Человек с филином

Сумерки лиловели за двойными рамами оранжереи. Снег срывался с неба, освещенный тусклым фонарем. Тишина охватывала дом, в котором уже давно никто не живет. И хорошо, что не живет…
Князь уже знал, что ему придется нести на себе бремя славы, и его особняк сделают объектом преклонения, наполнив его предметами, которые никогда ему не принадлежали, распахнув двери для случайных прохожих, которые будут ахать и охать, дивиться и воображать себе невесть что, следуя рассказам досужих служителей. Здесь уже ничего нет от него самого – и тот, что изображен на фотографии, мало имеет отношения к нему самому.
Глупо было верить, что после смерти мы все поголовно исчезаем, отправляясь в никому не ведомые эмпиреи. Глупо было полагать, что, утратив свое бренное тело, мы перестаем ощущать боль, а наш ум просветляется. И враги, и друзья остались прежними – вот только он другой. Его по-прежнему просят, умоляют. Он до сих пор умеет любить и ненавидеть, привязываться к людям и отталкивать их от себя.
Что они знают, все те, кто считает, будто может заочно познакомить толпу с ним самим? Что они по-настоящему знают про него? Даже и врать, и факты искажать не надо – достаточно расставить акценты не там, где нужно. Он нынче неузнаваем. Может быть кем угодно, чем угодно… Никто не признает в нем того, про кого написаны книги, кого проклинают или любят.
Под потолок взмылась темная тень ночной птицы. Пламя свечи, которую никто не зажигал, заволновалось, заходило ходуном. Надо спалить этот дом дотла – но зачем? Поджогом ничего не исправишь. Проще выйти сквозь стены, бесшумным филином взмыть над крышами и огнями города, над стылой набережной, над обледнелой рекой, помчаться в небе вдоль лесов, по извилистому краю гигантского озера, высматривая янтарными негаснущими глазами пути-дороги, разломы земных плит, незримые нити созвездий. Как было тогда, еще в тот промежуток времени, который принято звать «жизнью». Князь Серж тогда просто сказал себе: «Я хочу лететь», не надеясь, что эти слова обретут какое-то земное воплощение. И ощутил, как незримо отделяется от самого себя и своей телесной оболочки, превращаясь в огромную хищную птицу, настороженную и смелую. Тело тогда само знало, что ему делать, а полет давался не сложнее дыхания. Нынче все было так же. К тому же, в таком облике его редко замечают. Поэтому решено – Серж встал на подоконник – только кремовые шторы пошевелились – и прошел сквозь двойные рамы, потихоньку принимая видимый облик, но молясь, чтобы никто его не заметил теперь.
Светлый филин встряхнул перья, потоптался лапами по внешнему подоконнику – надобно было привыкнуть к своему нынешнему облику, это всегда требует времени. У птицы сердце бьется в два раза чаще, - он может даже видеть его дрожь под мягким оперением груди, дыхание становится частым, и к этому нужно приноровиться. Обратный переход давался почему-то легче. Правильно, ведь его истинная суть – человеческая. Князь оглянулся. Не заметил и не увидел никого и ничего подозрительного. Обычные прохожие редко смотрят вверх и замечают что-то дальше своего носа. Музейные работники полагают, что знают здесь каждый кирпичик и бревнышко, потому и филина не заметят в темноте. До слуха доносится лишь привычный гул города, в котором не различить отдельных звуков или голосов. Значит, самое время лететь туда, где его могут ждать.
… Седой снег распахнулся под крыльями как развернутая карта боевых действий. Где она будет прятаться на сей раз? И что она предложит? Не было еще таких случаев, когда Лилит не торговалась, не пыталась сбить его с намеченного курса переговоров. Нынче она прекрасно знала, что он без оружия. Но в любой момент может его достать.
