М. Трофимов. РБЛ, продолжение. Начало 09. 03. 2020

     Редким для Гремихи, тихим и теплым, августовским днем 1968 года, мы стояли на причале в ожидании пополнения корабельного состава 17 ДИПЛ. Мы – это командование дивизии, флагманские специалисты и я, дежурный по службе радиационной безопасности.
      Встречали мы атомную подводную лодку К-8, корабль с нелегкой, трагической судьбой и, несомненно, самую «невезучую» и «несчастливую» из всех тринадцати АПЛ этого проекта. К нам она шла с большим багажом аварий и незавидным первенством переоблучения личного состава при ликвидации последствий разрыва парогенератора 13 октября 1960 года.
       У всех встречающих был свой профессиональный интерес, но сейчас нас также интересовал вопрос – сможет ли командир, незнакомый с особенностями Иоканьгской бухты (сильные течения), самостоятельно подойти к причалу. Некоторым командирам это не удавалось,  и тогда на помощь им шёл на катере заместитель командира дивизии по работе с командирами.
       Однако, «восьмерка» очень быстро и грамотно ошвартовалась,  и к нам по трапу сошёл на причал высокий, симпатичный, стремительный в движениях, командир корабля – капитан второго ранга Бессонов Всеволод Борисович. Четко доложил командиру дивизии о прибытии к новому месту службы, каждому флагманскому специалисту представил соответствующего командира БЧ (боевой части) или начальника службы.
       Мне пришлось работать с начальниками химической и медицинской служб. Флагманский врач дивизии – подполковник м/с Ориничев Г.Д., узнав, что я буду от СРБ в приемной комиссии, поручил мне проверить и медицинскую службу лодки. Так я, одним из первых, познакомился с замечательным человеком и отличным врачом Арсением Мефодьевичем Соловьем. По химической и медицинской службам замечаний не было.
       Первое мое впечатление от «восьмерки» было самое положительное. Мне понравилась архитектура лодки. Некоторые товарищи считали ее самой красивой лодкой на флоте. Понравилось,  как она грамотно подошла к причалу и, нежно, без толчков прижалась, как усталый путник после долгих и трудных дорог к родному  очагу. Понравились порядок и чистота в отсеках, вежливый и приветливый экипаж. И в дальнейшей нашей совместной работе моё первое впечатление только укреплялось.
       В 1969 году атомоход под командованием капитана второго ранга Бессонова В.Б. успешно выполнил задачи первой автономной боевой службы (БС) продолжительностью 21 сутки.
        По результатам учений АПЛ К-8 заслужила благодарность командующего флотом.
        «Восьмерка» усиленно готовилась к выполнению задач второй боевой уже более сложной и продолжительной службы.
        В день убытия К-8 в автономку,  16 февраля 1970 года, я работал в штабе с секретными документами в кабинете флагманского врача, моего однокурсника по Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова, майора м/с Ефремова Б.И.  Неожиданно к нам вошёл, как всегда стремительно и решительно, командир АПЛ К-8, и со словами: «Как хорошо доктора, что вы на месте. Вот зашел к вам попрощаться», энергично пожал нам руки и , уже на выходе, добавил: «Не поминайте лихом!». Мы с Борисом сначала обескуражено посмотрели друг на друга, а затем, перебивая друг друга, заговорили: «Зачем Вы так говорите?! У Вас же все отлично получается!». Командир, уже взявшись за ручку двери, на мгновение повернулся, посмотрел на нас и, ничего не сказав, вышел. У подъезда штаба Всеволода Борисовича, попыхивая выхлопной трубой, уже нетерпеливо ждал командирский «газик», который увёз командира на корабль. В бессмертие!
       С того памятного дня прошло уже 50 лет, когда я пишу эти строки. Уже ушел из жизни мой весёлый, жизнелюбивый однокурсник Борис Ефремов, а я, как сейчас вижу эту сцену в кабинете флагманского врача и пытаюсь понять – почему так сказал командир «восьмерки»?
        АПЛ К-8 покидала базу ненастной полярной ночью с 16 на 17 февраля 1970 года. Над гарнизоном стонал штормовой ветер, в лица стоящих на ходовом мостике атомохода, били снежные заряды. Последними,  по шатким сходням сошли на плавпирс провожающие, комдив 17-й дивизии контр-адмирал Н.Ф. Рензаев и зам. НЭМС  17-й дивизии капитан второго ранга В.М. Шигин.
