Новогодняя повесть. Глава 4

Много лет назад

Эва застучала каблучками по щербатому паркету, на ходу складывая зонтик. Госпиталь встретил её привычными звуками: стуком тележек, на которых санитары везли больных и раненых; грохотом тазиков и уток – начинался утренний обход; гамом в приёмном покое, где размещали вновь прибывших. Время было тяжёлое – их маленькая больница на отшибе уже не справлялась с потоком пациентов. Но счастье Эвы, молодой медсестры, не способно было затмить чужое горе и страдание. Её Леонардо, наконец, прислал очередное письмо. Сейчас оно, зачитанное до дыр, с пятнами слёз на замусоленной бумаге, бережно свернулось в кармане пальто.

Эва привычным жестом накинула халатик, затянула густые смоляные волосы лентой, блеснула озорными чёрными глазами в отражении зеркала и поспешила присоединиться к потоку людей, снующих по коридору.

— Доброе утро, Флоренц! – улыбкой поприветствовала она первого своего подопечного – совсем юного солдата с перебинтованными руками. Тот прервал оживлённый разговор с соседом, влюблёнными глазами смотря на красавицу.
— В ту минуту, как вы зашли, оно стало особенно добрым, моя дорогая!
— Смотрите, кости почти срослись. скоро будете подтягиваться, как раньше. Но укольчик нужно поставить – так вы скорее покинете эти унылые стены, — она жестом профессионала разложила на столике бинты, шприц и пилюли с раствором.
— О, мне здесь совсем не плохо. Ведь я имею счастье наблюдать за вами каждый день! Как жаль, что вы заняты. Кстати, как ваш жених? Смею надеяться, с ним всё в порядке?
— Спасибо за беспокойство, Флоренц! Да, как раз вчера он прислал письмо. Пишет, что скоро их отряд будет проходить через наш город – мы сможем встретиться!
— Теперь я понимаю причину вашей особенно радостной улыбки сегодня, — с некоторой грустью в голосе заметил юноша, покорно позволяя сделать себе укол. Эва скромно промолчала – она уже знала, что Флоренц остался сиротой, а от его любимой вот уже много месяцев нет ни строчки.
— Поверьте, как только вы встанете с кровати, всё наладится! Я верю, и нашей веры хватит на всех.

Так, постепенно, она обходила все вверенные ей палаты, совершая утренние ритуалы: укол, таблетки, перевязки. Миниатюрная подвижная красавица, день за днём выполняющая тяжёлую работу так, будто была рождена помогать людям. С её лёгкой руки повелась традиция обмениваться маленькими записками с соседними палатами, собираться на совместные обеды, читать по вечерам письма от близких или просто рассказывать истории при тусклом свете ламп. Просто одна из многих. Спасающая жизни, дающая надежду, провожавшая в последний путь. Ангел – так их называли.

В обеденный перерыв она забежала в кабинет, присела около своей тумбочки и бережно вынула шкатулку. Полированная поверхность была украшена надписью: «Моей единственной невесте». С нежностью пробежавшись пальчиками по надписи, она откинула крышку, чтобы в очередной раз полюбоваться колечком. Тоненькая золотая оправа, молочный жемчуг – да, оно было совсем не дорогое, но для Эвы это кольцо, предсвадебный подарок Леонардо, было дороже жизни. Мечтательно вздохнув, девушка провела большим пальцем по дну шкатулки. Щёлкнул замочек, и снизу выехал небольшой отдел. В этом отделе она хранила письма – сейчас единственную связь с возлюбленным. Эва расправила уголки вчерашнего письма и аккуратно уложила к другим. Когда-нибудь война закончится. Ещё немного, и этот отдел больше не пригодится – разве что для воспоминаний.

В кабинет влетела подруга Эвы, Беа. Мертвенно бледная, она молча открывала рот, задыхаясь, не в силах вымолвить ни слова.
— Ох, неужели прибыли ещё? – Эва догадалась, что привезли очень тяжёлых, возможно, при смерти.
— Д-да. Но не только это. Там… Сегодня.. отряд, который должен был подойти к городу… Их подорвали, — продолжить Беа не смогла. Секунду Эва смотрела на неё, не понимая смысла сказанного. Затем молча вскочила, сжав шкатулку, и бросилась в приёмную.

Там царил ужасный бардак. Судя по всему, выжили лишь несколько солдат. Медсёстры бегали с капельницами, кто-то страшно кричал, стоял стон и отвратительный запах горелого мяса.