Над заветной поляной, которую обступили могучие кедры, филин сделал несколько кругов, высматривая свою извечную соперницу. Тучи развеялись, открыв миру острый, натянутый, как тетива, месяц в обрамлении нескольких неназванных звезд. Князь медленно приземлился, принимая один из своих обликов – тот, в котором чувствовал себя более всего уверенно. Тот, который запечатлен на одной из фотографий в музее – домом это здание не поворачивался теперь язык назвать. Седой старец с длинными волосами и бородой, облаченный в овчинный тулуп, который он распахнул, еще ощущая в своих жилах огненную птичью кровь. Алая рубаха и сапоги – вовсе даже не крестьянские, а щегольские, со шпорами.
Привычно было бы взяться за дриммер, но его при себе в этот раз не было. Намеренно. Она хотела по-честному – будет ей по-честному… Впрочем, Софи очень любила всегда говорить о чести, о справедливости, о правилах и о долге. Серж вздрогнул – давненько он не называл эту тварь по тому имени, которое использовал в той, давней и до сих пор не оконченной жизни. Какой она явится на сей раз? Уж явно не под стать ему – та сделалась куда тщеславнее, чем была ранее. И, небось, не одна, а со свитой – или с теми обреченными, которые считали себя ее любимчиками, не зная, что на самом деле присуждены ею даже не к вечным мукам – а к вечному забвению.
Но рабочий инструмент-то князю никто не мешает использовать? Ножницы не подойдут, хотя и сойдут для оружия. Слишком уж она часто видела их в руках у Сержа и сама откуда-то замечательно знает, что они могут сотворить. Но вот плетка – в самый раз… Хоть что-то. Ножницы отбрасывали пласт реальности, кромсая ее материю. Плетка – уничтожала лишние элементы и расширяла вокруг себя поле. Не то, чтобы это могло помочь против демонессы-ариманита, но уверенности придавало весьма.
За приготовлениями Серж не заметил, как месяц поднялся чуть выше к зениту чернильно-синего неба. Опаздывает… Нехорошо. Обычно она отличалась куда большей обязательностью. Самое время вспомнить, о чем будет разговор…
…С незапамятных времен Серж пытался ее обезвредить. Утопичная идея, - качали головами его кураторы. Кто ты – даже не имеющий собственных крыльев – и кто она? «Обыкновенная ведьма, вот кто», - отвечал он, усмехаясь, и куратор закатывал глаза под лоб – ну насколько же можно быть наивным? «Не забывай, что вы родня», - напоминал тогда Епископ – так его про себя называл Серж, чтобы лишний раз не упоминать имя, слишком громкое для того, чтобы его произносить вслух. Князь в ответ лишь усмехался. Этого факта он никогда не забудет. Хотя и полагал его случайной погрешностью. У него ведь должна быть другая сестра… Что уж там – вся жизнь другая…
- Да нет, братик, другой жизни у тебя не будет, - послышался позади него слишком узнаваемый, негромкий голос. Он развернулся и узрел перед собой высокую женскую фигуру, как всегда, облаченную в черное. Конечно, Лилит явилась разукрашенная, как на парад, не пожелав делаться бабкой. Помнится, в той жизни она не слишком досадовала от стремительной потери своей привлекательности. Лицо ее нынче светится лунной радугой, глаза блистают антрацитом, и для любого другого княгиня тьмы представляла бы весьма привлекательное, даже романтическое зрелище. Только Серж отлично знал, кто именно находился под этой оболочкой. И на что она способна.
- Зато ты, кажется, решила, чтобы про тебя прежнюю забыли все, - добавил он, нарочито подпустив яду в голос.
- Про нас всех забыли, - парировала Лилит. – В забвении есть своя прелесть…
- Можно уйти безнаказанной, не так ли?
Разговор этот разыгрывался как по ролям – ведь им не впервые было его вести. Он стал своеобразным ритуалом, позволяющим им не броситься сразу друг на друга.
