Все сходится

Я вышел из супермаркета после привычной лайтовой субботней закупки — не то чтобы уж совсем жизненно необходимой, но и не полностью бесполезной, учитывая тот факт, что завтра все будет zu, и, если мне вдруг захочется десерта, то придется терпеть до понедельника. Закидывая ногу в седло и разворачивая пейзаж вокруг своей оси — лица, улица, окошки, блики, ползущие в горку машины, волочащиеся вниз по тротуару сухие листья, с визгом бегущая стайка детей и тревожно прикрикивающие родители, усеченные отражения бегущей стайки детей и тревожных родителей — закончив привычное и ставшее почти рефлекторным движение и оказавшись в привычной позиции для езды, я вдруг поймал себя на мысли, что повсеместное распространение велосипеда — это ведь, если задуматься, абсолютно естественный этап в истории Европы, и что вообще-то трудно представить себе другой сценарий, по которому бы развивались события.

Все сходится: семь с лишним столетий назад, в искаженной быстрой VHS-ной перемотке, при всех помехах и неточности воспроизведения черт, совершенно очевидно, что это я был тем самым худощавым тевтонским рыцарем, восседающим на безбожно овесайзд лошади на фоне заваленных зубчатых стен замка и категорически не подчиняющихся законам перспективы синих холмов на условном горизонте. Это я въезжал под своды средневекового города и вдыхал в мои тогдашние чуть более вместительные легкие, через значительно более терпимые в том что касается запахов человеческих выделений и просто вони, но анатомически точно такие же по-римски посаженные ноздри тягучую и полную предчувствий вездесущую в то время смесь ожидания, неги и священного ужаса.

Это я стоял рядом с еще не застекленной витриной REWE и разглядывал то, что через семьсот лет будет пустыми полками заката ГДР, а через семьсот тридцать — ломящимися от разнообразия стеллажами банок арахисового масла и вегетарианских альтернатив домашним фрикаделькам. Я, набросивший капюшон на глаза и меланхолично свайпающий влево тонкими бенедиктинскими пальцами еще не изобретенные карточки симпатичных рыжих девчонок, чьи фото профиля будут грузиться ближайшие двадцать шесть поколений, по большей части превращаясь в ошибку 404 по мере того, как Святая Инквизиция будет перевыполнять свои квоты.

Это я медленно ехал через пустошь посреди незаселенной области Саксонии где-то между Лейпцигом и Дрезденом, плавно покачиваясь в седле и подскакивая на кочках словно бы в такт еще не достигшей ушей любимой композиции с нового релиза Джеймса Блейка, до скачивания которого осталось примерно 0,5 тысячи лет 20 дней 4 часов 1 минут(ы). Я шел по петляющей между камней тропинке, поднимаясь на вершину холма, чтобы окинуть взглядом мои скромные владения, пока внизу, в тенистой оливковой роще, ждал, жуя удила, фыркая и раздувая ноздри, медленно высыхая и превращаясь в сочленения полимерных трубок и сингл-спид звездочек, мой винтажный и, как ни смазывай, очень скрипучий и дребезжащий, не то чтобы породистый, но вполне выносливый конь.

Я мчался через степь, долину, кручи и пески, спеша с важной депешей к моему сеньору, трассируя свой путь по лоскуткам раздробленной на города-государства Европы, я топотал через погруженный в мистический туман, пустой и исполненный загадочности дворцовый сад, часто-часто дыша и почтительно потея в преддверии аудиенции у Seine Durchlaucht, я крался вдоль холодной и скользкой стены бастиона, цепляясь за плющ и пытаясь унять выскакивающее из груди сердце, я склонялся над спящей аристократической шеей, кажущейся особенно тонкой и уязвимой — отчасти из-за слоев белил, отчасти из-за полного отсутствия электричества, отчасти от уникального сочетания развевающейся прозрачной занавески, лунного света и недоуменно хлопающих девичьих ресниц, — я зажимал рот, я шипел: «Je vous explique tout apr;s, suivez-moi maintenant, je suis ici pour vous sauver». Я блестел глазами и блестел мечом, у меня вставали дыбом волосы при виде парящего вне времени аэроплана братьев Райт, на меня спускали собак, за мной гналась стража, меня тщетно искали короли и принципы тридцати трех свободных городов, мой след лежал от неуклюжей каменной громады с торчащей из нее носами и ушами средневековых людей и их житий к зеленым холмам и неизменно синим горам на горизонте, мой профиль тщетно искали в еще не оформившемся в социальную сеть фейсбуке кардиналы и папы, инквизиторы и палачи, тщетно ловя бесплатный интернет на каменистых и холодных, грубоватых и мрачноватых, но уже принимающих знакомые очертания центральных площадях Лейпцига, Берлина, Гамбурга и Парижа. Меня поджидали на пешеходной улице и мне выписывали штраф еще не получившие нормальную форму немецкие полицейские, на меня поднимали глаза и смотрели со смесью монашеского смирения и будничного безразличия девушки на кассах еще не открывшейся EDEKA в конце Petersstra;e, спрашивая, есть ли у меня пейбек-карта, в мой рюкзак отправлялись вегетарианские фрикадельки, ветка бананов и банка арахисового масла, мои губы произносили на невероятным образом смешанных в один Plattdeutsch нескольких десятках германских наречий что-то между «Нет, спасибо» и «Да свершится воля твоя, Господи», мои пальцы застегивали молнию, мой ключ ковырялся в замке, я закидывал ногу в седло, и, сам того не зная, приводил в движение уникальную последовательность событий, легшую в основу истории европейской цивилизации — единственно возможной и, если задуматься, совершенно логичной, от смутных и плохо запомнившихся веков и гулких каменных мешков до стеклянных дверей супермаркета и отражающихся в них облаков, вспышек камер, полуденного солнца, лиц, машин, шастающих туда-сюда окончательно избавившихся от доспехов и титулов одиноких кавалеров и их беспорядочно припаркованных у входа в магазин велосипедов.

Я захлопнул подножку, перебросил ногу через раму и приготовился оттолкнуться от мостовой, завершая одно безупречное и плавное движение опытного всадника, и на мгновение задержался взглядом на кусочке серых небес, врезавшемся между очертаниями двух соседних фасадов в конце улицы. Скрытая за слоями облаков и толщами воздуха, во внешнем пространстве плыла фиксирующая все недостижимая и непостижимая камера братьев Люмьер. Все, что происходило, для кого-то уже давно случилось, а все, что еще не произошло, для кого-то было живым и бурлящим настоящим. Последней деталью, которой времени не доставало, чтобы продолжить течь в своем привычном направлении, был кто-то, кто найдет свежий альбом Джеймса Блейка в Apple Music, нажмет на Play и начнет не спеша крутить педали, слегка раскачиваясь в седле и подскакивая на грубой брусчатке, щурясь на закатное солнце и периодически нервно поглядывая на часы — не столько для того, чтобы не опоздать к началу субботнего киносеанса, сколько для того, чтобы никто ни о чем не догадался.