Потерянный

     Ранней осенью, когда в колхозе заканчивались уборочные и прочие работы, у колхозников появлялось больше свободного времени, чтобы заняться своим личным хозяйством. Историю, которую я собираюсь описать, рассказал мне старший брат Алексей, уже много-много позже этого события. Мои родители никогда не держали в хозяйстве коровы, но всегда было две, а иногда и три козы. Козам, кроме сена, в зиму заготавливали ещё и веники, они обгладывали их так, что оставались огрызки сантиметров 10-15-ть, за которые веники привязывали к палке перекинутой сверху над загончиком коз. Людей, которые держали коз, в селе было достаточно и вот несколько мужиков договаривались и компанией ходили резать ветки и вязать из них веники. В один из таких походов, я и увязался за отцом и братом в Бочариху за вениками, точнее меня не с ким было оставить. Мама уехала в Ю-Польский, что-то продать на рынке, а нянька, бабушка Варвара, тоже чем-то была занята. Бочарихой называли место километрах в двух с половиной от села, за речкой Селекшей, где на большой территории рос очень густой кустарник, а главное от этих веников у коз получалось вкусное молоко. Компания собралась не очень большая, мужиков человек пять, три подростка (один из них мой брат), и я.

     Туда, через реку, перешли нормально, брод был глубиной чуть выше колена взрослому человеку, но мне с головой. Мужики и ребята сняли штаны, а меня отец перенёс на плечах, ширина реки в этом месте была не более 10-ти метров. Мужики нарезали веток, связали их в вязанки, так, чтобы можно было повесить их на себя и спереди и сзади, и, как водится на Руси, сели это дело обмыть. Затем, гружёная как ишаки, кавалькада двинулась домой, я тоже нёс чисто символическую вязанку. Мужики подошли к реке, ребята при этом сильно отстали, видать курили втихаря, разделись, отец посадил меня сзади на вязанки, и, последним из мужиков, полез в воду. Когда мужики перешли реку и стали одеваться с другой стороны реки, подошли ребята с братом и начали раздеваться. И в этот момент до брата дошло, что он не видит меня, он кричит отцу, через реку: «А, где Шурка?», тот опупевшим взором смотрит вокруг, и до него доходит, что я остался в реке, упав с вязанок.
 
     Было мне в ту пору не полных два года и плавать я, конечно, не умел, все мужики, кто уже оделся, и кто ещё не успел, с одного берега, а ребята с другого, кинулись в реку. Я может и побарахтался немного, но отец, сильно пьяный, не услышал. Меня течением сразу унесло в кувшинки и камыши, у брата хватило ума сразу кинуться по течению в камыши, и он меня нашёл. Я уже был без сознания и захлебнувшийся, короче меня откачали, развели костёр, мужики пошли дальше, а отец с братом стали сушить мои вещи, завернув меня в отцов ватник. До дому было ещё прилично идти, и я мог простудиться, да и мать, если бы увидела меня мокрым, убила бы обоих. Она, кстати, узнала об этом случае одновременно со мной, видно, тогда отец с братом сумели меня убедить ни чего ей не говорить.