где Светка?! Антон Викторович приподнялся. Вроде цел. Тронул парня:
— Эй…
— Плохо мне… — едва слышно пробормотал парень.
— Что с тобой? Что они сделали?
— Ножом в живот… Кровь сильно…
Антон Викторович встал на колени перед раненым, осторожно провёл рукой, ощупывая грудь, живот. Живот липко сырой. Неприятный запах свежей крови перебивал вонь мусорки.
Рука Сергея шевельнулась, положила что-то на руку Антона Викторовича.  Большой нож… Светка! Где Светка?
Антон Викторович вскочил, перехватил нож, будто хотел на кого-то напасть… Парню надо помочь! Светка!
По тротуарной дорожке кто-то шёл.
— Эй! — окликнул Антон Викторович прохожего. Прохожий остановился. Антон Викторович выскочил на дорожку. Это была женщина. Женщина испуганно ойкнула, потом закричала.
— Да тише вы! — возмутился Антон Викторович, протянув руки вперёд.
Женщина заорала ещё громче.
Антон Викторович увидел в своей руке нож. Кинул его в сторону мусорки.
— Там человека порезали, вызовите, пожалуйста, милицию и скорую… Ему плохо… А я за бандитами побегу… У них…
Женщина продолжала орать.
— Да заткнись ты! — грубо тряхнул её Антон Викторович. — Вызови милицию и скорую!
— Вызову… Вызову… Только не убивай…
Антон Викторович кинулся в сторону садика. Но остановился, будто споткнувшись, шарахнулся назад. Женщина истошно заорала. Антон Викторович подскочил к мусорке, где лежал Сергей. Он вспомнил, что днём видел в углу выброшенные кем-то обрезки водопроводных труб. Нащупал одну, чуть длиннее милицейской дубинки,  кинулся в садик.
Видать, он был в отключке недолго, потому что бандиты только ещё подходили к беседке. Гуня с Вирусом волокли безвольную Светку под руки. Вол, вроде бы помогая, норовил залезть девушке под юбку, и комментировал ощущения.
«Так… Несколько секунд у меня есть, — затаился в тени куста Антон Викторович, планируя нападение. — Надо действовать наверняка, вырубать всех. Если они меня одолеют, Светке не поздоровится».
Перебежками, стараясь не шуметь, он догонял бандитов. Беседка близко. Если они войдут туда, в тесноте с ними не справиться. До бандитов метров тридцать… Антон Викторович кинулся вперёд.
Вол, шедший сзади, услышал топот, оглянулся.
— Пацаны! — позвал он своих.
«Пацаны» оглянулись, уронили Светку на асфальт.
Антон Викторович рванул что есть сил.
— Вот гад! — ругнулся Вол и кинулся навстречу.
Антон Викторович обрушил металлическую дубину на плечо Волу. Столкнулся с противником, упал. Подбежавший Вирус с размаху футбольнул Антона Викторовича в грудь. Антон Викторович перекувырнулся, но трубы из рук не выпустил. Увидев набегающего на него Гуню, очень удачно, в кувырке, подсёк его железякой поперёк ног. Бандит упал. Антон Викторович вскочил, что есть сил, как колют дрова, ударил поперёк ног второй раз. Подскочил Вирус. Антон Викторович махнул трубой, бандит увернулся. Антона Викторовича инерцией прокрутило вокруг себя, он увидел готового ударить его Вируса, сделал выпад трубой… Удивился сам себе: где это он научился так удачно драться? Наверное, просмотры боевиков дали плоды…
Конец трубы воткнулся бандиту в глазницу. Дико завыв, Вирус осел на землю.
Антон Викторович огляделся. Сволочи!
Светка поднималась с земли.
Ублюдки!
Антон Викторович сжал трубу. Бандит у его ног стонал, держась за голову. Ненависть залила красной краской глаза Антона Викторовича. Он хряснул бандита трубой поперёк шеи.

=4=

— Ты моему сыну ключицу сломал, — без предисловий буркнул Колодяжный.
— Твой сын пытался изнасиловать мою племянницу! Чуть не изнасиловал! — взорвался Антон Викторович. — Да я помешал!
— Попытка не пытка, а чуть-чуть не считается, — ухмыльнулся Колодяжный. — Да и не было никакого насилия. Девка промотнулась с одним хлопчиком, потом пошла с моим сыном… Мотовка она у тебя! — осклабился Колодяжный. — А ты и взбеленился. Парня зачем-то прирезал, пацанов угробил… Судить тебя будут теперь, слушай.
— Это твой сын с дружками мальчишку порезал! Это их судить будут!
— Ну-ну-ну-ну… — успокаивающе протянул Колодяжный. — Милиция разберётся. В общем, так. Я готов закрыть дело…
— Ты?! Готов закрыть дело?! Да это я заведу на твоего сына дело! За попытку изнасилования, за то, что он парня порезал!
— Парень, кстати, помер, — между прочим сообщил Колодяжный. — Подозревают тебя. Есть свидетели.
— Как… помер... Меня? Как… При чём здесь я?
— Свидетели. Против свидетелей не попрёшь. Женщина видела тебя с ножом в руках. Одному парню ты ноги поломал, другому глаз стеклянный придётся носить. Моему ключицу перебил. Ты, кстати, хвастал, что у тебя бабок куча. Парни рассказывали…
— Ага, видишь! — обрадовался Антон Викторович. — Это же я нарочно сказал, когда просил их девчонку отпустить! Откуда у меня большие деньги с врачебной зарплатой…
— Не знаю, как насчёт зарплаты, а деньгами ты хвастал во дворе по-пьяни. Говорил, что у тебя много денег.
Антон Викторович оторопел от такой наглости.
— Так вот… Я уж тебя не буду выворачивать наизнанку, я тоже человек, понимаю… Договоримся по-божески… Ну, скажем… Пятьсот тысяч на лечение сына меня устроит.
— Нет, ну… Человеческой наглости нет предела! — возмутился Антон Викторович.
Колодяжный не обиделся.
