Не повезло

Игнату Степановичу не спалось. Он долго лежал, открыв глаза, смотрел за окно, вглядываясь в ночной сумрак. Давно бы встал, но вставать было лень, хотелось еще понежиться в постели, покойно, с наслаждением вытянув ноги и руки, утонув в мягкой пуховой перине. Глядя на окно, он ждал , когда там станет сереть и будет виден снег на крыше сарая. Но ночь уходила медленно, нехотя.
Скрипнула ставня. Еще раз повторила свой скрип, потом несколько раз еще подряд ударила о стену.
- Не спишь, старый?- услышал он шепот жены с другой кровати.- Захворал?
- Не сплю, - вздохнул Игнат Степанович.- Ставню вот открыло… ветер поднялся.
- Спи, - опять шепотом сказала жена, как приказала, и слышно было, как она повернулась на другой бок, скрипнула под ней кровать, а через некоторое время до слуха Игната Степановича донесся звук легкого похрапывания.
Прошло  немало времени, прежде чем Игнат Степанович встал. В хате было прохладно. Угли в печи давно истлели под горкой золы, в трубе гудел ветер. Вышел в сени, чтобы занести в хату рюкзак. Еще раз проверил ружье. Ткнул пальцем в ствол, глянул в него на свет лампочки, удовлетворенно крякнул и только после этого пошел умываться.
Ветер во дворе не унимался. Градусник показывал минус двадцать пять. Игнат Степанович достал из бочки в погребе кусок сала, завернул его в тряпицу, отрезал полбуханки хлеба, в термос налил крепкого горячего отвару лимонника – все это положил в рюкзак.
«Если пойти по закрайке мари вдоль Синего, - думал он, - то выйду к дубовым рощам, а там издавна кабан водился.» Уж  года три он не бывал в тех местах. Но тем не менее, как сейчас видит утоптанные зверем тропы, под стволами деревьев изрытый дерн, слышит торопливый испуганный бросок…
Вспомнил, как давно пришлось участвовать в загоне зверя. Слева и справа от него, шурша листвой, цепью шли мужики. Где-то справа раздался выстрел и отдаленный окрик:
- Глядь права… Глядь права…
По цепи гремели выстрелы и крики, все ближе и ближе к Игнату Степановичу. Вот уже и крик и выстрелы совсем рядом, и он опять услышал предупреждающий окрик:
- Глядь права…
Еще мгновение – и из чепурышника, ломая его и шурша сухой листвой, выскочила темная махина. Стволы деревьев мешали Игнату Степановичу стрелять. И все же выстрелил. Кабан круто развернулся и в ярости и испуге бросился на стрелявшего. И если бы Игнат Степанович не отбросил в сторону тогда ружье да не отскочил в страхе сам, быть бы ему покалеченным мощными клыками секача. А зверь так и ушел, перерезав цепь охотников, оставляя позади себя крики и ругань мужиков. Как и полагается за промах, Игнату Степановичу по обычаю всыпали несколько горячих, после которых у него долго чесался зад.