Что ж, Лилит явилась без свиты, но это ничего не значит – ее напарники могли оказаться здесь в любой момент, ведь Луна нынче яркая… Можно воспользоваться хлыстом, и тогда месяц скроется за тучами, а то и вовсе уйдет из виду. Были бы ножницы – можно было бы утащить фазу на несколько дней вперед или назад, перевернуть светило. Но не стоило устраивать такие фокусы прежде времени – если она в эдаком длинном платье с рукавами-раструбами, то значит, что она прячет там свой серп, который может в любой момент пустить в ход. Дуэль была явно не в его интересах.
- Зачем ты явился? Снова посетовать на то, что я сделала… уже не помню и когда? – лицо той, которую когда-то звали Софи было полностью спокойным, говорила она, почти не разжимая пухлых, четко очерченных губ. – Сам знаешь, я действовала тогда не совсем по своей воле.
Он проглотил и этот намек. В свое время эта дама сделала все, чтобы Сержа не было и следа от него не осталось. Но он оказался если не сильнее, то уж, по крайней мере, не слабее ее.
- Мне нужно знать, зачем тебе Катрин, - голос его дрогнул. Как хорошо, что не надо было лишний раз объяснять, кто такая Катрин, и почему ее жизнь и благополучие нынче дороже ему всего на свете.
- Потому что она твоя пленница и жертва, неужели непонятно? – в голосе Лилит послышался оттенок раздражения. Лунный свет, льющийся на поляну сквозь завесу кедровых ветвей, сделался тусклее, словно на месяц кто-то невидимый набросил непрозрачную тюль.
- Ты так и будешь отбирать у меня все? – Серж отвернулся.
- Я не собираюсь ее брать, - пожала плечами княгиня. – Там в очередь уже становятся. Она сама последовательно принимает неверные решения, в чем же моя вина?
Серж закрыл глаза. Он должен был предвидеть, что разговор пойдет именно так.
- Ты же ее, помнится, ненавидел, - продолжала та, которую он когда-то считал сестрой. – Сам говорил, что посмела от тебя уйти.
- Тебе ли говорить о ненависти, - выплюнул он. – Черная вдова…
- Повторяешь старые сплетни, которые никому нынче не интересны, - усмехнулась Лилит.
Она, очевидно, тоже прекрасно знала, куда поведет разговор.
- Впрочем, я на твою Катрин не претендую, - продолжила она. – Нынче прекрасная герцогиня – лишь тень себя прежней. А я не могу отказать своему братцу в его нехитрых развлечениях… Что еще ты хочешь от меня?
Они подобрались к тому, ради чего и был затеян весь этот разговор. Но виду он не подал. Важно было посмотреть на ее реакцию, отследить все те знаки, которые никак не прочитаешь глазами и не уловить ушами. Вот для этого-то над его головой парила фигура филина – оставленная оболочка сохраняла все свои птичьи функции, отмечая то, что из-за слабости своей не могут увидеть, услышать и почувствовать люди.
- Мне нужно знать – почему у нас не может быть разных врагов и друзей? – проговорил он, увидев, как меняется ее облик. – Допустим, что ты имеешь против этого парня?
- Какого парня? – встрепенулась Лилит.
Снова ложь, хоть и очень убедительная на сей раз. Княгиня прекрасно знала, что речь идет об одном стародавнем знакомом Сержа, который нынче находился в теле и шел по своему пути. Софи пыталась его убить в 15 лет, заразив чумой. Серж вывел его из опасной ситуации, за что получил благодарность неописуемую. А нынче он пропал с радаров, и сестра его младшая сильно беспокоится… «Младшая сестра… беспокоится», - этот простой факт, высказанный вслух, словно толкал Сержа под дых, вызывая осязаемое болезненное чувство, от которого на глазах выступали слезы. Словно бы за него тоже когда-то переживала младшая сестра. Когда он тоже был где-то далеко, преследуя собственную судьбу по пятам, а далее – тьма, сырость, лязг железа, унижения… Явно не из былой жизни – тогда, в 1826 году, за него некому было переживать. Беспокойство жены так не отдавалось. Сестра же и тогда не привыкла волноваться ни по какому поводу. Она уже наметила свою игру и неукоснительно следовала ее правилам.