— Положение у тебя не то что хреновое, а даже безнадёжное, — продолжал он убеждать Антона Викторовича, как убеждают ребёнка сознаться в совершённом проступке. — Есть стопудовые доказательства, что ты зарезал пацана, который обхаживал твою племянницу. Ревнивый ты, наверное, очень, а? Жёнка за что тебя выгнала? Бил, небось, жёнку-то, а? За то, что она любовника прижила. И с племянницей вдвоём живёшь… Девка в теле, соблазнительная! У вас с ней как? А?
Колодяжный заговорщицки подмигнул.
Антон Викторович дёрнулся, но Колодяжный остановил его жестом, перешёл на  серьёзный тон:
— Сына моего и дружков покалечил. Девка твоя мотается со всеми, а другие виноваты! Про собак, наверное, знаешь — когда сука течкует, её водят на поводке, чтоб кобели не оприходовали…
Взбешённый Антон Викторович кинулся на Колодяжного. Тот жёстко перехватил Антона Викторовича и, опять же, без обиды, продолжил:
— В общем, решай сам. За то, что покалечил несовершеннолетних, тебе гарантированно светит отбывка. А без привычки в твоём возрасте десять лет на киче не пережить. Да-да, за угробленных детей меньше не дадут. Лучше заплати мне пол-лимона, и я закрою дело. За тех хлопчиков, что были с моим сыном, можешь не беспокоиться, я договорюсь, — закончил Колодяжный благожелательно, как успокаивают лучшего друга, желая ему всяческого добра и обещая всевозможную помощь.
Антон Викторович молчал. Он начал осознавать, что попал в такое дерьмо, в какое ни разу в жизни не попадал. На самом деле, невозможно доказать, что была попытка изнасилования, если, за исключением мелких синяков и царапин… А этих ублюдков он покалечил трубой, это точно. И с Сергеем… Даже если Колодяжный блефует, у него есть шанс раскрутить против него дело… А если согласиться тысяч на сто? Сколько у него экспроприированных денег? Может, на самом деле, откупиться, пропади всё пропадом! Колодяжный, может, дело до тюрьмы и не доведёт, но нервов помотает, всю оставшуюся жизнь по ночам дёргаться будешь!
— Решай, мужик, решай, — убеждал Колодяжный. — Только не очень долго. Скажем так… Часа три тебе на раздумье хватит. Я человек сговорчивый, сам зайду поинтересоваться насчёт решения. Ну, а если ответ отрицательный, извини, дорогой, после обеда поеду в прокуратуру заявление писать. Когда доктора на улице детей убивают — это неправильно. 
Колодяжный неторопливо пошёл к выходу.
Антон Викторович неподвижно стоял у распахнутой двери. Мысли застыли, он не понимал, что происходит. Где он? В какой стране? Почему три урода, хотевшие изнасиловать девушку… Уже тащили, чтобы насиловать! Это уже был факт насилия! Причём, и сексуального, если они лапали её за все места! В Америке, вон, в фильмах показывают, похотливый взгляд, «некорректное» предложение расцениваются, как сексуальная агрессия, и подлежат судебному преследованию! А у нас эти уроды могут засудить его. Он же отбивал у них Светку! Не переломай он им кости — они бы угробили его и… Не хочется думать, что они могли сделать со Светкой!
В подъезд вошёл мужчина в штатском, следом молодой милиционер.
Милиционер молча предъявил удостоверение.
— Вы подозреваетесь в нанесении особо тяжких телесных повреждений лицам, не достигшим совершеннолетия. Детям, то бишь, — без предисловия и, не представившись, начал гражданский. — Статья железобетонная. Мы пока неофициально пришли. Побеседовать, так сказать. Принимая во внимание ваше общественное положение… Мы всегда относились к врачам благосклонно. Предлагаю самому написать «сознанку» — суд всегда принимает во внимание явку с повинной и облегчает наказание. 
Лицо Антона Викторовича стало горячеть и тяжелеть.
— Вы что?! — разъярился он. — Да они чуть мою племянницу не изнасиловали! Они парня избили, а потом зарезали!
— Есть результаты освидетельствования, данные судмедэкспертизы, подтверждающие факт попытки изнасилования? — заботливо поинтересовался гражданский.
По лестнице спустился пенсионер, с любопытством пригляделся к стоявшим у двери.
Гражданский дождался, пока старик пройдёт, и продолжил:
— А насчёт избиения парня… Обоюдная драка без нанесения телесных повреждений — это хулиганство, влекущее за собой административную ответственность. Но когда несовершеннолетнего режут холодным оружием, а на оружии обнаруживают ваши отпечатки пальцев — это совсем гнилое дело! Да что мы у двери стоим, внимание лишнее привлекаем. Пригласите нас в квартиру… Нет, пока неофициально. Если же вы настаиваете на ордере, мы проведём обыск согласно постановлению прокурора, с предъявлением нужных бумаг.
Гражданский скептически сделал жест рукой, приглашая Антона Викторовича пройти в квартиру, будто он был хозяином.
Антон Викторович послушно вошёл к себе в квартиру. Из комнаты вышла заспанная Светка.
— О! Это, надо думать… Э-э… предмет мальчишеских споров, — усмехнулся гражданский, входя следом за хозяином в квартиру.
— Мальчишеских! — презрительно фыркнула Светка и уничтожающе посмотрела на милиционера. — У вас человека убьют, а вы и не пошевелитесь!
— Да уж… Человеков у нас убивают… — задумчиво согласился гражданский. — Скажите, молодая леди… А не знаком ли вам кинжал, похожий на пиратский? С загнутым лезвием, с арабской вязью на лезвии… Такие ещё басмачи за поясом носят…
Светка стрельнула взглядом выше зеркала в прихожей. Антон Викторович тоже посмотрел на то место, где над зеркалом торчали небольшие оленьи рога… И похолодел. На рогах уже много лет висел кинжал, который подарил сестре одноклассник, воевавший в Афганистане. Это был настоящий басмаческий кинжал… Был. Сейчас на рогах висели пустые ножны.
Антон Викторович посмотрел Светку. Светка испуганно спрятала глаза.
