Больничный букет

Не всякий микс парфюм. Конечно, если он состоит из пачули, цвета абрикоса, лимонных ноток и еще чего-то там приятно одурманивающего, то это великолепная смесь, за которую не жалко и ползарплаты отдать. А, если это смесь из болезней? Например, диабет, плюс почечная недостаточность, плюс гипертония, плюс инсульт, плюс ковид? Да уж… Такому букету не позавидуешь.

Мой букет, из-за которого я загремела на больничную койку, оказался немного поскромнее: всего-то почечная недостаточность и коронавирус. Но доконал он меня так, что перо само запрыгнуло в руки, требуя, чтобы я описала… ну пусть не течение недуга(потому что это скучно и стало бы более похоже на историю болезни), а пребывание в современном инфекционном госпитале в российской глубинке, которая не такая уж глубинка, а краевой центр одного из субъектов Российской Федерации.
 
Итак, попав в красную зону, я стала носить гордый медицинский титул  - диализник-ковидник. Диализник – потому что вот уже целый год с регулярностью три раза в неделю я вынуждена посещать гемодиализный центр, где с помощью аппарата «искусственная почка» мне откачивают из организма весь шлак и ненужные минеральные соли. Слово «ковидник» объяснять сегодня никому не надо. Оно настолько приелось в нашем лексиконе, что и часа не проходит, чтобы его не услышать где-нибудь в телевизоре или частном разговоре. Да и само написание термина «covid» из первоначальной латиницы ловко мутировало в кириллицу, став достоянием русско-язычных словарей.

* * *
Мои несчастья начались с лихорадки и озноба во время сеанса гемодиализа. Приступ стартовал с мелкой дрожи и холода по телу, затем приобрел гротескную форму – да такую, что подогрев тела с помощью аппарата «искусственная почка» до 38 градусов никак не помогал затушить дикий холод в теле. Меня подбрасывало от дрожи на диализном кресле так, что оно колбасилось и содрогалось вместе со мной. Наблюдавший за моим мучениями персонал лишь руками разводил: «Ну что мы можем сделать?» Все это время я лежала, накрывшись двумя одеялами с головой, усиленно нагнетая воздух своим теплым дыханием внутри полости из одеял.

«Пока дышу, то еще не труп», - во мне отдушиной пульсировала чья-то умная цитата. Облегчение пришло часа через 1,5 этой дикой тряски – видимо, просто наступил пик озноба и температуры. Далее был второй  сеанс… третий… пятый… Все один в один. Мою кровь вывернули наизнанку в поисках чего-нибудь коронаподобного, но не нашли  ни вирусов, ни антител. Неужели зверь невиданной этиологии поразил меня так жестоко?

Шел восьмой сеанс трясучки. Как я дожила до его конца – не знаю. По завершении меня отвезли на каталке на КТ-диагностику. И вуаля! Вот он, рисунок «матовых стекол» на легких, столь характерный для ковидной пневмонии. Меня доставили на больничную койку в спецотделение краевой клинической больницы. Почему спецотделение? Да потому что в обычном инфекционном госпитале города априори отсутствуют гемодиализные аппараты, предписанные для подключения к диализникам до гробовой доски. Что бы не случилось в мире: война ли, гром и молния, нашествие саранчи, обвал рубля, пиршество ковида или иные несчастья – аппарат «искусственная почка» неизменно три раза в неделю по четыре часа за сеанс должен откачивать у диализника шлак, который натуральные почки откачивать не в состоянии.

* * *
Как устроено спецотделение – рассказывать не буду. Обыкновенная больница пост-советского периода с диализным залом. В условиях, когда на здравоохранение в стране тратится менее 2% от ВВП, легко себе представить, что за стены и сантехника в этой клинике.

