Проубь

     Зимой, в селе, детвора развлекалась, в основном, катанием на коньках на реке, на лыжах, чаще самодельных, ну и с горок, кто на чём. Коньки тоже были разные, у кого родители по зажиточнее, металлические, которые ремешками прикреплялись к валенкам. А у кого таких нет, то на деревянные колодочки закрепляли стальную проволоку, диаметром 6-8-мь миллиметров, и тоже привязывали к валенкам. Ребята постарше делали себе «рулетки», это приспособление выглядело, как площадка из досок, в форме напоминающей утюг. В широкой, задней, части неподвижно крепились два конька, по краям, а в передней, узкой, крепился конёк к поворотной части, в виде Т-образного руля.
 
     В районе старой мельницы река Селекша делала изгиб, и один берег был высокий, не менее пяти метров. Ребята постарше прорубали на реке прорубь и вёдрами заливали ледяную горку таким образом, чтобы скатившись с неё, ещё долго катиться по льду реки. Ухари постарше умудрялись скатываться с горки на коньках, а в основном гоняли на «рулетках» и на задницах, подстелив рогожу. У моего брата Лёньки тоже была «рулетка», а у меня покупные саночки со спинкой. Саночки мне подарила моя крёстная, Мария Михайловна, директор Федоровской сельской школы, зависть всех моих корешей. Брат всегда брал меня на горку, привязывал мои санки к своей «рулетке», и мы прицепом неслись по речке, а когда ребята постарше затеивали какие-нибудь соревнования, то мы, мелюзга, катались сами с горочки поменьше.
     И вот в какой-то день зимы 1953/54 года, к нам припёрся Мишка Шошин и упросил маму отпустить меня с ним на горку. Она строго-настрого приказала ему, чтобы мы не ездили с большой горки, он сказал: «Холосо, тётя Люся». Он взял «рулетку» своего старшего брата, сделанную на коньках из проволоки, а я свои саночки. На горке не было никого, мы покатались, какое-то время, с малой горки, потом Мишка предложил: «Сурка, а давай скатимся с болсой голки, мы сто маленькие, столи». Мне любой шухер был в радость, и я сразу согласился, а Мишаня, видно, задумал эту авантюру давно. Привязали санки к «рулетке», прицелились и вперёд, а впереди была прорубь. Когда мы ездили с братом, Лёнька, заранее, плавно отворачивал и мы проносились мимо проруби, метрах в полутора-двух. Этот же дебил запаниковал и резко повернул «рулетку», она перевернулась, и я, по инерции, пролетев мимо него, нырнул в прорубь.

      Наверное, при крещении и благодаря молитвам моей няньки, бабушки Варвары, ко мне приставили добросовестного Ангела-Хранителя. Бабы, видно, давно не полоскали бельё в проруби, и она затянулась тонким льдом, меня заклинило спинкой санок в проломе тонкого льда. Мишка, дебил, вместо того, чтобы меня вытаскивать, заорал как бешенный и побежал прочь. Я тоже орал от страха, так как чувствовал, что моя овчинная шуба намокает и меня тянет в прорубь. На берегу стояла изба мельника, уже не помню как его звали, он услышал крики и раздетый, в одних носках, выскочил на улицу, скатился по откосу, и в последний момент схватил меня за воротник шубы. Санки нырнули в прорубь, но так как были привязаны к «рулетке», не утонули. Мельник притащил меня в избу, вместе с женой раздели, завернули в одеяло и положили на печь, а дочку свою послали за моей мамой. Финал был предсказуем, Мишку, дядя Иван, драл, пока не уписался, меня тоже выдрали за ослушание, и на три дня посадили под домашний арест.