Рассказ 2... или право имею?!

РУСАЛКА У ЛИТЕЙНОГО МОСТА. Рассказы о поэтессе Алле Елагиной
Рассказ 2 ...ИЛИ ПРАВО ИМЕЮ?!

Однажды мы с Аллой разговорились о клептомании и о её проявлениях в быту. Я рассказал поэтессе бытовавшую некогда в нашем студенческом кругу историю об общежитской воровке.

Некогда, в общаге какого-то вуза, располагавшейся в многоэтажном здании, у студентов начали пропадать ценные вещи и деньги. Подозрение пало на одну из второкурсниц, девушку, ничем не выдающуюся, но скорее симпатичную, чем неприятную. Всё говорило за то, что ворует именно она, однако, прямых доказательств не было. Тогда подозреваемую решили спровоцировать на кражу: на каких-то общих посиделках пустили по рукам золотую цепочку — новое приобретение одной из присутствующих. Затем хозяйка цепочки демонстративно убрала драгоценность в тумбочку, и все под благовидным предлогом покинули комнату, оставив клептоманку одну — лицом к лицу с преступным соблазном. Разумеется, клептоманка не устояла, — но, едва цепочка оказалась у неё в руках, как вся компания грозно завалилась обратно в комнату, и воровка попалась. Не помню, не знаю, каков был их дальнейший план: то ли они собрались вызвать милицию, то ли просто побить преступницу, но дело кончилось тем, что бедная девушка вырвалась у них из рук и выпрыгнула в окно. Там было достаточно высоко, чтобы отделаться одной лишь сломанной ногой, — и воровка знала это.

Я рассказывал Алле эту историю несколько более подробно и цветисто, чем вам. Алла выслушала её и гневно разрыдалась.

— Какие сволочи! — с чувством сказала она. — За два грамма блескучей дряни, за папуасскую висюльку — убили живого человека!

— Ну, всё-таки, они её не убивали… — заметил я. — Она, всё-таки, сама…

— Сама?! — вскричала Алла, разбрызгивая слёзы. — Сама?! Знаю я такой правёж! Товарищеский суд! Уверена, что все в душе подумали: «Собаке собачья смерть!» Испугались только в первую секунду, а потом преспокойно разошлись и легли спать с чувством выполненного долга! Когда начинают такую разборку, все тайно от себя мечтают о публичной казни! А мы сами... Мы же такие честные! Мы такие белоснежные! Такие принципиальные! Чтобы мы хоть крошку украли? — ни-ни! Мы только друг друга подсиживаем, подставляем, кидаем, обманываем — каждый день! Мы ближнего готовы с потрохами съесть, лишь бы нам хорошо было! И съедаем! Но золотых цепочек мы не воруем, нет! — извольте же поставить нам за это памятники!

— Я согласен, — осторожно начал я. — В этой истории есть некий перебор, но всё же…

— Что — «всё же»?! — выкрикнула Алла. — Замолчи! Тебя что, никогда не судили так — всем честным миром? А у меня несколько раз бывал подобный опыт: цепочек я, правда, не воровала, и вообще, клептомания — это не моё, но делать другие промашки мне случалось. Причём, именно промашки, именно ошибки, а не злонамеренные действия. И какие же все вокруг сразу становятся правильные! Мудрые! Справедливо негодующие! Ну просто небожители! Благородные неподкупные судьи! Аж смотреть на них тошно!

— Нет, а что ты предлагаешь? — не выдержал я. — Гладить вора по головке? Чудесное решение!

Но Алла уже сорвала тормоза и мчалась, не разбирая дороги:

— Ах, воровство! Ах, посягнули на их священную собственность! Ненавижу это обожествление собственности! Ах, не троньте — ЭТО МОЁ! Сами себя чувствуют бесплатным приложением к своей собственности и понимают: чем меньше у них собственности, тем сами они ничтожнее! Знают, что им самим грош цена, — так хоть за счёт барахла хотят набрать весу! И конечно — НЕ УКРАДИ!