То же относится к оснащению медикаментами и техникой, когда на 25 человек в отделении приходятся шесть термометров и одна кислородная маска. Или взять, например тонометры. В моем нефрологическом отделении он был всего один - и тот, с хлюпающей манжетой и обветшалым наушным стетоскопом - надежно запирался в шкафу на замок. Доставался медсестрой лишь на 20 минут рано утром и перед пересменкой персонала где-то после 16:00. В остальные часы - ни-ни! А как вы хотели! Либо приказывайте своему давлению не подниматься (не падать), либо определяйте его по солнцу или по ветру - самостоятельно.

Однажды я стала свидетельницей (и участницей) прелюбопытнейшего диалога в больничном коридоре.

- Я принес свой градусник сюда. Надоело в очереди стоять, чтобы температуру измерить, - сетовал один больной.

- А я заказал родным принести из дома свой тонометр. Сколько можно выпрашивать у них измерить давление!- возмущался другой.

- О как! - это уже я подключилась к разговору. - По законам жанра следующий пациент должен будет принести из дома свою МРТ-установку или свой гамма-нож.

Как бы грустно это все не звучало, но заставило всех нас улыбнуться. А это немаловажно в больничных условиях. Может, поэтому и обеспечение клиник такое - из рук вон выходящее - чтобы сочинялись анекдотические ситуации, чтобы люди улыбались и скорее выздоравливали?


* * *
За год до описываемых событий я оперировалась в больнице в южно-корейском городе Андонге. Можно ли адекватно сравнивать Небо и Землю, Луну и Солнце, артиста и пародиста? Нельзя. Вот так и две системы здравоохранения: в России и Южной Корее. Поэтому далее только описание того, что я увидела в Многопрофильном медицинском Центре г. Андонга.  Как в российских клиниках - читатель и так знает, без моих описаний. 

Раннее утро. Я просыпаюсь. У кровати стоит медсестричка – она деликатно ждет, когда я открою глаза, но при этом не совершает совершенно никаких тормошительных действий, чтобы меня разбудить. Она молча кивает мне головой в знак приветствия – ведь у нас с ней языковой барьер, и все слова бесполезны. В ее распоряжении тонометр-автомат, пульсоксиметр, ушной термометр. Все показатели снимаются за 3 минуты. Да я и сама в любое время могу подойти к столику с приборами на посту и измерить себе и сатурацию, и давление, и температуру.

Жестом сестра показывает, что у меня все параметры в норме и добавляет в штатив капельницы очередной пакет с питательным бульоном, необходимым мне в первые послеоперационные дни. Раствор в очень медленном режиме капал в меня всю ночь через катетер в югулярной вене, а с утра надо обновить и лекарственные пакеты, и питательные. Эта медленная закачка растворов будет продолжаться все 13 дней моего нахождения в палате – непрерывно, день за днем, час за часом, без отсоединения капельницы от катетера. Скажете, это невозможно. Как же тогда ходить хотя бы в туалет и вообще просто передвигаться, если ты постоянно привязан к штативу? Все просто: провод от катетера до сливного пакета достаточно длинный, а ножки штатива снабжены колесиками. Встаешь с кровати, берешься за специальную ручку на штативе и катишься туда, куда тебе надо, ведя на поводке за собой всю конструкцию. Почти, как самосвалы на веревочке из детства. Отсоединят меня от капельницы только за сутки до выписки из больницы. Тогда же и снимут катетер из вены, наложив на его место холодный пресс во избежание образования синяка.
 
На третий день я научилась даже бегать с капельницей-штативом по коридорам. Ежедневная прогулка в 2-3 км мне была прописана доктором – поэтому каждое утро, взяв в руки штатив, я отправлялась по периметру отделения для наматывания километража. Могла спуститься на лифте и в кафе, и в круглосуточный супермаркет, и в аптеку на первом этаже, если мне требовались какие-то товары. При этом совершенно не требовалось переодеваться в какие-то выгульные одежды. Больничным дресс-кодом считалась чистая пижамка, ежедневно выдаваемая персоналом для переодевания. Коридоры клиники заполнялись такими же как я пациентами: в пижамках и с капельницей под ручкой. Для меня, доселе видавшей только штативы с ржавыми от возраста статичными ножками, эта толпа мобильных людей с капельницами была удивительной. Ведь начисто отвергался миф, что капельница и ходьба несовместимы.