— Вот этим ножом, — гражданский вытащил из папочки цветной снимок и показал сначала Антону Викторовичу, а затем Светке, —  молодому человеку по имени Сергей нанесли проникающие ранения брюшной полости. Этот нож имеет признаки холодного оружия и запрещён для хранения без соответствующих документов. Этот кинжал видела женщина в ваших руках, доктор, когда вы стояли рядом с лежащим на земле окровавленным молодым человеком. И на этом кинжале найдены ваши отпечатки. Вы не будете отрицать, что держали этот кинжал?
Гражданский двумя пальцами взял руку Антона Викторовича, поднял её, пригляделся к ногтям.
— Кровь, — указал он на основания ногтей.
Да, на фотографии был их басмаческий кинжал. Испачканный в крови кинжал. На окровавленной ручке чётко виднелись отпечатки пальцев.
«Оперативно работают! — зло подумал Антон Викторович. — Так бы оперативно вы бандитов ловили, а не их жертвы».
— Света! — простонал Антон Викторович. — Как нож оказался там?!
— Мы взяли его, чтобы защититься, когда выходили на улицу… — жалобно пропищала Светка. — А они отняли его… Я думала, они его кулаком в живот ударили…
— Они-то кулаком… Ну, в общем, материал для обдумывания есть, — вздохнул гражданский. — Извините, что отказываемся от чая, недосуг, понимаете ли. Служба. Дефицит времени. Прямо-таки полнейший цейтнот! — заёрничал гражданский. Он явно был уверен в своих обвинениях и пришёл с целью убедить доктора в его виновности. — Разрешите засим откланяться. Можете придумать правдоподобную версию… Но, слова, не подтверждённые вескими доказательствами, значат очень мало. А за хранение холодного оружия без надлежащих документов… Не говоря уж о нападении на детей с тяжкими последствиями… Часам к четырём придём с ордером. Не отлучайтесь, пожалуйста, из дома.

=5=

В тюрьму Антон Викторович не хотел, но денег на откуп не было — квартира осталась жене и детям, продавать нечего. Значит, придётся сушить сухари, готовиться к походу на зону. Но любая безвыходная ситуация безвыходна только в первый момент. Со временем появляются идеи, потенциальные возможности, которые перерастают в вероятность спасения. Значит, надо тянуть время.
«Экспроприированных» денег у Антона Викторовича оказалось пятьсот с хвостиком долларов и почти тридцать тысяч рублями. Доллары Антон Викторович отдал Колодяжному, чтобы тот подождал с остальными деньгами. Колодяжный согласился ждать две недели.
Светка ходила только в школу и обратно, Антон Викторович провожал и встречал её сам, работу бросил.
Вол провалялся неделю дома, ему стало скучно и он пришёл в школу. Гордо носил руку на перевязи, рассказывал друзьям сальности о Светке.
Однажды зажал девчонку в рекреации.
— Ну что, подруга. Понимаю, деньги папашка назначил вам большие. По вашим меркам. Но я не зверь, могу простить долг.
— Ты можешь, папашка не простит, — буркнула Светка.
— Дело не в деньгах, — ухмыльнулся Вол. — Дело в принципе. Если батя увидит, что ты и твой дядька, или кем он тебе приходится, готовы повиниться и отработать долг, он уступит.
— Отработать? Это как? Грузчиками в вашем магазине? — усмехнулась Светка.
— Из вас грузчики, как из меня академик, — недобро улыбнулся Вол. — Ты отработаешь.
— Я? — удивилась Светка. — Кем? Продавщицей поставите?
— Поставим… Если станешь. Про-давальщицей.
— Чего-о? — непонимающе протянула Светка.
— Того. Свистну — придёшь ко мне и коленки раздвинешь. Пальцем поманю — прибежишь и ляжешь. Скажу — под друга моего постелишься.
Светка окаменело молчала.
— Не боись, ты мне быстро надоешь. Может за три месяца, может за один. Как ублажать будешь. За пятьсот тысяч пару месяцев на спине поелозить — работа не мозольная.
Вол, хоть и говорил нагло, но всё же заискивал перед Светкой, перед девушкой, которая считалась умной, красивой и недоступной.

Вечером Антон Викторович посадил Светку в поезд и отправил к родственникам. Велел позвонить, как приедет.

=6=

На следующий день к Антону Викторовичу пришёл Вол.
— Чё эт Светка в школу не пришла?
— Бабушка приболела, ухаживать некому, к ней поехала.
— Куда поехала? — встревожился Вол.
— Да здесь, в городе, — успокоил Антон Викторович.
— Давай и мы съездим, бабку проведаем. Если ты решил девчонку упрятать, не выйдет. Найдём, только хуже будет.
Колодяжный летом ещё купил сыну права и Вол разъезжал по городу на «десятке».
— Поехали, жалко, что ли… Оденусь только.
— Выходи, давай. Я покурю пока.
Вол ушёл.
Антон Викторович прислонился к стене и долго стоял неподвижно. Что делать? Вол узнает, что Светки нет, и… Что «и» — неизвестно, но вылезти из этого дерьма добром не получится. Защититься от бандитов невозможно. Что делать? Ситуация безвыходная. Что делать? Время идёт, Вол ждёт. Идей никаких. Значит, нет смысла стоять и ждать неизвестно чего. Если Вол что-то заподозрит, его труднее будет обмануть. Неужели ты, познавший жизнь мужик, человек с высшим образованием, не обыграешь сопливого пацана? Надо ехать и тянуть время. Глядишь, и придёт что в голову.
Вол с понтом салаги курил, высокомерно поглядывая на прохожих из окна машины.
— Садись, прокачу, — подмигнул он Антону Викторовичу.
Антон Викторович сел на переднее сиденье.
— Светка в старом городе, у бабки. По пути заскочим на дачу, за ГЭС. Посмотришь мою фазенду, потом отцу расскажешь. Дачка, конечно, развалюха, но место на берегу хорошее, можно продать. Дёшево отдам в счёт долга.
— Вот отец пусть и смотрит, — попробовал отказаться Вол.
— Я, конечно, предложу твоему отцу — если захочет, съездит. Ну, а ты скажешь своё мнение. Так и так, видел, мол.
Вол купился насчёт «своего мнения». Заметно возгордившись,  соблаговолил посмотреть дачу.