       Боевая задача «восьмерки» была – пройти незамеченной в Средиземное море и вести слежение за американскими авианосцами «Мидуэй» и «Саратога». Они были главной целью этого похода. Необходимо было следить за каждым движением авианосцев, а с получением сигнала о начале войны немедленно уничтожить. Холодная война была в самом разгаре!
          Ровно месяц длилась подводная охота. 15 марта 1970 года атомоход получил с борта большого ракетного корабля «Бойкий» запасы регенерации и  продуктов для обратного перехода.
           1 апреля 1970 года командир К-8 получил радиограмму о начале движения в базу. На лодке шутили: «День уж больно несерьезный! Хочешь - верь, а хочешь -  нет!»   Но все верили, давно уже скучали по дому.
           Мечты о скором возвращении продолжались недолго. И вправду, несерьезным оказался приказ, полученный 1 апреля! При очередном сеансе связи «восьмерке» было передано изменение плана в связи с начавшимися масштабными маневрами ВМФ под названием «Океан». Возвращение в базу задерживалось на неделю.
           А в Иоканьгской ВМБ в десятых числах апреля готовились встречать АПЛ К-8 из первой в её жизни длительной автономки. Вернулись жены с детишками, которые на время двухмесячного похода лодки, уезжали на «большую землю» - к папам и мамам, дедушкам и бабушкам. Так было принято у нас. И все жители Островного интересовались – когда же возвратиться наша «восьмерка»? А она что-то задерживалась, и слухи ходили самые разные: подлодка принимает участие в учениях «Океан», сдает оружие в Западной Лице или Североморске, и даже близкие к истине.
            С 12 на 13 апреля я заступил дежурным по СРБ дивизии. В 2 часа 40 минут ночи, когда я имел право отдыхать, меня поднял с кровати резкий и громкий телефонный звонок. Такие звонки обычно бывают, когда звонит Москва или Североморск. Я поднял трубку и представился. Усталый прокуренный бас сказал : «Штаб флота, доложите последний радиохимический анализ воды К-8». Взяв журнал анализов, я зачитал результаты последнего исследования. Бас, после минутного молчания, облегченно вздохнул: «Не это», и повесил трубку.
      Утром, на ежедневном докладе о происшествиях за ночь, я доложил об этом звонке. Все офицеры погрустнели. Всем стала ясна причина задержки нашей «несчастливой» «восьмерки».
       Вечером 8 апреля, когда «восьмерка» на глубине 140 метров шла к центральной части Бискайского залива, в 22 часа 30 минут прогремел сигнал аварийной тревоги. В результате короткого замыкания, одновременно возник пожар в рубке гидроакустиков в третьем отсеке и  в труднодоступном месте, в седьмом отсеке, где пожар был большой интенсивности из-за раскрытия регенеративных патронов. В носовой части седьмого отсека находилась выгородка ГЭУ. Согласно боевому расписанию по сигналам аварийных и боевых тревог, вахту на пульте ГЭУ несет самая подготовленная первая смена. Спустя секунды все они были уже на своих местах: капитан третьего ранга Валентин Григорьевич Хаславский, капитан-лейтенант Александр Сергеевич Чудинов, старшие лейтенанты Геннадий Николаевич Чугунов и Георгий Вячеславович Шостаковский.
           Первая боевая смена пульта главной энергетической установки успела сделать необходимое – надежно заглушить ядерные реакторы. Но сами выйти из огненного кольца уже не смогли. Так ценою своих жизней они предотвратили тепловой ядерный взрыв в нескольких сотнях миль от европейского побережья. К сожалению, подвиг наших товарищей не был по достоинству оценен ни тогдашним руководством страны, ни нынешним. Это в высшей степени несправедливо!
            Последнее, что они передали из бушующего вокруг них пламени: «Кислорода больше нет! Ребята, прощайте, не поминайте нас лихом! Всё!»
            По аварийной тревоге лодка всплыла на поверхность.