Иногда я спускалась на второй этаж в поликлиническое нефрологическое отделение, где в свободном доступе круглосуточно располагался автоматический настольный аппарат-тонометр с манжетой на пьедестале и счетчиком давления, вмонтированным в стол. Пользоваться им могли как пациенты больницы, так и просто посетители больницы, пришедшие в гости или на амбулаторный прием. По окончанию измерения аппарат выдавал квитанцию с цифрами давлениями. Это на случай, если кому трудно в памяти удержать показатели.

А что происходило с моей палатой, пока я отсутствовала? Каждое утро в мои покои приезжала двухъярусная тележка, заполненная разными бутылечками, флакончиками, губками, тряпочками, дезинфекционными жидкостями, порошками, мини-пылесосами. Хозяйка тележки перед уборкой приветствовала меня кивком головы и очень ценила, что я не мешаю ей заниматься своим делом. Уборка занимала минут 20, но проводилась очень тщательно. Намывалось все: панели по периметру палаты, окна и подоконники, корпуса кондиционеров, умывальная раковина, унитаз, полы и все углы. Затем на унитаз вешалась полоска-ярлык «Продезинфицировано», а по мере расхода мыла выкладывался новый небольшой его кусочек отельных размеров. Иногда при помощи нашего куратора и переводчика Нурии мы разговаривали  с этой женщиной-уборщицей. Ей оказалось 62 года, и лишь 5 из них она работает на этой должности. Мол, подработка к пенсии. Однажды мы посетовали, что наши российские санитарки никогда так не намывают палаты, да и такого разнообразия моющих средств в российских больницах нет. Мы спросили у нее, мол, отчего это зависит.

Женщина думала недолго:

«Это не беда, - разоткровенничалась наша собеседница, - лет 50 назад у нас тоже медицина была страшная и бедная. А сегодня мы гордимся своей медициной. Ведь в этой больнице лечатся и простые корейцы, и депутаты законодательного органа власти, и наш мэр. Все для всех одинаково. Вот пройдет 50 лет – и у вас все наладится».

Я чуть не поперхнулась. То есть по предсказаниям кореянки нам надо ждать еще 50 лет до перемен? Не много ли? Доживем ли? Успеем ли насладиться благами? Сможем ли заставить государственных людей лечится там же, где и обычные труженики, а не в спец.клиниках? Где это пресловутое "опережение", о котором нам твердят весь ковидный период? Вопросов много – ответов нет.

* * *
Незаметно я подошла к главному в моем повествовании – к вопросу о досуге в инфекционном госпитале в перерывах между сеансами лечения и беседами с докторами. Казалось бы, прихвати с собой в больничку смартфон – и твое времяпровождение будет обеспечено с утра до вечера. Но вся беда в том, что:

а) у многих людей, в том числе у меня, от маленьких экранчиков быстро устают и начинают болеть глаза – более 15 минут смотреть на это мерцающее чудо XXI века я не могу;

б)  соответственно, такие люди, как я, стараются не оплачивать безлимитный интернет-тариф – ведь эта услуга у них не пользуется спросом, а чтобы 10-15 минут поглазеть на экран эти люди вполне логично рассчитывают на вай-фай, заполонивший все приличные заведения мира.

с) вай-фая, интернета, терминалов, оптоволокна, независимых каналов вещания в больничке нет, не было, и в этом веке не будет.

Может быть, есть обычный телевизор, хотя бы с федеральным вещанием? Откуда ж! Палаты наполнены информационным вакуумом – единственное, откуда можно черпать сведения о происходящем в мире, это уста соседа по палате, который всеми подпольными правдами и неправдами, раздобыл их где-то.