- Ну, которому ты показывалась красоткой из зеркала… Крым еще, - напомнил он.
Лицо Лилит изменилось, черты, прежде ровно-благостные, заострились. Она стала напоминать себя такой, какой была в той жизни – особенно под ее конец.
- Ты влез не пойми для чего, - зашептала она. – По собственной блажи и прихоти, не иначе. Но что вышло? Ему все равно никто не поверил…
- Во что не поверил? – Серж прекрасно знал ответ, но хотел бы, чтобы Лилит произнесла его сама.
Она хмыкнула и перевела взгляд на Луну.
- Понимаешь, ты полагаешь, что временем надо как-то по-особенному управлять, - почти тепло заговорила она. – Вы все таковы, с вашим искусством кройки и шитья пространства. На деле же все проще…
Она улыбнулась, и от этого стало действительно нехорошо. «Нужен снег», - подумал Серж, вспомнив о зависшей над ним белой тени птицы, которую Лилит не замечала или притворялась, что не замечает.
- Люди всегда готовы подставить своих ближних, - продолжила она. – Если правда им невыгодна, то будут отрицать ее до конца. Как будто бы сам не знаешь…
- Знаю так же, как знаю, что мой брат у тебя в плену, - Серж решил пойти ва-банк. – Поэтому пришел его обменять.
Кажется, срабатывает… Небо начало темнеть, и Лилит почувствовала себя в растерянности – это было видно по тому, как беспокойно ее тень заметалась на снегу, несмотря на то, что она стояла по-прежнему ровно и прямо, словно на часах.
-  Что ты несешь, Сережа? – совсем по-семейному, по-прежнему воскликнула княгиня. – Ты здоров ли? Право, тебе вредно слишком долго ходить стариком…
- У меня есть, на кого и на что менять, - невозмутимо продолжал он. – Можешь не сомневаться, что сделка с моей стороны будет честная.
- Я не могу взять в плен того, кто уже в плену, - вот она и проговорилась.
- У кого?
- У людей. Обычных людей, - Лилит снова взяла себя в руки, хоть темнота сгущалась вокруг, и до снегопада оставались считанные минуты. Серж знал – пойдет снег, и та исчезнет, ибо тьма не выносит белизны…
- Твоими трудами? – выпалил он.
- Я должна была это сделать, - продолжила его собеседница, услыхав дальнее завывание метели и не в силах скрыться от пристального зеленого огня его глаз. – Эти люди… Они просили меня об этом. Не думай, что только ты и такие, как ты, отзываются на просьбы. У ариманитов свои правила.
- То есть, он достанется тебе в конце концов? – Серж чувствовал крайнюю досаду, но поддаваться ей было нельзя. Нужно вытащить из Лилит все нужное, а потом предпринимать действия.
- Я, право, не знаю. Твой Сашка уже нажил себе полно врагов, - проговорила княгиня. – А теперь прости, мне нужно бежать…
Правильно – снег уже полетел тяжелыми хлопьями с неба, и он не таял на той, что стояла перед ним. Далеко она не убежит. Впрочем, интереса убивать ее не было. Она скажет еще немало нужного…
- Вольному воля, смотри не ушибись, - как можно спокойнее произнес Серж.
Он отвернулся от нее, ожидая некоего удара в спину, но, видать, княгиня не соврала, сказав, что ей надо исчезнуть, пока метель не поглотила ее. Далее – дело за малым, снова стать совой и вспорхнуть через снега туда, где ждут новостей, молятся и плачут…
Совиные глаза и уши, как всегда, подметили многое… Во-первых, стало понятно, что Лилит ему соврала. Ее никто не просил принести его друга в жертву. Она сама толкнула его к тем, кто использовал подобные методы… Способ оказался старым, как мир, - настолько старым, что, казалось, в современном мире он даже не используется. «Язычники, что с них взять», - подумал Серж, просматривая заархивированные статичные изображения, скрытые за янтарной радужной оболочкой. Перелистнул – и вздрогнул. Слишком знакомые виды открылись… Не так мрачно, но так же унизительно. Уж не Чита ли это? Вряд ли… Подальше на юг. «Почему он даже не подумал меня позвать?» - болезненно впилась в голову мысль. – «Неужели ему отбили эту возможность? Убрали все воспоминания?» Картинки из неволи просматривались плохо и нечетко. Но зато он знает, что сообщить сестре… Он не заставит ее ждать, как тогда заставил ждать свою. И сделает все, чтобы он смог сюда вернуться.