            Командир решил бороться за живучесть корабля. Экипажу предстояла неравная схватка с огнём и водой. Обе эти стихии стремились погубить подлодку. Огонь выжигал
герметизирующие материалы выводов электрокабелей и других устройств из прочного корпуса, облегчая поступление воды внутрь атомохода. Стал заметен рост дифферента лодки на корму.
           Командир БЧ-5 инженер-капитан второго ранга В. Пашин доложил командиру, что корабль обречен,  и нужно спасать, оставшихся  в живых,  людей.
           Шторм 11 апреля усилился, корма лодки погрузилась под воду и волны перекатывались через корпус до самой рубки. С большим риском командир сумел передать баркасом людей на подошедшие на помощь суда. На борту атомохода остались 22 человека во главе с командиром В.Б. Бессоновым, для продолжения борьбы за живучесть корабля. Их усилия оказались напрасными. В результате потери запаса плавучести и продольной остойчивости 12 апреля 1970 года, в 6 часов 13 минут АПЛ К-8 затонула на глубине 4680 метров в Бискайском заливе Атлантического океана, унеся с собою жизни пятидесяти двух человек.
       Гибель К-8 стала первой потерей атомного подводного флота СССР. Так, наша самая красивая АПЛ, «невезучая» и «несчастливая», получила последнее в своей недолгой жизни, незавидное первенство.
       Атомная подводная лодка К-8 строилась в конце 60-х – начале 70-х годов, когда в кораблестроении царила безудержная гонка. Корабли сдавались с недоделками, принимались совместные решения, исключающие из программы испытаний те или иные мероприятия, которые влияли на сроки сдачи. Перенос этих мероприятий на более поздние сроки, уже после сдачи атомохода флоту носил хронический характер.
      Атомная подводная лодка К-8 (третья после К-3 и К-5) была сдана Краснознаменному Северному Флоту 31 августа 1959 года с опережением графиков. Сдатчики получили премии и повышение по службе, флот - головную боль.
     Члены правительственной комиссии по расследованию катастрофы пришли к выводу, что действия команды были правильными. Командиру АПЛ К-8 капитану второго ранга В.Б. Бессонову 26 июня 1970 года присвоили звание Героя Советского Союза. Всю команду представили к наградам : погибших – к ордену Красной Звезды, выживших – к медали Ушакова.
      В городе Островном именем Командира В.Б.Бессонова назвали одну из улиц, а в городе Льгов Курской области его имя носит средняя школа №1.
       Осень 1969 года и весну 1970 я и мои дети перенесли неудачно – все переболели пневмониями и часто нас донимали различные простудные заболевания. Всё это заставило меня подать рапорт на перевод в другой климатический пояс. Однако, как и в 1966 году я получил ответ: «Списки на перевод уже заполнены и подписаны». Расстроенный таким ответом, я пошёл к своему хорошему товарищу, начальнику нашего госпиталя, подполковнику медслужбы Чистякову Г.Н. «поплакаться» на несправедливость кадровиков. Он посочувствовал мне и посоветовал написать жалобу в Военный отдел ЦК КПСС. Я  засмущался и стал от этого предложения отказываться. Тогда Геннадий Николаевич, недолго думая, взял лист бумаги и написал это письмо с указанием где я служу, и что после некоторых событий стал часто болеть. Я засомневался, мол откуда они там знают, что это за часть такая. Он ответил, что они там всё знают. Дал мне черновик этого письма и велел переписать своей рукой и отправить по адресу. Я всё это сделал, впрочем, без какой-либо надежды на успех. Вообще думал,  отправил письмо на «деревню дедушке», как известный литературный герой.
   В 1970 году санаторно-отборочная комиссия при нашей дивизии под представительством флагманского врача майора м/с Ефремова Б.И. выделила мне парную путевку в санаторий КЧФ в г. Ялта. Отправляясь на отдых, мы решили взять с собой сына, чтобы он тоже погрелся под крымским солнышком, а то из «соплей» не вылезал последнее время.
   Прибыв 22 июня в санаторий, я пошёл в приемный покой оформляться с поселением, а жена с сыном пошли его устраивать на проживание по адресу данному работниками санатория.