На койках лежали раненые. Они мало походили на людей. Скорее на сплошную обожжённую рану. Коек было не больше четырёх.
Эва растолкала мечущихся девушек в белых халатах, сама схватила какие-то подушки, мази. Внутри всё застыло в страшном ожидании.

Сложить два и два. Леонардо написал две недели назад. Пока шло письмо, он приближался. Как раз сегодня они должны были… Нет. Нельзя верить. Если веришь, сбывается.

Но отогнать жуткие картины, когда они стояли перед глазами, Эва была не в силах. В каждом теле она силилась разглядеть знакомые черты, понимая, что это невозможно – ожоги изменили солдат до неузнаваемости.

Кто-то легко коснулся её плеча. Беа, лицо которой опухло от слёз, молча взяла её за руку и повела прочь от страшного места. Эва не сопротивлялась.

Они шли в конец коридора. Движение госпиталя не прекратилось, но для Эвы время застыло, превратилось в мерзкую тягучую массу. Собственный стук каблуков больно бил по ушам.
— Вот. Тебе нужно сюда, — Беа отодвинула серую тряпку, служившую шторой.

Койка стояла почти у окна. Тот, кто на ней лежал, едва ли был похож на того, с кем Эва прощалась поцелуями на перроне столько месяцев назад.

Леонардо понимал, где он и кто он. А ещё понимал, что скоро умрёт. Это читалось во взгляде когда-то прекрасных голубых глаз. Он узнал её. Он ждал её, чтобы попрощаться.

Эва осторожно присела на стул, стараясь не дать волю слезам. Пусть он увидит её улыбку. Как раньше.

Так хотелось коснуться любимой руки! Но сделать этого не было возможности – то, что было некогда руками, крепко обнимавшими её, сейчас висело кожаными окровавленными тряпками.
Он смотрел, не отрываясь, жадно ловил каждую черточку её лица, движение глаз. С трудом разлепив покрытые коркой губы, он просипел:
— Любовь моя.

Как ни сдерживалась Эва, предчувствие скорой утраты проложило прозрачные дорожки на её щеках. Ничего не говоря, она вытащила шкатулку. Открыла. Достала колечко. Она примерила его только раз, в день, когда Лео назначил дату свадьбы. Но небо уже решило всё за двоих.

Он часто задышал, захрипел, тяжело закашлял. Эва надела на палец кольцо. Улыбнувшись сквозь поток слёз, она положила руку на грудь любимого, стараясь не потревожить его боль.

Им не нужны были слова. Чёрные глаза смотрели в голубые, шептали: «Навсегда. Я – твоя жена. Никакие расстояния, жизни, судьбы не разлучат нас. Я верю. И этой веры хватит на всех. Если веришь – сбывается». Голубые соглашались, любя и отпуская.

Дыхание Леонардо замедлилось, а затем остановилось. Зрачки расширились и смотрели на Эву пустым взглядом мертвеца.

Девушка отвернулась, не в силах подавить в себе вскипающую ярость. Встретилась глазами с зеркалом. Залитые тьмой, они выпускали демонов обиды, несправедливости, ненависти. Отражение исказилось и страшно закричало.

Вопль был такой силы, что зеркало взорвалось. Миллиарды осколков хрустальной пылью разлетались по палате. Прилетевшие медсестры подхватили ставшую неожиданно сильной хрупкую девушку и поволокли наружу. Беа осталась, чтобы оформить документы, только она и Эва опознали умершего солдата. На полу валялась никем не замеченная тёмная деревянная шкатулка. Беа подняла её. Внутри на шёлковой подкладке покоилось кольцо. С минуту Беа смотрела на вещицу, затем с ужасом захлопнула. Она вроде как почувствовала что-то… странное. Как будто шкатулка была живая.

Отныне Эва навсегда пребывала в этом госпитале. Этажом выше находилась палата для людей, лишённых рассудка. Беа вызвалась ухаживать за подругой, тем более, что это не составляло труда: когда-то бойкая жизнерадостная девушка не разговаривала и ни на что не реагировала. Обычно она сидела в углу и шептала. Лишь однажды, увидев шкатулку в руках Беа, забилась в конвульсиях.

Затем Беа перевели в другую больницу. Перед уходом она положила шкатулку в тумбочку, когда-то принадлежавшую Эве.
Так они и остались. Рядом, но не вместе. Воспоминания и их хозяйка.