Машина рванула с места.
Антон Викторович пока ещё не придумал, что предпринять. Приход Вола и его требование встретиться со Светкой были слишком неожиданны. Антон Викторович не предусмотрел такой ситуации.
Проехали город. Что делать? Что предпринять? Взять его заложником? А дальше? Где держать заложника? А потом? Отпустить? Тогда они тебя со свету сживут…
Въехали в парковую зону. Здесь бы и надо что-то предпринять. Вырубить его, спрятать в багажник, да обдумать на досуге…
— А если денег не отдашь, Светку твою я так оттрахаю… — вдруг серьёзно сказал Вол, обрушив беспорядочные шараханья мыслей Антона Викторовича. — Жестоко, как дешёвую шлюху. А потом друзьям отдам. Потому что денег искать ты, похоже, не собираешься. Но мы денежки из тебя всё равно выжмем.
— Уверен? — так же серьёзно спросил Антон Викторович.
— Как два пальца, — убеждённо подтвердил Вол.
— И на чём же основана такая непоколебимая уверенность?
— А куда ты, нах, от нас денешься? Всё ж против тебя. Тут дело принципа. Тебе себя не жалко, это видно по твоей интеллигентской роже. Нищие интеллигенты все такие, идейные. Но нам на тебя… Будешь сильно кочевряжиться, отдам твою сучку знакомому. Есть у меня парень один, СПИД у него. Он и маманькой Светкиной не побрезгует, баба тоже в теле.
Вол говорил рассудительно, будто размышлял о видах на урожай этого года.
Антон Викторович считал себя неагрессивным человеком. Если в конфликтной ситуации была возможность уступить, он уступал. Профессиональные «издержки» характера. Недовольные пациенты слишком часто предъявляли необоснованные претензии. Если со всеми скандалить, а тем более мстить — нервов не хватит.
Конфликтные ситуации Антон Викторович делил на три категории. Во-первых, конфликты с придурками по типу «трамвайного скандала», уклонившись от которых, ты ничего не теряешь, и даже сохраняешь собственные нервы. Хуже ситуации под кодом «раз» — угроза здоровью, нанесение непоправимого вреда чести и достоинству. В этом случае, считал Антон Викторович, нужно без стеснения бежать, если сила не на твоей стороне. Или жестоко драться до победы, если надеешься победить. И ситуация «ноль» — угроза твоей жизни или жизни близких. В этом случае — война без соблюдения правил с выведением противника из дееспособного состояния вплоть до уничтожения.
Когда Светку пытались изнасиловать — была ситуация «раз». Сейчас, похоже, наступала ситуация «ноль».
Если он отпустит Вола, тот капнет папочке… Потом они выжмут из него все деньги, отожмут у сестры квартиру. Если Колодяжный запустит механизм судебного разбирательства, продажная судебная машина раздавит его. В драке с Волом и его дружками все случайности против него. Даже на кинжале, которым зарезали Светкиного ухажёра, отпечатки его пальцев. Значит — ситуация «ноль», подвёл черту размышлениям Антон Викторович.
Долго молчали, потеряв интерес друг к другу. Минуты через две проехали плотину ГЭС, выехали в дачную зону. Антон Викторович коротко указывал, куда ехать.
Вот и его дача. Последний раз он приезжал сюда год назад. Дачу пришлось бросить, потому что водоснабжения не было, урожаями пользовались алкаши из соседней деревеньки, они же ломали и разворовывали дачные постройки.
Вол остановил машину. Посидели молча, рассматривая жалкие остатки постройки. Окна домика лишились рам и металлических ставней. Входной двери тоже не было. Распахнутые ворота гаражной пристройки пока оставались на месте. Капитально сделал их Антон Викторович в своё время. Чтобы снять ворота, надо разобрать переднюю стену пристройки. «Разберут», — невесело подумал Антон Викторович.
— Я, конечно, не разбираюсь в ценах на дачи, — усмехнулся Вол, — но это… — он сделал паузу, подчёркивая неопределённость того, что стояло перед ними, — стоит немного.
— Стоит не домик, стоит место. На берегу хороший пляж. Метров сто до берега. Поехали, посмотришь.
По косогору спустились к Волге. Остановились у самой воды. Морозы были ещё не сильные, и льдом закрылась только полоса метров в пять от берега.
Антон Викторович вышел из машины, стал на кромку льда.
Что делать с Волом? И что сделает Вол с ним, если он отпустит его?
Антон Викторович стоял с закрытыми глазами.
Хорошо на берегу! Ветра нет… Слышались плеск и тихое шуршание воды по обрезу льда. Солнце, отражаясь от примёрзшей земли, приятно грело. Густой запах талой воды с привкусом свежей рыбы вливался в лёгкие. Хорошо посидеть здесь с женщиной, приготовить на мангале шашлыки, выпить сухого вина…
Антон Викторович явственно услышал потрескивание дров в костре, почувствовал шашлычный запах, сглотнул обильную слюну. Он хорошо помнил, как сидел с женой на даче во времена, когда строил домик. Наработавшись, принимал из рук любимой женщины стакан сухого вина и шматок жареного мяса! А как вкусны были её мягкие, но сильные губы, испачканные вином и жиром шашлыка!
Не справилась жена с врачебным безденежьем…
Вол тоже вышел из машины. Антон Викторович не пошевелился. Даже не повернул голову в его сторону.
Вол принюхивался к незнакомым запахам, словно домашняя собака, которую первый раз в жизни вывезли на природу.
— Хорошо! — одобрил он запахи.
Взял плед с заднего сиденья, сложил кучкой, положил на землю у заднего колеса, сел, закурил. Покурив, забормотал что-то нечленораздельное.
Антон Викторович оглянулся.
Вол сидел, привалившись спиной к машине. Глаза полузакрыты, руки раскинуты в стороны, губы безвольно отвисли. Ноги раскинуты в стороны, как у спящего.
«Что это с ним? — подумал Антон Викторович.
— Ка-а-айф! — протянул Вол. Дрожащей рукой он бережно поднёс ко рту сигарету, глубоко затянулся.
Антон Викторович почувствовал специфический запах дымка, не похожего на табачный. Травку курит!