   Сотрудница приемного покоя, услышав мою фамилию, сказала: «О, а Вас, здесь, уже три дня телеграмма дожидается!». У меня сразу настроение на «ноль»: «Опять авария, отзывают?!» Прошу дать телеграмму, может быть и оформляться не надо. Вышел в садик, сел на скамью, раскрыл телеграмму, читаю: «Вам предлагается должность преподавателя на Военно-морской кафедре Одесского медицинского института. Ждем согласие». Сижу в садике, жду жену. Согласие на перевод получил быстрее, чем на предложение руки и сердца. Посоветовавшись с нашим бывшим флагманским врачом Ориничевым Г.Д., который два года назад получил перевод на эту же кафедру в Одесском медицинском институте, я отправил в штаб дивизии телеграмму: «Согласен».
    Мы хорошо отдохнули в санатории, подлечились, загорели, набрались сил и с волнением ожидали приказа на перевод.
     В конце июля 1970 года мы с женой прибыли в Гремиху из отпуска и я приступил к исполнению своих служебных обязанностей. Детей оставили в Ленинграде под присмотром бабушек, так как надеялись на скорый перевод. Я периодически звонил в отдел кадров дивизии, но там отвечали, что приказа пока нет. Так прошёл август и уже несколько дней сентября. Я, как всегда, в часы самоподготовки ходил в секретную часть знакомиться с новыми документами по интересующей меня тематике. И однажды старшина-секретчик вдруг говорит мне : «Товарищ майор, Вы что не хотите переводиться в Одессу? На Вас с конца июля месяца лежит приказ на перевод, а Вы всё изучаете аварии на АПЛ».
- Покажите, - боясь поверить в такую удачу, прошу я его.
- Да, вот, пожалуйста, - отвечает старшина.
- Спасибо большое. Вы меня очень обрадовали, а то, я уже, не знал, что и думать, - обрадовано сказал я секретчику и отправился в отдел кадров,  к новому начальнику. Прежний перевелся в город Балаклаву.
  - Товарищ подполковник, почему Вы больше месяца говорите мне, что приказа на мой перевод нет, а он с июля лежит у Вас в секретной части?!
  - Ну, Вы понимаете, - отвечает мне, усмехаясь, подполковник, - чтобы приказ двинулся, его надо подмазать.
  Это заявление начальника отдела кадров, да ещё с ехидной ухмылочкой, совсем вывело меня из спокойного состояния, и я, не сдерживаясь, рявкнул ему в ответ:
 - Я сейчас пойду, позвоню в Москву, расскажу как Вы выполняете её приказы и посмотрю после этого как  Вы будете выглядеть!»
    Если бы я знал, что случиться с подполковником, после моего заявления, ни за что бы, ни сказал так. Начальник отдела кадров вдруг побледнел, засуетился, начал умолять меня не звонить в Москву, заявил, что он все документы сделает мне сам, схватил мой бегунок и побежал по подразделениям его подписывать. Я, в растерянности стоял перед его писарем. Мне стало жалко этого человека. Он, что подумал, что я и вправду позвоню в Москву?
    Начальник отдела кадров свое слово сдержал. В двадцатых числах сентября он вручил мне пакет документов и предписание прибыть в конце сентября 1970 года в распоряжение начальника Военно-морской кафедры Одесского медицинского института.
    22 сентября 1970 года я ехал на автобусе из штаба дивизии в Гремиху и последний раз смотрел на унылый тундровый пейзаж. Забыть его нельзя, но и вернуться сюда еще раз будет уже невозможно.
    На повороте от промышленной базы к больничному городку, я вдруг увидел коленопреклоненную фигурку молодой женщины, одетой во все черное. Она стояла на коленях перед громадным гранитным валуном, который даже ледник, сползая на среднерусскую равнину не смог унести собой. На стороне валуна, обращенной к дороге, белой краской было написано: «Здесь будет памятник К-8». Это оказалось единственным местом, где молодая вдова могла попрощаться со своим любимым, жизнь которого унес Атлантический океан.
     Вечером, в 18 часов, матросы погрузили наш немудреный скарб на старый теплоход «Вологда» и он, энергично работая винтами, понёс нас от третьего причала Гремихи к новому месту службы.
      Не могу сказать, что настроение у меня было радостным. Две тяжелых аварии, гибель людей и кораблей, оставили в моей душе неизгладимый след. Аварии, которые можно было предотвратить, выслушав мнение специалистов. Но этого не было сделано и послужило причиной аварий других кораблей.