Про Кара Шабана речь

Неожиданно в райцентре встретил Тагат бабая. Мы деревенские, при встрече со своими, как бы ни торопились, обязательно остановимся поздороваться, спросить про житье-бытье.

А тут Тагат бабай неожиданно:

-Айда, дом посмотрим, купить хочу.

Удивил, но я виду не подал, не хотелось обижать старого человека, тем более он махнул рукой вниз, где улица уже заканчивалась, дальше текла река.

-Хороший дом. Перейдя через мостик, подошли поближе. Жаль, во двор не попали, хозяйка ушла куда-то.

-Рядом река, берег красивый. Купи бабай,; уговариваю, а сам в сомнениях. Сколько же ему лет? Мама рассказывала, что они учились в одном классе. Мамы нет уже лет пятнадцать.

-Тагат бабай, а сколько тебе будет?

-Ой, и 90 еще нет,-  глядит с хитрецой,-в следующем году только будет,-тянет за рукав,-Айда сад покажу, такой там сад. Ай-ай-ай! Тирасами посадили,- поясняет, заметив, что я не понял, о чем это он,- лесенкой все растет.

-Террассами!

-Да, канешна!

Действительно, красиво. А иначе и не посадишь, спуск к реке, место не ровное. Постояли у забора, поохали, поцокали, похвалили хозяйку, но ждать ее не стали.

-Хороший дом, берег реки, купи, бабай.

-Свой продам, надоело, на два хозяина ; не жизнь, канешна.

Я хочу помочь ему, беру под локоть, и кивком указываю на мостик, который остался на стороне, а он будто сам собой разговаривает:

-Ты иди через мостик, а я прыгну через канаву.

И прыгнул. И легко так прыгнул. Во, дает, подумал я.

-Ну, тогда и я за тобой.

Приземлились удачно, топаем по улице наверх.

-Бабай, ты в нашей деревне один, наверное, такой?

-Э-э-э… Я что ли? Ты не знаешь, какие у нас раньше люди жили. Я-я-я? Э-э-э! Знаешь какие люди раньше были? Во!—вижу перед носом большой палец, со сломанным ногтем,- Не слыхал про такого, Кара Шабан звали. О-о-о… Я тогда мальчонкой бегал. Война еще шла с немцами. Айда, проводишь меня, по пути и расскажу. У нас же говорят иной раз, рассказывать полным ртом, то есть столько можно рассказать, что полон рот, а вот русские так не говорят, хотя у них тоже встречаются люди, о которых тоже можно полным ртом. Вот у нас бывали такие. Сейчас не-е-е. Мельчает народ. Не встретишь, только послушать о тех, кого уж нет.Вот про Кара Шабан агая речь.

Сказать, что он был смелым, значит, ничего не сказать, вот отчаянный был человек, огонь. Два метра ростом, руки, как лопаты, габардин, словом. Раз один добыл двух волков. Как сумел? Одному богу известно. Волки обычно серые у нас водятся, а эти чисто черные. Будут с теленка, не вру. Приволок он их перевязанными крест на крест ногами, и бросил в предбанник Муллагали ага. Почему в предбанник? А не хотел, чтобы видели. Да разве такое от народа спрячешь? Канешна прибежали, все, кому не лень.А мы, босоногая команда, канешна первыми. Почему к Муллагали ага? Да дом у него крайний стоит.

Матерый самый стрелял глазами, показывал клыки, а они у него... Во! А вот меньшой только когда народ собрался, взял да и сдох. Жаль, канешна. Видать не рассчитал Кара Шабан ага силу свою.

Ох и шумел народ, чуть не снесли предбанник Муллагали ага, он и выволок зверей на берег, канешна испугался, что разнесут.

-Вот, поди, да суди, ты его!—бил ладошкой по коленям председатель сельсовета колчерукий Мухтарам ага.

Что волки, волки пустяк, было дело, что один четверых дезертиров арестовал.

Война же говорил, шла тогда.Сорок третий год, значится, уже два года она шла.Мне двенадцать лет. Четыре дезертира прятались в Ташлыкуле. Только поговаривали сначала, то ли правда, то ли нет. Будто бы спрыгнули из поезда на станции Красноуфимск и побежали в лес. Где леса, что могут спрятаться дезертиры? У нас, канешна. Будто бы из деревенских кто-то увидел, и рассказал соседу слева, а сосед слева тому, кто жил напротив.

А уж известно канешна, стало после. Доподлинно известно. Пошли мы раз за черемшой. Повела нас Зайтуна эбей, пусть земля ей будет пухом. Ох и хитрая лиса.На берегу Суи и напоролись на них, те там вырыли землянку, и жили. У двоих на руках винтовки, у других саперные лопаты, а одеты в гимнастерки без погон, а на ногах обмотки. Зайтун эбей, ох и проныра старуха была, много троп натоптала в русских аулах, и по русски балакала ничаво. Вот она, поди, струхнула, но виду не подала, поглядела на их обросшие лица и жалостливо так:

-Балакайларым, что это вы с ружьями, да лопатами?

Один злой, може командир:
- Старуха, мы сами стреляем, сами и хороним.

Один снял у детишек мешки с плеч и стряхнул на землю. Да особо ничего у них и не было. Из мешков Шариповских выкатились пара яиц, у Мустафы – картошка, да молоко в бутылке. Беглецы встали на колени и набросились на еду, а тут старухи растолкали нас, что вылупили зенки, и смылись мы скорей.

Вот эта новость уже ходила из одного конца аула, до другого и по соседним тоже. Будто до того ничего не терялось.