— Док, не хочешь косячок забить? — слабо улыбнулся Вол. — Ссужу незадорого. Тебе расслабиться не помешает…
Антон Викторович промолчал.
— Ка-а-айф! — повторил Вол. — Хорошо здесь! Сюда бы девочку! Эх и погонял бы я её! Док…
Вол затянулся ещё раз. Вдохнул дым глубоко и полной грудью. Надолго задержал дыхание, ожидая, пока наркотики всосутся в кровь. Со стоном сожаления медленно, словно через силу, выдохнул.
— Док… А ты на даче пахал, огурцы растил, или отдыхал? Вы, нищета, на дачи ездите пахать, картошку сажать…
Вол говорил негромко, словно для себя. И глаза закрыл, улыбаясь чему-то приятному.
— Отдыхал, — коротко ответил Антон Викторович, чтобы отвязаться от неприятного собеседника.
— А с кем отдыхал?
Глаза у Вола закрыты, он шевелил рукой, будто ощупывал что-то. Или кого-то.
— Один? Или с женой? Или возил кого? — завистливо расспрашивал Вол, облизывая пересохшие губы.
— С женой, — досадливо ответил Антон Викторович.
— Кувыркались, небось? — Вол засосал остатки сигареты и снова надолго задержал дыхание.
— А как же… Жена! Положено…
Антон Викторович зло оглянулся. Вол сидел, сжав левой рукой себя между ног. Возбудился, сволочь!
Антон Викторович хотел плюнуть… Неясная тень мысли шевельнулась в его сознании. Пока ещё он не представлял, что и как, но что-то обнадёживающее…
— Да-а, — протянул он мечтательно, — наблюдая за Волом. — Отдыхать на даче с женщиной — кайф! Приедешь, никого нет! Птички поют, воздух чистый, тишина! Винца выпьешь под шашлычок, на солнышке позагораешь. Можно голышом… А потом в домике, в прохладе… Сам знаешь, чем занимаешься…
Вол беспокойно заелозил, словно у него зудело между ног.
— А вечером, когда никого нет, купаться… Разденешься догола, и она разденется… Как русалка! Поймаешь её в воде, а она скользкая, прижмётся к тебе, ногами обовьёт… И чувствуешь, как твоё бедро или живот покалывает что-то…
— Что? — жадно уточнил Вол, беспокойно шаря по карманам.
— Ну что может покалывать твой живот, когда женщина обвивает тебя ногами? — дразнил Антон Викторович Вола, распалял его воображение. — Коротко стриженная причёска.
Вол достал пластмассовую коробочку, пачку сигарет, дрожащими руками попытался что-то сделать, взвыл от раздражения, что не получается.
— Док, забей косяк, догнаться хочу! Полсигареты вышелуши, половину табака с травкой смешай… - попросил Вол. — Половину только, а то я уже готовый…
Антон Викторович молча взял у Вола коробку с мелко нарезанной травкой, сигареты.
— В крышке смешай… — вяло подсказал Вол, массируя себя между ног.
Антон Викторович поставил коробку на капот, вышелушил из сигареты табак, скосил глаза на Вола. Тот сидел, закрыв глаза. По губе стакала струйка слюны. «Приплыл?» — брезгливо подумал Антон Викторович. Подумал и освободил сигарету полностью. Зарядил её травкой, оторвал фильтр, с обеих сторон добавил чистого табаку, чтобы Вол не почувствовал крепости с первой затяжки. Вол жадно закурил.
— Ну расскажи ещё, расскажи!
— Плаваешь в воде с голой женщиной, — драконил воображение Вола Антон Викторович, — прижимаешь её к себе. А она скользкая, и груди у неё мягкие, мячиками к тебе прижимаются…
Вол со стоном глубоко затянулся и замер. Так глубоко, показалось Антону Викторовичу, он ещё не затягивался.
— Талия тонкая… — дразнил Антон Викторович, — круглые ягодицы… Повернётся спиной — тут уж твоим рукам совсем раздолье!
Вол резко выдохнул и громко застонал, чуть не заплакал.
— Курни, сейчас ещё расскажу, — велел Антон Викторович. — Самое интересное начинается!
Вол жадно затянулся. Доктору показалось, что в сигарете трава затрещала, как в костре.
— Вот тут начинается самое интересное… — дразнил Антон Викторович. — Представь, ты в воде, голый… Она, тоже голая… Прижалась к тебе спиной… Ты чувствуешь бёдрами её ягодицы… Упругие, прижимаются к твоему телу. И ты упираешься в них… Сам знаешь чем…
Вол судорожно, со стоном затянулся.
— Говори… — просипел он сдавленно.
— Руками по внутренним сторонам бёдер… Знаешь, какое место у женщин самое мягкое и нежное?
Вол говорить не мог, схватил себя за грудь.
— Не-ет, — таинственно прошептал Антон Викторович. — Твои руки касаются коленок женщины, ползут выше… Выше… И чем выше, тем нежнее…
Вол затянулся ещё. Антону Викторовичу показалось, что к запаху горелой травы примешался ещё какой-то знакомый запах. Он посмотрел на Вола. Сигарета сгорела почти до основания и обожгла пальцы Вола. Но Вол не чувствовал боли. Он плавал в сексуальных фантазиях.
Антон Викторович усмехнулся.
— Ну ты где? — окликнул он Вола.
— Я с ней… Плаваю… — невнятно бормотал Вол. — Бёдра… Выше… Выше!
— А тут прихожу я и отнимаю у тебя женщину, — наклонившись, гаркнул на ухо Волу Антон Викторович.
Вол шарахнулся от Антона Викторовича и упал.
— Ты… Козёл!.. Ты что со мной сделал? — бормотал Вол, поднимаясь на четвереньки.
— А ты со мной что сделал? — зло спросил в ответ Антон Викторович. — А с невинным пацаном что сделал? А со Светкой что хотел сделать?
— А ты… что со мной хочешь сделать? — спросил Вол, поднимаясь с четверенек и пьяно шатаясь. В правой руке держал увесистый камень.