Может быть газеты есть? Увы… Госпиталь денег на подписки даже на самые одиозные издания не тратит. А доставка прессы от родственников в закрытых ковидных условиях стационара представляется проблематичной. Самим выходить за пределы отделения нельзя под страхом страшного наказания, и приходится дожидаться, когда передадут посылку с воли наши родные.

Попав в этот «информационный ноль», я, конечно, чувствовала себя оленем: ничего не знала и ничего не могла с этим поделать. Первые два дня мне ничего и не хотелось – только спать и спать. Но потом я поняла, что мир со стремительной скоростью проходит мимо меня и заказала газетки сыну на доставку. Принес он мне их дней через 5-6, я глотала новости, как никогда прежде: беларусские протесты и непрекращающиеся аресты с избиениями, нежелание заводить уголовное дело на «берлинского пациента», повсеместная вторая волна ковида, закон о неприкосновенности российского президента даже после окончание его срока полномочий…. Да уж… Лучше было ничего не знать, чем узнать и очуметь от мысли, что Россия окончательно вышла из правового поля.

* * *
До газеток моим основным развлечением было разглядывание стен и потолка. Да-да! Это занимательно! Ведь колер на стенах не везде одинаков, если присмотреться: где-то погуще, где-то пожиже, где-то рассыпан ромашками, а где-то навален пирамидками. Я видела то кудрявых барашков, то колючих ежиков. А один раз – даже фантастическую лошадь в ночном колпаке с кисточкой. Поле созерцания тут немерено -  побыл в одной позиции, далее переложил подушку чуть левее, и открывается новый обзор с новыми барашками.

Другим забавным объектом была дырка на потолке палаты. Не простая дырка, а волшебная. Я пристально смотрела на нее сквозь призму моих диоптрийных очков, и дырка для меня становилась автомобилем люксового класса – линкольном или майбахом (я не очень разбираюсь в автомобилях и совсем не разбираюсь в люксах). Стоило мне снять очки, и дырка превращалась в какую-то бездонную пропасть, из которой снопом падали полчища тараканов. Еще через две минуты созерцания я видела в дырке некий странный люк из так и неразгаданного мною сериала «Lost». Майбах – сноп – люк…. И снова майбах – сноп – люк…. Так проходили часы, наступал вечер, и я с чистой совестью засыпала, считая, что день прожит не зря…

Но самой интересной забавой для меня стала игра «Угадай доктора». Дело в том, что в палату все доктора (лечащие, дежурные, заведующие, нефрологи, пульмонологи) и медсестры (медбратья) заходили в антиковидном облачении и выглядели как бойцы с чумой: все с ног до головы в мешковатых белых костюмах с двумя поперечными синими полосками, все в очках, масках и защитных экранах, все в перчатках и без каких-либо опознавательных  надписей. Одинаковый был и тембр голоса: никаких низких или высоких тональностей, ведь все эти маски искажали и приглушали речь до неузнаваемости.Забегало такое создание в палату на 5 минут, на ходу информировало, что ковид-тест снова положительный, что лечимся и далее по схеме, и быстро убегало. Задача угадывающего состояла в том, что за эти пять минут надо было определить имя доктора, забегавшего к нам на огонек. 

Моя соседка по палате Тамара после ухода доктора торжественно восклицала: «Это пульмонолог Наталья Юрьевна! Я ее узнала по характерному скрипу шлепанцев». Я же, находясь первые дни в мутном сознании, путала всех, но свою лепту в угадывание все равно пыталась внести и, поддерживая игру, лепетала: «Да тут у всех шлепанцы так скрипят. Это кардиолог Ольга Ивановна. Только она так быстро говорит скороговоркой». Каждая из нас приводила свои доводы, мы улыбались и… снова утыкались в потолок или стену до следующего визита в палату медицинского работника.

