М. М. Кириллов Профессор Мирон Семёнович Вовси Оче

М.М.КИРИЛЛОВ

Профессор Мирон Семёнович Вовси

Очерк

      Среди выдающихся терапевтов СССР 40—60-х годов и первым Главным терапевтом Красной Армии был профессор Мирон Семёнович Вовси.
      После окончания медицинского вуза в 1919 г. Вовси служил военным врачом в Красной Армии, а по окончании гражданской войны работал в клиниках Москвы. В 30-е годы он был уже известным московским профессором. В 1941 г., в самом начале Великой Отечественной войны, по решению высшего руководства страны, он был назначен главным терапевтом Народного комиссариата  обороны Красной Армии.
      Этому предшествовал определённый кадровый выбор. Первоначально предполагалась кандидатура широко известного кардиолога  профессора Г.Ф.Ланга. Но поскольку по национальности он был немец, в условиях начавшейся Отечественной войны от  этого предложения вынуждены были отказаться. Мне рассказал об этом в 1983 году профессор Е.В.Гембицкий, в то время главный терапевт уже Советской  Армии.
     На М.С.Вовси сразу легла тяжёлая ноша создания терапевтической службы армии, которой до войны не было вообще, и он с этой задачей справился. В условиях битвы под Москвой в 1941-1942 гг., а позже Сталинградской битвы, была сформирована целостная система армейских, фронтовых и тыловых госпиталей. Позже созданная система, как и хирургическая служба,  под общим руководством Е.И.Смирнова успешно работала в течение всей войны. В сущности, будучи до войны сугубо гражданским профессором он впервые создал терапевтическую службу  Вооружённых Сил страны.
     Он и коллектив фронтовых терапевтов разрабатывал различные проблемы внутренней патологии на войне, участвовал в создании военно-полевой терапии и, в частности, её тогда нового раздела — учения о болезнях у раненых. Им были проведены за время войны 23 фронтовые и армейские научно-практические конференции. Уже после войны, в 1947г., он сделал основной доклад на Всесоюзном съезде терапевтов «Внутренняя медицина в годы Великой Отечественной войны».
     Ему было присвоено воинское звание генерал-майор медицинской службы.   Главным терапевтом Красной  Армии он оставался до 1948 г., хотя и в последующем продолжал консультировать в Центральной поликлинике НКО СССР. В 50-десятые годы принимал участие в подготовке и создании ряда терапевтических разделов коллективного труда «Опыт советской медицины в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов». Академик АМН СССР.
    Вплоть до своего ареста по ложному обвинению в 1952 г. (т.н. «дело врачей»)  и после освобождения он заведовал  кафедрой и клиникой в Боткинской больнице г. Москвы.  Кстати сказать, он, после своего освобождения из тюрьмы, не упрекнул никого из сотрудников кафедры за то, что не защитили его в трудное время. Понимал, что не предали, а просто не могли, время такое было. 
    В те же 50-е годы им были созданы наиболее значительные труды в области кардиологии и нефрологии. 
    Я познакомился с М. С. Вовси впервые в 1958 г., получив разрешение провести стажировку в его терапевтической клинике  в Москве. Войсковым врачам (а я тогда служил в Рязани, в парашютно-десантном полку) полагалось ежегодно проходить месячное усовершенствование в госпиталях. Конечно, вести больных и дежурить в такой солидной клинике врачу медпункта было трудно.
     С Вовси работали тогда проф. Б. 3. Чернов (в прошлом фронтовой терапевт), проф. М. И. Шевлягина, к.м.н. М. Я. Ратнер, доктор Берляпд. 
       В одной из палат его клиники я вел больную сорока лет.  У неё в последние годы наблюдались повторные  тромбофлебитические эпизоды различной локализации. В самое последнее время наблюдались признаки тромбофлебита сосудов сетчатки обоих глаз. Ни терапевтам, ни окулистам природа этих рецидивов ясна не была. Никто на кафедре не владел и литературой вопроса.
