Бессовестные извилины

         Каждое утро вставал,  шёл к   зеркалу  посмотреться, проверяя,  не  проросли ли извилины, но нет, их не было,  не проросли, а так хотелось.

        Потом, думая, что всё же ошибся и что всё же проросли, щупал двумя руками голову, мял её со всех сторон, проверяя наличие того, чего так не хватало в жизни, и снова, убедившись в том, что нет, не проросли,  с опущенным,  будто в воду,  видом шёл обратно.

    Но опущен  был не только его  вид, но  ещё и руки, плетями, свисающие по бокам вдоль его тела, от того, что опущен был он сам, и не кем-то, а жизнью, тем, что та обделила его, не наградив извилинами человеческого мозга.

     Хотя, думал он  удрученно,   всё глядя на себя в зеркало, у других ведь полная комплектация, и извилины, и серое вещество, а толку? Они такие же опущенные, как и он, и более того,  даже не интересуются тем, от чего это так.

       Ну, да, у них повода нет, всё ведь на месте, в той голове, а головы то, глядь, и нету!

         И потому они, те другие, не сильно- то и отличались от него, будучи такими же безмозглыми и к тому же не способными признать сей более, чем плачевный  факт, отсутствие  ума при наличии мозгов и извилин, купающихся в сером веществе, как замоченные в каком-нибудь консерванте, будто приготовленные на века и для потомков.  Тех самых, что тоже по принципу наследия уже на династическом уровне будут такими же безголовыми, опущенными этой жизнью и не готовыми признаться в этом хотя бы самим себе.


        А раз признаться не могли, то и продолжат, оставаясь дураками, считать себя умными   и думать, что другие не замечают главного, того, что при наличии извилин и серого вещества, уже даже как консерванта, как того маринада, в котором купались огурчики, приготовленные на зиму, как  запас в случае вынужденного  голодания, но мозги- то их не испытывали умственного голода  и потому их участью было, консервирование на века и для потомков, не для себя, ни в коем случае.

      И вот так они и плодились и размножались, как те огурчики, снятые с грядки, выращенные на ней,  и уложенные рядками в стеклянную банку на длительное хранение, в память о себе любимых и о тех извилинах-пупырышках, которыми усеяны были их упругие тела, и в которых даже внешне не было ничего от человека. От того, который хотя бы, не имея, способен сказать, что не имеет,  или не умея, добавить, что не умеет, чтобы не вводить остальных своих  соратников  по своему образу жизни в заблуждение. Да, хотя бы ради того, чтобы те, соратники его, не уничтожили ту память в виде огурчиков с пупырышками вместо извилин и  на теле, а не в голове  раньше времени, того времени, когда и потомки не сумеют узнать, а каким же он умным был, потому что будет без малейшего сожаления съеден своими соратниками по своему образу жизни, с тем лишь отличием, что они- то могли, сказать всю правду о себе, и даже утром подойти к зеркалу на предмет посмотреться и убедиться, что всё  как прежде, извилин как не было,  так и нет, не проросли, а так хотелось.


       Так хоть хотелось, пусть и не было и потому возможно,  когда-нибудь и  будет, а не как у  тех, что из одной общей банки с консервантами, нет и не надо, и даже не хочется, извилин  тех не хочется. А на черта они нужны, ведь с их появлением в твой вдруг ставшей  мудрой голове ещё и совесть появляется в твоей даже давно прогнившей душе,  и вот тогда, тогда ты не сможешь, оправдываясь той умной мордой в надетых для большей значимости в этом мире  очках, делать всем подряд гадости, в тебе будут говорить те извилины, напоминая тебе каждый раз, кто ты есть. Ну, не тот консервированный огурец, который обезумел вконец, а тот, кто каждое утро подходя к зеркалу, однажды вдруг ощутил то, что так давно желал, извилины. Они проросли!  Вышли даже наружу и не закрутились вокруг его шеи, сделав из него покойника-самоубийцу, наоборот, они протянулись вдоль планеты земля, обернувшись вокруг неё  столько раз, сколько им было положено, и,  удостоверившись в своих правильных размерах,  сорняками стали давить тех, кто даже не мечтал о таком счастье, как о  наличии  извилин в  тех головах-стеклянных банках с уже давно прокисшим маринадом, и потому  с непригодным даже   для употребления содержимым.

        А и зачем такие нужны,  как  и те извилины им самим,  у них же нет совести, и они всегда будут об этом помнить, делая гадости другим. Так что лучше, пусть скисают, не оставляя о себе даже памяти,  как о полностью бессовестных и безмозглых существах, у которых совсем не вышло, хоть  чуть-чуть побыть людьми и которых природа не одарила главным, головой с извилинами, наградив за их отсутствие той полностью  прозрачной банкой,  в которой в маринаде вместо серого вещества, бултыхалось что-то,  больше напоминающее  огурцы,  и чтобы все могли видеть, и заранее знать, что с такими нельзя иметь дела, они ведь не только безмозглые, без тех извилин,  они еще и бессовестные, ну хорошо, с извилинами, но с  бессовестными извилинами, которым всё  равно не суждено прорасти.

19.12.2020 г
Марина Леванте