— Алла, — сказал я. — Коли ты такая противница собственности, так давай я заберу у тебя эти книжки… С десяток — ты не против? Вот отсюда, с этой полки, где у тебя стоят раритеты! Заберу и не верну! Как ты на это посмотришь?

Но этими словами я только раззадорил её. Она подскочила к стеллажу, и стала швырять в меня ветхими брошюрками начала ХХ века — первоизданиями Волошина, Андрея Белого, Есенина — теми самыми, на которые она ещё час назад не могла надышаться.

— Да на! Да забери! Да сколько хочешь! Тьфу, барахло пыльное! Да хоть бы их и вовсе не было! Я в интернете все эти же тексты найду! Мне стихи ценны, а не эта драная бумага!

Я ползал по полу и по листикам собирал драгоценные книжки, соображая при этом, как мне успокоить вспыльчивую поэтессу. И я придумал.

— Хорошо, Алла! — сказал я, возвращая на полку изрядно пострадавшие раритеты. — Хорошо. Всё ясно: ты готова проститься со своей собственностью. А как на счёт чужой? Если любая собственность — мерзость, а любое воровство — простительно, то что тебе мешает совершить кражу? Ну? Что ты замолчала? Ну? Беги в магазин и стащи там булку — тогда я поверю в твоё презрение к собственности. Полезай в метро в час пик и стырь айфон у соседа!

Она попыталась было укрыться в чаще демагогии:

— Нет, конечно, я не считаю любую кражу простительной. Если ты крадёшь у нищего последний рубль…

— Постой, постой! — прервал я её. — Какой нищий? Какой рубль? Я посоветовал тебе украсть — что? Во-первых, булку в магазине. Без этой булки ни государство, ни магазин не разорится. В смысле ущерба — это тьфу! Так беги же, укради! С чистой совестью, просто ради протеста против обожествления собственности! Стащи айфон! Такая пропажа, конечно, кого хочешь взбесит, но всё-таки, никто без айфона не помрёт, — согласись! Что тебе мешает украсть? Или ты всё-таки по-своему почитаешь собственность?

Она растерянно замолчала, потом трижды попыталась возразить, но всякий раз сама себя обрывала. На этом наш спор закончился.

Но мысль о моральной оценке кражи задержалась в сердце у Аллы, пустила корни и разрослась пышным цветом. Алла всё думала, думала, всё сопоставляла свой небогатый жизненный опыт со своими же твёрдыми убеждениями — и никак не могла прийти к разумному выводу. В конце концов, она поняла, что понять эту загадку она сможет, только пройдя через испытание действительностью, то есть, попытавшись украсть что-нибудь, и вот именно по моему совету: не последний рубль у нищего, а маленькую булочку в большом универсаме. Только познав на практике, что значит украсть, только выразив действием презрение к собственности — и чужой в том числе, — она сумеет до конца понять, так ли эта собственность в самом деле священна и так ли преступна кража.

Тут, правда, выяснилось, что от самого слова «кража» её мутит, что понятия «воровство», «вор», над которыми она раньше не особенно задумывалась, представляются ей не в шутку отвратительными. Но она, лукавя перед самой собой, решила, что эта нравственная брезгливость — не более, чем страх, а страх следует преодолевать. Надо решиться, надо собраться с духом!

Собираясь с духом, Алла трижды, зайдя в универсам, брала с полки то сдобную плюшку, то песочное кольцо, то ром-бабу, прятала их за пазуху, а потом, нагрузив корзину другими товарами шла к кассе. Но всякий раз — это как-то само собой выходило — украденная выпечка оказывалась на ленте вместе с прочими покупками, и Алла законопослушно платила за неё, как и за другие товары.

Возмущённая собственной трусостью, поэтесса ругала себя по ночам, и старалась не встречаться со мной, боясь, что я вновь вернусь к разговору о клептомании.