      На обходе, который проводил М.С.Вовси, были представлены все шестеро больных палаты, в том числе и моя больная. У профессора была такое правило: он, осмотрев больных, в палате заключения не делал, а разбор проводил у себя в кабинете после обхода. Я был стажер, но он внимательно и строго выслушал и меня. Он был немного удивлен, что я не докладываю, как это принято, а рассказываю, причём  не только о болезни (факты, сроки), но и о самой больной (где лечилась, что она думает о своем заболевании и т.д.). Я рассказал также, о том, что мне удалось прочесть по поводу этого непонятного заболевания. Особенно непонятна была миграция процесса.
       После обхода все врачи собрались в кабинете профессора, и он в той же последовательности, что и в палате, проанализировал услышанное ранее. Он уточнял, позволял спорить и, наконец, утверждал свое мнение. Видимо, у них в клинике так было принято. Дошло и до моей больной, по порядку она была последней. Видно, что профессор затруднялся в диагнозе, и никто из присутствующих ничего добавить к сказанному мной не смог. Он попросил меня ещё раз поделиться прочитанным материалом. Статья была из Одессы и была опубликована в 1941  году в журнале «Врачебное дело». Я наткнулся на неё, несколько дней поработав в Центральной медицинской библиотеке на пл. Восстания. Тот случай был аналогичен моему наблюдению, и речь в нём шла о редкой разновидности хронического тромбоваскулита. Видимо, мой рассказ позволил что-то лучше понять и в отношении моей больной.  Вовси похвалил меня за полезные литературные поиски и пожелал успеха в службе. Это обрадовало: похвалил не кто-нибудь, а главный терапевт Красной Армии…
        Второй случай связан был с моим дежурством в этой клинике (скорее всего, я был помощником дежурного). Я добросовестно осматривал поступивших и тяжёлых больных. Поздно вечером в одной из палат я долго беседовал со старым седым стариком, которого моя заинтересованность в его состоянии так ободрила, что он рассказал мне многое из своей жизни. У него была гипертоническая болезнь. Оказалось, что он – внук академика Столетова, в начале 20-го века впервые в мире открывшего, что свет имеет  вес. Мы проговорили целый час, и старик был растроган моим вниманием. По-видимому, он был очень одинок. А утром он умер во сне. Возник инсульт.
      Таким образом, я, наверное, был последним, с кем он говорил при жизни. Я узнал об этом перед самой утренней конференцией. Это так огорчило меня, что  вместо трафаретного доклада о дежурстве я рассказал  присутствовавшим об этом интересном человеке. Это вызвало у студентов даже смех. Конечно, мой рассказ был никому не нужен. Просто я горевал.
     Проводивший конференцию проф. Б.З.Чернов (известный терапевт в годы войны) сделал мне замечание за ненужные и неуместные на конференции подробности в ущерб необходимым сведениям. Это меня не убедило, но я понял, что рассказывать о больных следует не везде и не всем. И все-таки в том, что я увидел в том больном, что-то важное было. Говорят же, что иногда перед самой смертью у умирающего человека возникает какое-то озарение, его оставляют боли и тоска, и он успокаивается. Позже я с чем-то подобным сталкивался. Профессора Вовси на этой конференции не было, но клиника-то была его.
          М.С.Вовси превосходно читал лекции. Помню, уже в 1959 г., я даже специально приезжал в его клинику послушать лекцию о хроническом гломерулонефрите. Лекция читалась студентам 6-го курса. Изложение традиционного материала сочеталось с сообщением собственных наблюдений. Там я впервые услышал о первично-хроническом варианте нефрита. Он рассказал о случае 40-летней продолжительности этого заболевания, отличавшегося, по-видимому, высокой компенсацией. Лекция слушалась с упоением. Когда он её закончил, это показалось неожиданным, я вовсе не устал и словно забыл о времени. И здесь — внешне несколько негромкая, нетеатральная, манера его чтения, сочетаясь с содержательностью, самобытностью, доказательной логикой, вызывавшей доверие, целиком захватывала слушателя, как бы распоряжаясь его восприятием.
    Я считаю его одним из своих учителей.
      Мирон Семёнович Вовси умер рано, перенеся саркому голени и ампутацию ноги  в 1960 году, 63 лет от роду...
      Это был выдающийся учёный нашей страны, исторически значимая фигура отечественной военной медицины, как мне кажется, в какой-то мере недостаточно оцененная в послевоенные годы.