-Воры! - твердят одни с пеной у рта, другие поддакивают,- Канишнэ! Сколько скотины теряется!? Птиц!Только они!

-У Шамсенисы потерялись двадцать четыре гуся! Не улетели же?!

-У них,- кивают головой, на красный флаг на крыше сельсовета,- ума хватает только на сирот, что режут колоски.

Про беглых то говорят, то замолкают. До них ли, голодным, с утра до ночи кто в поле, кто на ферме.То ли есть, то ли нет. Но сельсовет, с красным флагом на крыше, не дремал. Приехали на телегах два милиционера, местный участковый на пять деревень, сельсоветчик Мухтарам ага, председатель колхоза Хужин бабай, еще хромой Гайнетдин ага. Проходили вдоль и поперек, но дезертиры будто провалились под землю.

А оказалось, действительно прятались под землей, узнали опосля. В незаметном глазу месте, дыра, будто нора, только ползком проберешься внутрь. Там и прятались. Рыбачили и забрели случайно. Внутри -еловые ветки, какая-то ветошь, там и спали. Пахло только дурно, что носы позакрывали, и вылезли скорей.

А искать продолжали. Раз из района приехали: военком, шесть парней. Говорили, 1926 года рождения ребята. В винтовках по обойме патронов, не шухыр-мухыр тебе. Им дали участкового, еще председателя сельсовета , места показывать. Вот он и водил их с одной горы на другую, потом на третью. Наконец, к переправе.Тут в сторожке летнего стойбища и свалились без ног. До утра без памяти проспали, утром заметили, а винтовки то тю-тю, будто ветром сдуло.

Кто взял? Когда вошел? Как не заметили? То ли это дезертиры другие, то ли те четыре бедолаги.
-Тьфу! Вот ведь, поди да суди ты их!—плевался сельсоветчик Мухтарам ага.

Уехали ни с чем, да еще без винтовок.

А через пару дней Кара Шабан ага, с топором, выстроил этих дезертиров и ведет по улице:

-Раз - два! Раз - два!

На плечи повесил винтовки, а в левой руке держит саперные лопаты.

За ним бежим мы, чуть подостав бабы, и даже Хатим бабай в штопаных валенках, на палку опирается, плетется. Из одного конца аула дошли до сельсовета, хвост прибавился. Пока дожидались власти, иные пытались беглым и по морде дать, кто-то и успел, нашлись смельчаки, что убить на месте не прочь. Тычет в их рожи палкой Хатим бабай, Рахим бабай ; костылями, вот без ноги вернулся, Магинур эбей, будто взбесилась, давай лупить главного. От того и злая, что на мужа похоронку получила. Две бабы еле оттащили. Кара Шабан ага поднял топор, вышел к народу:

-Самасут хатите? Нэ пазволу-у-у!

Одного пацана отправили за арканом, привязали дезертиров к столбу.

-А-а-а! Попались!—прибежал наш сельсоветчик, бегом пожал руку Кара Шабан агаю и речь держит :

-Вот поди да, суди ты их! Вся страна кровь проливает, бабы воюют, а эти попрятались. Сталин говорит, расстрел таким. Дезертирам - расстрел!

Тут, как ринется толпа на бедолаг, сельсоветчик аж испугался. А Кара Шабан ага поднял топор, снова вышел к народу:

-На Калыму захатэли? Назад! Самосут нэ позволу-у-у!

Вот он и держал народ, пока не приехали из района милиционеры, а тридцать километров. Кончали бы на месте, полдеревни отправили лес валить, а так ничего, от колхоза валили.

Вот такой был Кара Шабан ага, отчаянный был мужик. Только умер он смертью нехорошей. Из-за быка. Хоть и немолодой был, а пожил бы поди, до ста лет, если бы не бык колхозный.

Его же завфермой поставили, а больше некого. Мужиков то не осталось совсем. Завфермой - должность несидячая, это тебе не в сельсовете сидеть, печать караулить, да речь держать. Он и пас, и сторожил, и корма подвозил, не доверял нам, мальчишкам то. Еще бык племенной на нем числился.

Обычай у него такой имелся, на дойку пригонит коров, попьет чаю и подрыхнет маленько. А тут не дали. Бабы завизжали, с ведрами забегались. Племенной бык свалил ограду и вышел на волю. Ходит кругами, да мычит.

Кара Шабан ага схватил его за кольцо на носу и потянул в стойло. Надумал так загнать его на место. Куда там! У того глаза красные, изо рта слюна бежит, землю копытами роет. Опустил голову, посадил Кара Шабана ага на рога и бросил через спину. Грохнулся, не успел убежать, бык поднял зад, ковырнул задними ногами воздух да и как вмажет его в землю. Женщины

визжат, прячутся кто - куда, а меня, пасся же на ферме, на молоке выживал, верхом отправили в аул. Благо, лошадь оседланный недалеко пасся.

Но пока прискакали из деревни, пристрелили быка, от Кара Шабана агая, от мужика, что под ним земля дрожала, ничего не осталось.

А почему Кара Шабан, черный, значится. Чего не знам, того не знам. И не скажет никто. Да и то, как он двух волков добыл, да как арестовал четверых дезертиров никто уж не знает.А ведь был человек, об нем полным ртом рассказать можно.

Вот так я послушал Тагат бабая. Мы деревенские, если неожиданно в райцентре встретим кого-нибудь из своих, деревенских, как бы ни торопились, остановимся, поздороваемся, спросим про житье-бытье, и от них обязательно что-нибудь интересное услышишь. Да! Вот так вот