Однажды, — дело было зимой — Алла заглянула на Рождественский базар у ТЮЗа, где вся площадь пестрела разноцветными праздничными лотками, а лотки ломились от всевозможных вкусностей. Весёлая Алла бодро шагала от лотка к лотку, и сумка её становилась всё тяжелее от всевозможных чудесных покупок. Вдруг у неё над ухом кто-то завопил:

— Натаха! Эй, Натаха! Слышишь? Я тут сбегаю кой-куда, ты посмотри за товаром, ладно?

И с этими словами толстая, красная от мороза тётка выскочила из-за прилавка и посеменила куда-то, в сторону театра, — туда, где кончались торговые ряды. Натаха, стоящая со своим товаром где-то в стороне, махнула подруге рукой и вновь повернулась к своим покупателям; до сохранности чужого товара ей, как будто, не было никакого дела.

Сердце у Аллы ёкнуло: девушка поняла, что час пробил, что пришло время действовать. Ничего не соображая, не выбирая, она взяла с прилавка четвертьлитровую баночку джема, спокойно опустила её в сумку и пошла прочь, стараясь не торопиться. Самым важным в этот миг ей казалось сохранить естественность походки: я, мол, иду себе, иду, никого не трогаю, я добропорядочная девушка, честная гражданка, я…

— Эй, дамочка! — крикнул кто-то сзади. — Эй, молодая-интересная! А чужое-то брать не хорошо!

Алла то ли подпрыгнула, то ли присела, то ли рванулась бежать — она и сама не поняла, куда метнулось её тело, — однако быстро справилась с собой и сделала ещё два-три шага как ни в чём не бывало, но тут кто-то крепко треснул её сзади в плечо. Это, как выяснилось, была та самая Натаха, которой поручили смотреть за товаром.

— Далеко ли собралась, девонька? — и она ещё раз ткнула Аллу кулаком в плечо — на этот раз спереди. Алла стояла молча, с каменным, равнодушным лицом, только чуть моталась назад при каждом новом ударе, — впрочем, не сильном и не больном.

— Погоди, погоди, Наталя! — орала издалека хозяйка украденного джема, спешащая назад, к своему лотку. — Погоди! Не устраивай скандала! Шума не подымай! Щас по-тихому разберёмся!

Начал собираться народ. Хозяйка джема врезалась в толпу и затараторила:

— Ну что, ну что глазеете? Ситуация под контролем! Сейчас тихо-мирно сдадим девушку в полицию и продолжим наш праздник! Идите, идите, не смущайте девчонку!

Народ равнодушно побрёл прочь. Наталя обеспокоенно спросила подругу:

— Что, правда, в полицию?! Замучаемся же с ними!..

— Да ну, вот ещё!.. Разберёмся по-свойски. Тащи её в подсобку.

Алле опять наподдали — теперь уже с двух сторон — и поволокли в отдельно стоящий вагончик. Там усадили на холодный металлический стул, сами сели напротив — две здоровые, сорокалетние тётки. Алла поняла, что дальше молчать нельзя.

— Простите меня, пожалуйста, — сказала равнодушным голосом. — Я больная, я клептоманка, я за себя не отвечаю. Болезненная склонность к воровству. Не могу удержаться.

— Болезненная!.. — хихикнула Наталя. — Мы тут все болезненные, — сейчас здоровых нет. Лена, ты ведь тоже болезненная, правда? Ничего, мы с тобой её сейчас вылечим!

— Ну-ка, что у тебя тут в сумке? — Лена начала вываливать на стол все Аллины покупки. — Тоже спёрла? Удачный у тебя сегодня денёк! Вон, какая добыча… Если б не мы с Наташкой, так и ушла бы…

— Нет! — вскрикнула Алла. — За это я заплатила! Я только ваш джем…

Обе тётки добродушно рассмеялись:

— Платила-платила, да устала! На твоём, Лен, прилавке сломалась. Не вытерпела!