Однажды в палату зашла молоденькая медсестричка Дарья. Без очков и без экрана, в простом белом казенном халатике. Данное видение начисто разрушало мое представление о "modus vivendi" в ковидной больнице. Какая-то аномалия!

"О, ужас! - подумала я. – Зайти к прокаженным без защиты – верх безумства!»

Но девушка, поняв в глазах мое смятение, тут же успокоила: «Я уже переболела коронавирусом, и у меня есть стойкие антитела. Могу и без очков».

Вот тут мы и ощутили впервые свое преимущество перед другими людьми, находящимися на свободе! Ведь после выхода из больницы мы сможем безбоязненно контактировать со всем окружающим миром, освободимся от масок и перчаток, пойдем в бары и рестораны, полетим на самолетах и поедем на поездах, будем пересекать границы и кордоны, да многое чего будем… если за собой еще и «искусственную почку» будем таскать.

* * *
В палате мы лежали вдвоем: Тамара и я. Мы очень подходили друг другу: она оптимист, я пессимист, где она говорила «да» - я говорила «нет», она много болтала обо всем и со смехом наслаждалась рассказами юмористов, громко слушая их по своему смартфону, я больше молчала, заполняясь своими мыслями и думами.
Еще у Тамары была странная особенность: общаясь по телефону с родственниками и друзьями, она не терпела тихую связь. Ее прибор был все время в готовности номер один воспроизводить как ее живой голос, так и ответные реплики с того конца телефонного провода. И я всегда становилась свидетелем этих бесед. Меня это совершенно не раздражало: ведь делать в палате все равно было нечего, мой мозг ни на что другое не отвлекался. А так, поток ее слов и телефонные голоса ее собеседников давали какую-то пищу для ума, прибавляли уверенности, что мы скоро выздоровеем, ведь пожелания в ее адрес о скорейшем воссоединении с семьей лились из телефонной трубки лавиной. Я не преминула принять их и на свой счет.

Разговоры, как правило, были бессодержательны, с многочисленными паузами вместо реплик. Такое бывает, когда собеседнику нечего сказать. Великий франко-румынский абсурдист Эжен Ионеско, будь жив, непременно бы вставил эти гениальные беседы в свои повествования. А так, они достаются мне. И вот один из диалогов Тамары с ее взрослым сыном:

- Привет!
- Привет!
- Что делаешь?
- Лежу.
- Просто лежишь?
- Лёжа лежу.
- И как?
- Что как?
- Как лежится?
- Надоело.
- Так вставай!
- Нет, не сейчас. Сейчас капельница будет.
- Что капают?
- Раствор.
- Какой раствор?
- Лечебный.
- Эх, мне бы так!

На том конце провода абонент издал вздох зависти. Что может быть лучше, чем «лёжа полежать» в разгар рабочего дня.

- А вообще лечение как?
- Лечат.
- Чем?
- По схеме.
- По какой схеме?
- По лечебной схеме.

И так до бесконечности. Диалог бессмысленный, пустой, идущий по кругу. Странно, что люди в наше время так разговаривают. Краткие вопросы, еще более краткие ответы. Ни эмоций, ни синусоиды вверх-вниз, ни мыслей… Хотя, выражение «лёжа полежать» просто гениально. Его можно и в сценках театра абсурда практиковать, и в содержательных умных текстах цитировать.   

Выписали меня через пять с половиной недель. Столько времени понадобилось, чтобы изгнать коварный вирус, поставить заслон ознобам, температуре и одышке.  Мой болезнетворный букет, избавившись от ковида, скукожился до двух элементов: гипертонии и почечной недостаточности. И, надо сказать, без этой отпочковавшейся напасти, жить стало веселее и продуктивнее. До следующего вируса, или микроба, или бактерии, или грибка,  который вдруг однажды придет нежданно-негаданно, чтобы захватить всю планету в плен.


Фотография позаимствована из открытых источников сети интернет.