— Думаю, — задумчиво произнёс Антон Викторович. — Отпускать тебя нельзя. Ты — как взбесившийся хищник, как тигр, попробовавший человечьей крови. Как бы тебя ни пугали, как бы ни гоняли, ты всё равно будешь жрать людей. Вкус человечьей крови для тебя сильнее наркотика. Таких хищников убивают.
— Я сам… тебя… убью, — проговорил Вол и шагнул в сторону Антона Викторовича.
— Вот и я про то же… Тебя уже не перевоспитать. Спасти общество от тебя можно, лишь убив тебя.
Шатаясь, Вол размахнулся камнем и кинулся на Антона Викторовича. Антон Викторович шагнул в сторону, Вол с размаху врезался в машину. Камень ударил о стекло, рука Вола провалилась сквозь осколки. Стёкла окрасились в ярко алый цвет.
Антон Викторович отошёл метров на десять в сторону, сел на булыжник. Вол, постояв неподвижно, как стоят потерявшие соображение пьяные, шевельнулся. Глянул на Антона Викторовича, вытащил порезанную руку, уставился на рану, зажал её рукой.
Хорошо на берегу, думал Антон Викторович. Тихо.
С другого берега долетали непонятные обрывки городских звуков. Солнце пригревало в безветрии. Но, если отвернуть лицо от солнца, сразу чувствуешь стылость поздней осени. Контраст такого тепла особенно приятен.
Вол шевельнулся. Отняв руку от раны, смотрел пьяными глазами на ладонь, испачканную в крови.
Антон Викторович знал, что раны в этом месте предплечья кровят обильно, но кратковременно, и не опасны для жизни.
Вол поднял с земли плед, попытался стереть им кровь. Это удалось ему плохо.
Вол посмотрел на растопыренные, окровавленные руки, посмотрел на реку.
Да, подумал Антон Викторович, наблюдая боковым зрением за Волом, летом можно помыть руки. Но сейчас только дурак решится идти по льду к воде.
Вол пошёл к реке.
«И так мозгов недокомплект, — вяло думал Антон Викторович, подняв лицо к солнцу и наслаждаясь его теплом, — да ещё под наркозом. Совсем соображение потерял».
Вол подошёл к реке, шагнул на лёд, попробовал пробить его пяткой. Лёд не поддавался. Вол шагнул дальше. Лёд был молодой, тёмно-прозрачный. Под лучами солнца поверхность льда подтаяла, скользила, как масляная. К тому же на ГЭС сбросили воду, и свободный край льда опустился. Неустойчивый на ногах Вол поскользнулся, упал, медленно покатился к воде. Остановился метрах в двух от края. Попытался отползти, но лишь двигал на месте руками и ногами по-лягушачьи.
— Может помочь? — негромко спросил Антон Викторович, не глядя на Вола.
Как приятно, всё-таки, поздней осенью сидеть на ласковом солнце! 
— Но в этом случае ты оставишь в покое Светку и скажешь отцу, чтобы он отвязался от меня. Если дашь слово, я тебе поверю.
— Пош-шёл ты… Ка-зёл! — так же негромко ответил Вол. — Всё равно я твою Светку…
Дёрнувшись, он покатился к воде. Распластался, раскинул руки и ноги в стороны… Почти остановился у края… Ноги коснулись воды… Почувствовав влагу, дёрнулся ещё раз… Ноги опустились в воду до колен.
— Ну что, обещаешь? — спросил Антон Викторович.
Он взглянул на солнце и зажмурился от яркого света. Как оно, всё-таки, прекрасно светит! Как оно приятно греет! И речной запах. Запах свежей рыбы и талого снега. И приглушённые звуки далёкого города. И шёпот воды.
Не открывая глаз, Антон Викторович нащупал травинку, сунул в рот. Это восхитительно, с закрытыми глазами сидеть вот так, чувствовать кожей лица живительное солнце, вдыхать вкуснейший речной воздух, ощущать терпкость травинки во рту и знать, что неразрешимые, казалось, проблемы, решаются сами собой.
— Соси…
Антон Викторович услышал, как что-то тяжёлое с негромким хлюпаньем скользнуло в воду. Хрустнул лёд, плеснулась вода. Через некоторое время лёд хрустнул ещё раз. И плеснулось ещё раз. Звук раздался ниже по течению.
— А я бы поверил на слово, — негромко повторил Антон Викторович, не открывая глаз. — Хоть ты и сволочь, каких поискать… В отца, наверное…
Долго расслабленно сидел с закрытыми глазами. Почти уснул. Тело, потеряв контроль полусонного сознания, шатнулось, Антон Викторович очнулся.
Посмотрел вдоль берега. Полоса нетронутого льда. Лишь напротив край обломан, будто чем тяжёлым.
Антон Викторович встал, взглянул на машину. Разбитое окровавленное стекло. Даже если кто и видел всё со стороны… Вол шёл к воде сам, упал сам, утонул сам… Антон Викторович сидел на берегу и спал. Он устал за эти бессонные дни, пригрелся на солнце и спал. А когда проснулся — Вола не было. Наверное, ушёл. Чёрт его знает, пьяный был, наверное. А может наколотый. Или нанюхавшийся. Или колёс наглотавшийся. Кто его, придурка, знает! Зачем сюда приезжали? Посмотреть дачу, хотел продать по дешёвке. Место хорошее, на берегу Волги…

=6=

Антон Викторович пешком отправился в город. Полчаса до ГЭС, полчаса через ГЭС, потом до остановки.
Давно он не гулял по городу. Жизнь в последние годы как-то сжалась в пространстве и времени: работа, подработки, дом. Изо дня в день, много лет подряд по одной схеме, по одному маршруту. По одной накатанной дороге… Точнее — по бездорожью. Помнится, при советской власти ходил в кино, на концерты, на выставки. Гулял, отдыхал в парке. Сейчас отдать тысячу рублей за билет на концерт или в театр — чрезмерная роскошь. Гулять в парке? У медсестры в поликлинике муж погулял в парке… Наскочили сзади, ударили… И денег-то было в кармане — на бутылку хорошего пива… Два месяца лежал с переломом.
