Бутылочное горлышко

   Быль, не быль, сказка, не сказка, но очень даже правда.
   Случилось это в уже очень давние времена, задолго до Большой Войны.
Барщина еще была, но бар уже не было. Нет, если какой-то придира что-то
скажет, то я объясню. Баре жили, но словом этим уже не назывались.
   А барщина была. Все шесть дней в неделю. Люди работали, а их в поле
кормили. В деревне Слобода это происходило так:
  А, деревня Слобода? Да всё просто, деревня, значит, дома деревянные.
Почему Слобода? Когда-то в совсем уже давние времена в ней поселились
свободные люди. Но сейчас была самая жестокая барщина.
   Люди работали в поле. Женщины пололи, мужчины пахали, бороновали.
На полевом стане хлопотал одноногий Василий. Пахать, конечно, он не мог.
А кулеш варить нога не мешала. Люди работали и поглядывали в сторону стана.
Когда Василий поднимал на длинном шесте над станом свою шапку, женщины
брали в руки свои тяпки, мужчины поднимали плуги и отправлялись к стану.
Там их Василий кормил. Кулешом. А вместо салата был целый огурец, из дому
взятый, конечно. Или что-то другое.
   В хороший урожайный год могли дать ломтики хлеба для иждивенцев, детей
малых. А что, дети? Большой, старше десяти лет был здесь же, на поле. Маме
помогал. Или сам полол.
   В плохой год, случалось, Василий поднимал над станом пустую жердь. Это
значило, что обеда не будет. Рассыпал по белым платочкам жмых подсолнечный,
понемногу, и все отправлялись по домам. Работать уже невозможно.
   Жила, росла в той деревне Слобода девочка Галя. Почему Галя? Потому, что
в метрике написано "Анна". Да, так в наших краях и есть. Анна, значит Ганна,
То есть, Галочка. Очень хорошее имя, кстати. Вот, в той книге про Христа имя
это есть. Да? Вот, хорошие они, Анны. Добрые, в городе их Анютами зовут.
И Галя была хорошая.
   Нельзя сказать, что Галя была совсем голодной и раздетой. Всё-таки мама её
выросла в работящей семье, в семье с чистыми лицами. У мамы была швейная
машинка, даже Зингер! А это, согласитесь - богатство. Достался, ну, как-
нибудь кусок мануфактуры, вот и платье есть. Для девочки. Или рубашка брату.
Купить? Да, изредка могли. Ткань, конечно. Отец Гали работал в артели, так
что деньги в доме появлялись, зарплату платили в отличие от колхоза.
   И мука в доме обычно была. Хлеб, то есть. И масло, конечно, подсолнечное.
Бывало даже молоко, у соседки покупали. Остальное - из огорода. Вот и всё.
   Но многие из соседей жили тяжелее. А у Гали даже конфеты случались. 
Спросите, спросите у старого-старого дедушки, пробовал ли он в детстве
конфеты? Вот! У Гали бывали.
   Ну, что? До конфет и добрались в этой своей беседе...
   Получалось это так. Отец, как уже сказано, работал в артели, которая
разными железными вещами занималась. В основном кузнечными работами.
Плуги, бороны, топоры, косы. И даже детали для ремонта тракторов.
   Остаются обрезки металла. Можно их отправить на переплавку на завод.
А зачем? Вот - горн, вот - наковальня. Можно сварить с помощью молота
металл. И сосед отдаст поломанный топор, нож, косу, пилу. А взамен нужны
такие же инструменты. Кузнецы для себя "использовали служебное положение".
Да, начальникам это не нравилось, но они и сами понимали, что зарплату
дают людям маленькую.
   Кузнецы делали нужные людям инструменты. А в воскресенье, не таясь, несли
их на базар. Расстилали у ног чистую тряпочку и выкладывали на них блестящие
металлические поделушки. И деньги за свои железки получали.
   Ну, деньги-то не всегда. Бывало, колхознику нечем было заплатить за,
скажем, нож. Или экономил деньги, полученные за свой товар. Мог непроданный
кусок сала или требухи за железку отдать. Так в доме у Гали могло появиться
мясо.