Лена вдруг насупилась:

— Сейчас пойдём по рядам — покажешь, где что спёрла! Всем всё вернёшь до крошечки!

Наталья испугалась:

— Ты что?! Такой хай поднимется!.. Кто-нибудь обязательно ментов позовёт! Нет — у кого что пропало — это их проблемы, а вот перед нами пусть она за наше ответит!

— Да я драться-то не люблю… — поморщилась Лена. — А надо бы, конечно, отметелить козу поганую!.. А чтоб неповадно! Слышь ты, болезненная! Ты понимаешь, что ты из моего кармана четыреста рублей вытащила? Думаешь, я тут миллионами ворочаю? Я вообще не хозяйка, я наёмный работник, — а ты меня подставляешь так!

— Давайте, я вам заплачу! — предложила Алла. — Могу и больше цены дать. Мне очень стыдно, честное слово.

— Пусть, пусть заплатит! — обрадовалась Наталья.

Алла уже полезла за деньгами, — но Лена рявкнула на неё:

— Засунь их себе знаешь, куда?! Ладно, не обеднеем! Мы иначе устроим. Ты, значит, джем любишь?

— Да как сказать… — пробормотала Алла.

— Любишь-любишь!.. Ну, так ты сейчас его покушаешь вдоволь! Удовлетворишь свой аппетит! Открывай банку! Ешь!

— Чем? Ложки нет!..

— А ты пальчиками! Давай, давай, поддевай побольше! Тебе ведь одной банки мало будет? Я ещё принесу — гулять, так гулять!

Алла потом рассказывала мне, что ничего отвратительнее этого джема она в жизни своей не пробовала. Она даже не поняла, из чего он сварен, но послушно ела, старательно облизывая липкие пальцы. Тётки смотрели на неё — сначала злорадно, потом хмуро, потом с сочувствием.

— Так у тебя и справка есть? — спросила, наконец Лена. — Так вот и не можешь удержаться, чтобы не стырить?

— Угу… — ответила Алла, вспоминая старый фильм. — Всё ворую да ворую…

— Так ведь однажды в ментовку попадёшь! — всплеснула руками Наталья. — Они же там не будут разбираться — болезненная ты или нет! Пока разберутся — ты уже сто раз пожалеешь. Вот ведь судьба у человека!

— Да, у всякого свои тараканы… — кивнула Лена и вздохнула по-доброму: — Всё-таки надо было тебя отлупить! Так памятнее вышло бы! В другой раз, может, и задумалась бы… Вкусный джем-то? Ишь — одета хорошо… Родители — бизнесмены какие-нибудь?

— Вроде того…

— Что ж они тебя не лечат?

— Да им на меня наплевать…

— Из неполной семьи, да?

— Да. У отца живу. Мать в другом городе.

— Вот бедная! Больная, брошенная… — загрустила Наталья.

— Ладно, ты уж прости нас, если что! — Лена совсем расчувствовалась. — Иди уж! Только по рядам не проходи, а то вдруг тебя снова скрутит… Дай-ка, я всё-таки тебе на прощанье тресну! Ну, чтоб памятливее было!

И она неумело треснула Аллу по шее. Алла вдруг разревелась, упала на колени и ткнулась лбом в пол:

— Простите меня! Пожалуйста, простите! Я дура, я совсем ничего не понимаю в человеческой жизни! Я как марсианка на этой земле!

На улице её начало рвать краденным джемом.

Мне она потом сказала:

— Я всё-таки так ничего и не поняла. Головой не поняла. Сердцем-то я сразу знала: НЕ УКРАДИ! Это даже не закон, это… Это что-то выше… Это — часть души… Но в теории… В теории ничего не складывается. Эти женщины — они вовсе не тряслись над своей собственностью… Они хотели мне помочь… Видимо, поэтому ничего не сложилось у меня в голове. Я так и не поняла: собственность — это грех или нет?