Амур, высунув нос из теплой будки, недоверчиво посмотрел на хозяина и заскулил.
- Сиди дома, - сказал Игнат Степанович и потрепал пса по голове. Амур, прощаясь с хозяином, вылез из конуры, несколько раз махнул хвостом, гавкнул и спрятался вновь.
К этому времени стало уже светлее настолько, что уже просматривались полоски леса за полями. Восток побледнел, померкли звезды, их уже почти не было видно. По тропинке, выходившей из села к ближайшему лесу, змейкой вился снег, гонимый ветром, кружил у ног и мчался прочь. Острые снежинки били в лицо и Игнат Степанович зажмуривался, прятал лицо под рукой. Впереди и чуть справа маячил высокий и узкий стог сена с высоко торчавшей на его вершине, словно антенна, палкой. Рядом к нему прилип спрятанный за покосившейся изгородью плачевный сарай. Оттуда выскочило что-то черное и бросилось к тропе. Это был черный, мохнатый, соседский кот. На тропе он остановился, посмотрел на Игната Степановича, мяукнул и мягко, крадущейся походкой пересек тропинку.
- Тьфу ты, зараза! – Игнат Степанович досадливо хлопнул рукой по ноге.- Чтоб тебе провалиться!
Он остановился, почесал затылок и огорченно подумал, что теперь уже не повезет и хоть сразу же возвращайся домой. Но потоптавшись в нерешительности, усмехнулся этой нелепой мысли и, поглубже надвинув на лоб шапку, пошел дальше.
У леса тропинка выходила на лесовозную дорогу, невдалеке пересекаемую высоковольтной линией, и пошла петлять по лесу, углубляясь в тайгу мимо промерзших топей и марей, на одну и которых и вышел Игнат Степанович. А еще через полчаса вышел к месту, где когда-то было село. Торчали сваи, чернели полусгнившие останки срубов, одиноко возвышался над всем этим кладбищем колодезный журавль, на конце которого висела оборванная ржавая цепь. Лес подступил вплотную к этому заброшенному месту и пустил корни. На месте бывшего села вырос подлесок из орешника, дубняка и берез. Лет пяток назад здесь прошел пал и окончательно уничтожил брошенные жилища. Сельское кладбище заросло, и только покосившиеся кресты, еще не совсем сгнившие и совершенно не тронутые огнем, будто судьба специально пощадила это святое место, торчали среди ельника, как напоминание о ничтожном и грустном…
На этом кладбище была и могила старого приятеля Игната Степановича – Ивана. Однажды тот ушел в тайгу, перевесив через плечо тульское ружьишко, и не вернулся. На третьи сутки он был найден сельчанами в десяти верстах от села на разлапистой сосне. Он сидел на густо сплетенных ветвях с безжизненно опущенными руками, прислонившись спиной к могучему шершавому стволу. Он был мертв. Внизу на корнях старой сосны, уткнувшись оскаленной мордой в дерн, лежал огромный медведь изрешеченный пулями. Ствол сосны был изодран когтями и слезился смолой.
Предавшись воспоминаниям, Игнат Степанович не заметил, как зазевавшийся заяц выскочил из- под ног и, петляя по поляне, смешно подпрыгивая в сугробе, высоко занося зад, вскоре скрылся в зарослях. Где-то в глубине чащи заскрежетало дерево, и опять безмолвная тишина. Игнат Степанович перешел марюшку , утопая в глубоком снегу, пробрался сквозь полосу падубова кустарника и вышел к пади , по которой здесь и там, одетые в белый снежный саван красовались стога, ярко поблескивая на солнце. Время уже подходило к полудню. Ветер стих и было тепло.
Напрасно он сделал и последний круг «на удачу», обойдя несколько стогов сена и снова вернувшись к своему следу.
Ноги сковывала усталость да еще этот сугроб. Решив сократить путь, он направился к просеке, ведущей к селу. Вскоре вышел к замерзшему ключу, о существовании которого напоминает кустарник, тянувшийся узкой полоской и ныряющий в низину между двумя сопками.
Игнат Степанович вспомнил, как однажды с напарником они бродили
в этих местах. Сельчане это место называют Моховой падью. Здесь , в этом мшистом и холодном  ключе , из мха, покрытого водой, весной пробиваются стебли удивительной ягоды моховки, которая к  середине лета манит к себе лесных сладкоежек.
Тогда, пробираясь сквозь заросли ельника, Игнат Степанович услышал, как совсем рядом прогремел выстрел и засвистела картечь над головой. Бросился на землю, не понимая, что произошло, а когда поднял голову, то увидел огромную, бьющуюся в конвульсиях кошку в нескольких метрах от себя. Это приятель сбил затаившегося в ветвях над ним зверя.

Грезы Игната Степановича были прерваны медленно скатывающимся с бугра рыжим комом. Это была косуля. Она спускалась неторопливо, проваливаясь в снег, часто останавливаясь и замирая. Вот она остановилась, повернулась к невидимому за чепурышником  охотнику и подставила ему свой бок. Игнат Степанович присел в сугроб, прибрасывая  расстояние до животного, поднял ружье. «Молоденькая совсем,»- с какой-то болью и умилением подумал он. В груди  что-то дрогнуло и ему показалось, что вокруг него образовалась непривычная пустота, тревожный вакуум и сердце его замерло на долю секунды.
Стройное, изящное тело косули изогнулось, и ее мордочка коснулась снежного наста у задней ноги. Мелькнуло ее чистое белое « зеркало».
Или ветер донес до нее запах человека, или скрип снега долетел до нее, но она настороженно замерла и резко повернула голову, вглядываясь в кустарник, сквозь проредь которого маячил силуэт двуногого существа, от решения которого зависела сейчас ее жизнь. Отчего-то вспомнился вдруг Игнату Степановичу оскал мертвого медведя, пришедшего на память накануне, рысь, умирающая в конвульсиях, с глазами, ждущими не пощады, а мести. А это был совсем другой образ, образ кроткого существа с милой выразительной мордочкой и экзотическими глазами, огромными, жаждущими жизни и пощады. Игнат Степанович представил себе, как это тяжело раненное существо кричит громким, разрывающим душу криком.
Палец, державший курок, медленно и устало выпрямился, и стволы уткнулись в снег. Заметив поднявшегося человека, косуля мгновенно вздрогнула, некоторое время недоуменно смотрела на него, не веря сврим глазам, а затем прыжками, описав полукруг вдоль кустарника, скрылась в чаще. « Старею, подумал Игнат Степанович и повторил вслух, будто кто-то мог слышать его, будто перед кем-то он оправдывался:- Старею…
Возвращаясь в село мимо узкого стога сена с высоко торчавшей на его вершине палкой, мимо покосившегося за изгородью старого сарая, Игнат Степанович остановился. « Говорил ведь не повезет… Черная кошка не к добру».- подумал он и покачал головой. Но, кажется, не было никакого недовольства от того, что охота не удалась, а наоборот, стало от чего-то легче. Что-то выскочило из него вон, долго отягощавшее душу.