   Заработанные же халтурой деньги предназначались на пропой. Кузнецы
праздновали. Что, что? Выходной и халтуру. Кто-то отправлялся в магазин
за водкой, остальные шли в столовую. Пили там. Тот, кто шёл в магазин, мог
вместо сдачи взять конфеты. Так у девочки Гали и её братьев случались
конфеты. Понятно, почему. Мастеровой не имел права пропивать всё в одиночку.
   Но это - не вся правда. В столовой мужики выпивали, шумели, и в какой-то
момент туда заходил один ребёнок. Естественно, чей-то, одного из кузнецов.
Дети знали, когда стоит заходить, чтобы не раздражать взрослых. Нет, не все
разом. Они же уже были взрослыми детьми, дошкольниками или первоклашками.
Так что, сами очередь устанавливали. По считалке, или поканавшись.
   Мужики опустошали бутылку и отдавали её ребёнку. Тот шёл с добычей в
магазин и обменивал бутылку на горсть конфет. Конечно, надо было делиться
и с друзьями, но себе немного больше оставалось.
   В тот год вся деревня болела очень тяжёлой болезнью, малярией. Да что
деревня? Везде вокруг деревни болели. Вернее так. Вдоль всей реки и на
большом от неё расстоянии. Страдали, а многие умирали.
   Девочка Галя была уже большой, в первый класс идти. И она заболела
тоже. И друзья Гали тоже болели. Они не выходили из своих домов, потому что
эта боль, эти приступы озноба сваливались очень резко. И человек падал
прямо на улице. Ребята сами старались далеко не ходить, и мамы их тоже
не выпускали из дворов.
   А Галя уже знала, что болезнь сваливается не каждый день, но почти в одно
и то же время. Как раз тогда, когда надо было отправляться на охоту за
конфетами. В это воскресенье болезнь не должна была её прихватить, но силы
малярия истощила у Гали почти все. Сейчас была её очередь идти за бутылкой
для конфет, к тому же ребёнок еще в перед последним приступом решил, что
конфеты могут спасти.
   И ещё Галя хорошо помнила шёпот бабушки у постели заболевшего старшего
брата: "Да что ж это такое? Молодые не должны умирать." И девочка с этим
была очень даже согласна. Откуда-то пришло, что впереди была, наверное,
трудная, но очень даже нужная жизнь.
   Галя ближе к вечеру вышла из дома на скамеечку. Там в это время было
солнышко, значит, тепло. Но и сидеть было как-то неинтересно, ведь можно
пропустить время, когда ей достанется бутылка, которая - конфеты, а конфеты
её спасут. Поэтому Галя незаметно для мамы переместилась на бревно, вон то,
у кустов. Оттуда, конечно, незаметно, можно выбежать через переулок
на улицу, а оттуда за невысоким бугром на перекрёстке была видна почти вся
улица. Улица. По ней мастеровые уходили с базара. Ну, да, того, который
около церкви.
   Стоять на улице всё время было не надо, так что приходилось выбегать
из переулка и возвращаться на бревно. И так несколько раз.
   Когда Галя последний раз выбежала на улицу, мастеровые уже шли не очень
далеко. Громко размахивали руками и энергично что-то говорили. Это значило,
что у Гали бутылка будет, то есть конфеты, которые её защитят от болезни.
   Но не надо было мастеровых сердить, торча у них на глазах. Поэтому Галя
вернулась на бревно, чтобы подождать. Недолго, конечно.
   Недолго-то недолго, но ребёнок стал подстывать. Небольшая дрожь побежала
от спины в руки, и Галя испугалась "А вдруг она неправильно посчитала день
без малярийного озноба?". Встала, немного помахала руками, чтобы согреться
и пошла к столовой. Там лавочка согревается солнцем, там тепло.
   Вовремя Галя пришла к столовой, последний из мужчин закрывал за собой
дверь. Надо было ждать теперь на лавочке. Того времени, когда мастеровые
не просто оживятся, а станут громко разговаривать и даже шуметь. То есть, или
бутылка будет уже под столом, или стоять на столе полупустой. Точно достанется
Гале, и у неё будут конфеты, которые помогут справиться с проклятой малярией.
   Вот мужики зашумели в столовой. Галя поднялась по ступенькам столовой
и вошла. Вовремя. Бутылка стояла полупустой, а усатый дядька Семён сказал:
"Петро, разливай, вон Галя твоя за конфетами пришла."