Под утро он, уставший и изрядно вымокший, пикировал на крышу храма, рядом со шпилем колокольни. Проник внутрь привычным ходом и встал перед алтарем, у подсвечника. Здесь уже готовились к утренней службе, а привлекать внимание особенно зорких прихожан своим присутствием не хотелось. Серж отошел вправо, увидев известный ему лик куратора, столь же привычный, как и ладонь собственной руки. Епископ глядел сурово и слишком зорко перед собой – ему, видать, тоже что-то понадобилось в церкви.
- Отче, - прошептал Серж, склоняясь на колени. – Дозволь поменяться с тобой местами? Мне очень надо.
- Даже не спрашиваю, почему надо. Вижу, что дело благое, - отвечал Николай. – Только ненадолго.
- Конечно…
В образе Николая было не слишком удобно – сразу вспомнил себя в парадной форме на императорском смотре. Главное – дождаться, пока сюда придет молодая женщина – хорошо, что он знает, какова она, и примерно представляет, что та будет делать. Затем – обратить на себя внимание и сказать ей – но так, чтобы не испугалась, не сочла его мороком или «голосом в голове», а приняла его слова за внезапно осенившую ее саму догадку. Далее – его дело сделано. Он не сомневался, что сестра его друга будет расторопна и не станет лить напрасных слез. Серж только вздохнул – вот бы ему такая в том Двадцать шестом году… Он быстро отогнал меланхолические мысли – noblesse oblige, ведь, как-никак, с епископской митрой и славой чудотворца страдания совсем не вяжутся. Затаился, постаравшись не выдать своего присутствия и слиться с образом святого Николая Мирликийского как можно полнее. Тот стоял где-то поодаль и зорко следил за подопечным…
Сколько времени прошло, прежде чем он услышал стук каблуков по полу храма и не встретился глазами с той, которую ждал?.. Уста его распечатались – собственные, не нарисованные богомазом – и он выговорил, отчего-то сбиваясь на французский: «Mademoiselle, je sais ou est votre frere...». Затем, увидев недоумение в ее глазах, повторил то же самое, но более резко, даже грубовато: «Поезжайте быстрее, его там убьют».
Девушка поклонилась иконе, перекрестилась и отошла чуть поодаль. В диалог она с ним не вступала, но Серж знал прекрасно – ее брат будет спасен.
…-Это все, что тебе нужно было сделать? – разочарованно проговорил Епископ, поменявшись с Сержем местами.
- Отче, это только начало, - почтительно отвечал Серж. – Ведь они одни пока с этой дьяволицей не справятся…
- Благословить? – словно нехотя, спросил Николай.
Князь благодарственно встал на колени, принимая благословение.
- И не наделай там никаких глупостей, - предупредил напоследок Епископ.
Серж виновато улыбнулся – глупости он непременно наделает, это уж как пить дать, и в риск себя ввергнет – без этого раньше не обходилось. Но цели своей добьется – это тоже всегда получилось. В этом сомнений не было никаких.
Он снова покружил над городом, следуя по пути реки, стараясь не глядеть на громаду своего дома внизу, на собор совсем рядом, взмывший в прояснившееся, необыкновенной синевы небо, шпилем, почти готическим. Князь подумал о своем друге, вспомнил их последний разговор и сказал тихонько, даже не надеясь, что его услышат: «Помнишь, как тогда ты все хотел уехать к себе, в леса твои и на эти берега? И уехал же… Вот и нынче вернешься, цел и невредим. И все у нас хорошо будет».