Город сильно изменился. Много роскошных коттеджей. Но стены домов и заборы исписаны черной краской: «Единая Россия — воры!» У ворот богатых домов начерчено: «Мы придем за тобой!» Лозунги стирать и закрашивать бесполезно, появляются вновь. Вот мелькнула в пластиковом окне злобная морда. Пацан с улицы изобразил ружьё, направил на окно: «Бах!» Морда исчезла. На задке испачканного джипа вместо надписи «Вымой меня» написали: «Готовится к экспроприации!».
В очередной раз Бог умер. Говорят, коммунисты были безбожниками. Да, они были безбожниками. Но Бога боялись! А эти, нынешние — крестятся, да Бога не боятся!
Из автобуса вышвырнули старика — не хочет платить за проезд.  Старик с размаху ударил  костылём по автобусным стеклам. Выскочил водитель с монтировкой. Выскочили пассажиры: «Не трожь!» Другой старик швырнул мелочь автобусному «мытарю» в лицо — подавись!
Это сопротивление. Негромкое, «подворотное», но уже сопротивление. Старики потерял остатки  веры в «доброго царя». Когда же молодёжь проснётся?!
Народ уже ненавидит не только «царя», но и место, где он сидит. Народ ненавидит Москву. Причем не просто министров или чиновников, ненавидят всех москвичей.
Как радостно пел Советский Союз: «Москва моя, ты самая любимая!» А ведь искренне пели! Теперь искренне ненавидят.
Москвичи скупили всё. Скупили на деньги, стекающиеся к ним со всей страны. Москва — сборщик податей. Москва — ростовщик. Москва — вампир. Москва прибрала к рукам всё, что ещё работает. Что не смогла — «понадкусывала»: обанкротила, разорила, перепродала иностранцам. Теперь в сознании народа москвичи — паразиты на теле России. И народ вынужден вкалывать на них, потому что остальная Россия разгромлена стараниями москвичей же. Москвич теперь враг остальной России.
Газеты, телевидение сообщают: «У Ксюши Собчак украли бриллиантов на шестьсот тысяч долларов», «Филя купил новый суперджип», «В столице открыт ещё один гей-клуб», «Алла построила баню в водоохраной зоне», «Самый популярный товар в московских супермаркетах — креветки, мидии и омары». Остальной стране куриных ножек бы дешёвых… Молодожёнам холупку бы однокомнатную… Детишкам бы спортклуб бесплатный… Московские журналисты свихнулись? Но ведь пишут-то правду, пусть и не так!
«Они нас не жалеют, — думал Антон Викторович. — Ни московские, ни местные кровососы. Почему мы должны безропотно терпеть эксплуатацию, насилие, шантаж? Почему они не выбирают способов, чтобы выжать из нас соки, почему они считают вправе насиловать наших дочерей, резать наших сыновей, а потом, за свои грехи, нас же и сажать в тюрьмы? Почему правители творят что хотят, и заставляют нас делать вид, что мы не видим, чего они творят, и не понимаем просходящего? Почему они не только плюют на законы, но и ставят те законы раком, и теми рачьими законами уничтожают нас? Да плевал я в таком случае на эти законы, условности, на моральные ограничения, на заповеди! С волками жить — по волчьи выть!
Антон Викторович зашёл в магазин… В супермаркет, по-теперешнему… Тьфу! Купил бутылку хорошей водки. Неизвестно, насколько хорошую, но, по-крайней мере, в красивой бутылке и дорогую. Взял две бутылки пива.
В аптеке попросил три ампулы корглицина, лекарства «от сердца». Простенькое такое, недорогое лекарство, которым ещё наши бабушки лечились от сердечной недостаточности. В советское время оно стоило рупь за пачку. Хорошее лекарство, но если ввести в организм чуть больше, чем надо, а тем более, в вену, сердце так стимульнётся, что, сжавшись, разжаться не сможет.
Дома аккуратно проколол иглой пробку бутылки, из шприца влил в водку лошадиную дозу снотворного. Положил в нагрудный карман двадцать тысяч, шприц с корглицином, рассовал по карманам куртки водку, пиво, и пошёл к Колодяжному. Сегодня срок предоставления гарантии по выплате долга. Колодяжный сказал, что вечером ждёт его с деньгами.
— О, дорогой! — радушно распахнул дверь Колодяжный. — Заходи! Ну что, с денежками? Мы тут с Лёхой, с другом моим по бизнесу, расслабляемся.
В квартире было мусорно и грязно. Колодяжный выгнал жену года три назад, недолго жил с молодой женщиной. Но от прижимистого и нечистоплотного телом и душой Колодяжного женщина сбежала. Сын поначалу ушёл с матерью. Да, видать, мешал ей устраивать жизнь. Некоторое время мотался от матери к отцу. А когда молодая жена ушла, окончательно переселился к отцу.
В прокуренной, заставленной вдоль стен пустыми бутылками из-под водки и пива кухне, за столом вальяжно сидел мужчина лет тридцати пяти. Упитанный, с пивным брюшком, как все мелкие бизнесмены. Снисходительно глянул на Антона Викторовича сквозь сигаретный дым. Пренебрежительно кивнул на пустой табурет: садись, коль припёрся.
Антон Викторович выставил на стол водку, пиво. Сел.
Лёха оживился.
Колодяжный стоял рядом, выжидающе молчал.
Антон Викторович ручкой вилки с громким «чпоком» откупорил пиво, налил полный стакан, выпил.
Друг Колодяжного с любопытством, Колодяжный скептически, наблюдали за пришедшим.
Антон Викторович налил второй раз, но отпил немного. Из нагрудного кармана вытащил пачку денег, бросил на стол.
— Здесь двадцать тысяч. Это проценты за отсрочку на два дня. Через два дня я решу проблему, - сказал Антон Викторович, не глядя на Колодяжного.
— Хорошие проценты за два дня, — позавидовал Лёха. — Слушай, а я тебе ничем не могу помочь за такие проценты?
Он рассмеялся и дружески хлопнул Антона Викторовича по спине. Свой человек!
Колодяжный сел, сгрёб деньги, спрятал в карман.
— Но два дня — крайний срок! Дольше я ждать не буду.
— Я же сказал, через два дня решу проблему, — убедил Антон Викторович.