   Бутылка досталась, Галя прижала её двумя руками к груди и пошла.
Прижимать было нужно, нужно прижимать так, чтобы случайно не выронить.
Чтобы эту бутылку не повредить. Ладно, если немножко на донышке отколется
кусок, а когда повреждено горлышко, бутылку не возьмут. Не возьмут, значит
не будет спасительных конфет.
   У самой двери, когда Галя толкнула ручку двери, ручку со щеколдой, по рёбрам
пробежал озноб. То-ли от прохлады столовой, то ли от страха повредить ношу,
то ли, и впрямь, от приступа малярии. На улицу надо было срочно выходить,
там, на крыльце солнышко и тепло.
   Галя стояла на крыльце столовой, прижавшись спиной к дверному наличнику,
и боялась. Впереди были крутые, оказывается, страшенно крутые ступеньки,
и можно было не удержаться и испортить драгоценную ношу. Ноги сами собой
согнулись, и Галя оказалась на корточках.
   И там, в низком положении пришла спасительная мысль: "Надо спускаться
на четвереньках. Тогда бутылка станется цела." И Галя начала спускаться, как
современный малыш с дивана, как малыш, который только начал ходить. Да,
да, да. Именно попкой вперёд.
   Уже на земле Гале стало понятно, что так, как на ступеньках идти не
получится. Понятно, что надо лицом вперёд. Кроме того, идти "на трёх ногах",
прижимая левой рукой свою добычу к груди сил не хватит. Но и горлышко нельзя
повредить. И осенило. Надо просто переставлять бутылку вперёд, а потом
подползать к ней. То есть, от "пятой точки" переставлять перед собой,
а потом переползать вперёд. И получилось! Причём, довольно быстро.
   Когда Галя вползла в магазин, сердце её ликовало и прыгало. Она смогла!
Дошла до конфет, не повредила бутылку. И - всё! Понимаете, ВСЁ-О-О. Она
теперь победит эту несчастную малярию.
   Продавец понял и увидел тоже - ВСЁ. Не как прежде, свою горсть конфет
в две детские горсти, а в кулёк. И немного больше. Галя ликовала и теперь
поднялась на две ноги. Правда закружилась голова, так что даже тело
качнулось. Но это неважно.
   Галя вышла из магазина. Остановилась, шагнув со ступеньки. Достала одну
конфету и положила её в рот. Этот кисло-сладкий шарик, посыпанный сахаром
начал расплываться во рту, и вместе со сладостью во всём теле начала
растекаться сила. Нет, не так. СИ-ЛА!
   Дошагав до дома, наша героиня протянула драгоценный кулёк братьям.
Старший сказал: "Нет. Мы пока здоровы, а ты плохо болеешь. Они твои."
Мама тоже куда-то ходила и принесла пакетик с жёлтыми ма-аленьким пуговками.
Таблетки, Гале даже показалось, что на пакетике было написано "детские".
"Вот, - сказала мама,- это твоё лекарство. Детская доза. Теперь вылечишься".
   Да-а-а. Лекарство было горьким. Невыносимо горьким. Горьким до тошноты.
   Вот так Галя и вылечилась. Лекарством. А от тошноты лечилась конфетой.
И так каждый день.

   В большую и тяжкую войну Галя была уже девушкой. Да, да. Девушкой. Ну,
взрослой девочкой. И работала. И свёклу, капусту полола. Осенью, по холоду
помогала чистить свёклу. Летом на току помогала. Механическом току.
Деревянной лопатой работала, вилами. По-разному.
   А уже перед вступлением в комсомол и прицепщицей. На вспашке и на севе.

   Она знала, где - бутылочное горлышко. Там, на фронте, где братья. Им там
нужны и хлеб, и сахар. Тем более, что братья - артиллеристы, а один человек
сказал, что сахар нужен и для снарядов тоже.
    Братья знали, что они находятся на самом краю беды. Только от них и таких
же солдат зависит, будут жить мама и сестра или придёт враг и растерзает
родных.

   Так что, пусть теперь кто-то скажет уже взрослой даме, внучке бабушки
Анны Петровны о том, что, вон, предки твои, как рабы трудились за кусок
хлеба и похлёбку. А дама Лена ответит:
   "Они трудились потому, что бутылочное горлышко не может быть повреждено."