— Нет, Максимыч, если человек даёт такие проценты… — Лёха завистливо вздохнул. — А ты, мне кажется, не обговаривал их? Думаю, это деловой человек, если без уговора даёт такие проценты. Давай-ка, обмоем это дело, чтобы не сорвалось!
Он взял бутылку, принесённую Антоном Викторовичем, оглядел этикетку. Одобрительно качнул головой. Достал из шкафчика ещё два стакана. С треском отвинтил пробку, разлил на троих, один стакан подвинул Антону Викторовичу.
— Нет, мужики, я водку не пью, — отказался Антон Викторович. — Я по пиву.
— Пиво без водки — деньги на ветер! — пошутил Лёха и настойчиво придвинул стакан. — Про «уважаешь—не уважаешь» сам знаешь, не маленький.
— Это водка без пива — деньги на ветер, — поправил Лёху Антон Викторович.
Он взял стакан, отлил половину в пиво, остальное разлил хозяевам.
— Извините, водку не пью.
Поднял стакан с «ершом», приглашая выпить.
Компромисс хозяев удовлетворил. Чокнулись, выпили. Антон Викторович отпил два глотка, поставил стакан.
Хозяева оживлённо рассказывали друг другу об успехах в бизнесе, хвастали, кто кого и как кинул. Жаловались на налоговую, на хозяев рынка, где торговали.
Антон Викторович оглядел «поле боя». Одна пустая бутылка из-под водки, вторая початая, ополовиненный двухлитровый баллон с пивом. Хозяева в подпитии, после «снотворной» водки их быстро «поведёт».
Через пару минут Антон Викторович почувствовал, что начал успокаиваться — проблемы отошли на задний план, сознание расслабилось безразличием. Пересилив себя, он решил ускорить «процесс» — разлил остатки снотворной водки в стаканы хозяев, поднял свой, предлагая выпить. Хозяева не возражали.
— Кофейку у тебя, случайно, нет? — спросил Антон Викторович у Колодяжного, чувствуя, как его накрывает сонливость.
Колодяжный указал на шкафчик.
Антон Викторович скипятил в заляпанном электрочайнике воды, развёл крепчайшего кофе, выпил.
Бизнесмены едва ворочали языками.
— Ну, давайте на посошок, да я пойду, — предложил Антон Викторович.
Колодяжный неверной рукой разлил из своей недопитой бутылки на троих, сунул стакан в руку Антону Викторовичу. Чокнулись, выпили. Антон Викторович даже не пригубил.
Через минуту торгаши беспробудно спали, уронив головы на замусоренный стол.
Антон Викторович толкнул одного, другого — мёртво. Вытащил из кармана Колодяжного деньги, двести рублей сунул обратно. «Да, приходил — чтобы вернуть долг двести рублей. Двадцать тысяч? Что вы, ребята, откуда у нищего врача такие деньги? Пивом угостил… Да, кофе выпил и ушёл…»
Нет, «дружан», ты меня не пожалел. И я тебя не пожалею. 
Колодяжный свалился с табурета, громко стукнувшись о пол головой. Он лежал, разметав руки и раскрыв рот.
Антон Викторович вытащил шприц, снял с иглы колпачок. Подумал. Взял со стола нож, вставил ручку между зубов, чтобы рот не закрывался. Зафиксировал голову коленями, вколол лекарство Колодяжному под язык. Укол под язык так же эффективен, как в вену. Колодяжный слегка покорёжился.
Сел на табурет. Задумался.
Грязным полотенцем протёр нож, через полотенце взял его за лезвие, вложил в руку Колодяжному. Обмял ладонь вокруг ручки, чтобы хорошо пропечатались пальцы. Рядом висела рука «друга». Ножом в руке Колодяжного Антон Викторович резанул по руке «друга». Кровь испачкала лезвие ножа и полотенце. «Друг» рефлекторно прикрыл порезанное место рукой, но не проснулся.
Колодяжный вдруг судорожно изогнулся, хрипнул, словно захлебнувшись, и замолк.
«Всё, — понял Антон Викторович. — Сердце замерло, сжавшись в систоле. И уже не разожмётся».
Подумав, взял через полотенце старую чугунную сковороду с ручкой, стоявшую на плите, вскользь ударил по голове Колодяжному, слегка осаднив кожу на виске. Вложил ручку сковороды в руку «друга». Испачканная ладонь «друга» сжалась, охватила ручку.
«Ну вот и ладненько, — подумал Антон Викторович. — Этот порезал того. А тот окровавленной рукой схватил сковороду и ударил по голове этого».
Антон Викторович взял свою бутылку, навинтил на неё пробку. И вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.
Прогулялся вокруг микрорайона, в укромном месте выбросил бутылку.
Подумал, что дома надо будет спустить в канализацию ампулы из-под снотворного.
У подъезда его кто-то окликнул.
Антон Викторович пригляделся.
— Сергей?! Сергей! Ты жив?!
Да, у двери стоял Сергей.
— Конечно жив, — ответил Сергей. — После операции несколько дней лежал в интенсивной палате. Позвонить не мог, номера вашего телефона не знал…
— А мне сказали, что… — Антон Викторович умолк, опасаясь говорить вслух о том, что ему говорил Колодяжный.
— Ну что вы… — понял его Сергей. — Живой я. Потерял много крови. Это Вол меня порезал. Как Света? С ней… всё в порядке?
— Да, всё в порядке.
— Я к участковому ходил, заявление на них написал. Обещали разобраться.
— Как… обещали разобраться… Колодяжный мне сказал, что… И участковый, со следователем… Молодой такой лейтенантик… За то, что я кости переломал тем, которые тебя и Светку… Грозили засадить.
— Следователь — лейтенант?
— Нет, участковый.
— У вас участковый капитан, в возрасте уже. Он в больницу приходил, когда меня из реанимации в общую палату перевели. Он и приглашал к себе, чтобы я заявление написал…
 
2008 г.

От автора.
Сначала я написал это, как отдельный рассказ. Потом включил в роман «ЛППР – наш рулевой». Потом подумал… Да имеет право текст быть самостоятельным рассказом!