Французы

         В один из хороших летних дней 1992 года к моему борту в Батуми подошел очень хороший заказчик. Ему надо было доставить груз в Киев и он искал украинский борт. Мы быстро обо всем договорились, ударили по рукам, нас быстро загрузили и мы полетели в один из самых красивых городов мира. Полет прошел просто прекрасно. На наше удивление в Борисполе нам дают посадку на гражданскую полосу. Ну, диспетчеру видней. Мы сели и тут нас направляют на стоянку недалеко от аэровокзала, где как раз заканчивалась высадка пассажиров с Боинга. Такие пересечения случались редко и мы решили немножко удивить людей. Мало кто знает, что на самолете АН 26 три двигателя. Остановив два винтовых, то есть передние винты на двигателях уже не крутятся, мы с громким ревом проезжаем мимо Боинга, останавливаемся рядом и уже на месте глушим третий двигатель. Эффект имел место.
          Возле стоянки нас уже ждала машина и грузчики. Мы сразу приступили к делу как видим что к нашему борту подходит экипаж Боинга. Оставив бортача с радистом заниматься выгрузкой, мы пошли пообщаться с, как оказалось, французским экипажем. Их было три человека, один неплохо разговаривал по-русски. Смотрелись они просто шикарно, одеты с иголочки, выбриты, запах отличного одеколона. Мы же в нашей лётной, не совсем свежей робе, слегка не выбриты да и пахло от нас не одеколоном, но настроение у всех было просто превосходное.
            Подошли они узнать, как мы могли с выключенными двигателями зарулить на стоянку. Тут мы снова не устояли. Мы начали рассказывать про какую-то обратную тягу, что в этом самолете столько возможностей, что он и в воздухе может такое делать, что они и представить не могут и т.д и т.п... В общем тут нас немного понесло. Они, частично с недоверием, частично с восхищением, смотрели на наш почти тридцатилетний самолет, плохо покрашенный, с заклепками от пробоин, кое-где помятый, к тому же за последние месяца два мытый только в дождевых облаках. Но их интерес только вырос. Они попросили разрешения зайти внутрь такого уникального аэроплана. Будь ласка. Они вошли в кабину и оцепенели, когда увидели нашу приборную панель. Это был настоящий шок. Уже в то время на всех Боингах была спутниковая связь, вся панель приборов - дисплеи, примерно как везде сейчас; а тут АН 26 - такое для них непонятное, давно забытое прошлое. Они долго смотрели, пытаясь понять что к чему. Потом их командир говорит, что почти все эти приборы видел в музее авиации второй мировой войны. Ну оно так и есть. Дальше он попросил показать приборы навигации. Я посадил его на своё место, где он покрутил счетчики РСБН (радиосистема ближней навигации), с ужасом смотрел на кнопочный АРК 12 ( авиационный радиокомпас) и вообще не мог понять как локатор можно настраивать в ручном режиме и как, без подсказок компьютера, понимать, где мы и что там мы видим.  И о боже... когда этот француз увидел прицел нкпб 7, прицел 1934 года, он начал шумно восторгаться и рассказывать, что какой-то его родственник о нем ему рассказывал, а еще он даже как-то видел его в кино! У него был детский восторг, когда я показал как этот прицел работает. Под конец, уже рассматривая панель он всерьез попросил меня показать бортовой компьютер. Я показал ему линейку штурмана и ветрочет. После чего он решил, что я его обманываю и еще раз, вполне серьезно, попросил показать компьютер. Тогда я, также серьезно, поднял палец и постучал себя по лбу. В его глазах было такое недоверие, что мы не смогли сдержать смех. 
Узнав, что мы только прилетели с Грузии, Батуми, он сказал, что взлетев на таком оборудование, они бы заблудились еще в районе аэродрома. Он попросил меня показать, как я работаю на штурманской линейке и на ветрочете. Я показал. Видя какими глазами он смотрит на мои инструменты, я достал из портфеля наколенный расчетчик и подарил ему - снова детский восторг. Он что-то сказал своему помощнику и тот пошел на их самолет, быстро вернувшись с парой бутылок французского коньяка и вином. Это уже понравилось нам. Но все таки у Француза еще было много вопросов. Например, что будет если наше далеко не современное оборудование откажет во время полета. На что мы ответили, что наше оборудование практически не может сломаться, оно не зависит от спутника, тут нет как таковой электроники, для него не так опасны механические воздействия, да и на этом оборудовании мы можем работать в местах без захвата спутника, главное уметь на нем работать. А вот если на Боинге откажет основное оборудование, а вы не можете работать без электроники, вам будет хуже. В полёте мы во всем полагались только на свои знания, нам не нужен был компьютер для указок. И все же, в пылу рассуждений, мы решили их добить.
     Над рабочим местом летчиков, на всякий случай, закреплен механический компас ки13, из-за своей формы его прозвали бычий глаз. Указав на компас, мы сказали, что этот прибор всегда настроен на полярную звезду и у нас есть таблица по которой, если что, мы всегда определим где мы находимся, а придумал его еще Циолковский. У француза был такой вид, такое замешательство, что мы начали смеяться еще не закончив шутку. Тут уже он понял, что мы его разыгрываем и начал хохотать вместе с нами.
  За время беседы наш самолет уже разгрузили и дозаправили. Радист даже успел накрыть столик - разлил наше шило, настоянное на разных грузинских травах и нарезал бутерброды с нашим шикарным украинским салом. Французам мы сказали, что это наш авиационный напиток, его пьют быстро и до дна, ну и сразу закусывают этим канапе. Они так и сделали. Сначала они потеряли дар речи, потом съели все бутерброды и только после этого начали хохотать, но от второй отказались.
Пришло время расставаться с новыми друзьями. Нам пора было на взлет но их командир сказал, что очень жарко, и надо немного подождать, чтобы спала температура. На что мы ответили, что этот самолет запускается и вылетает при любой температуре. Наш самолет и правда бы запустился бы и так, но слова француза привели нас к мысли запуститься более эффектно. При очень высокой температуре, когда движки никак не хотят запускаться, в момент нагрузки, технарь выплескивает ведро холодной воды в сопло двигателя. Происходит резкий перепад температуры, вспышка, и двигатель работает. В нашем случае этого делать было не нужно, да и двигателям это не полезно, но понты дороже денег, как говориться. Мы послали радиста, чтобы он плеснул по пол ведерка. Эффект был отличный. Французы уже чуть не плакали. Они за один час открыли для себя так много интересного и нового, что было, по сути, давно забытое для них старое. Уже пробегая по полосе на взлет, мы увидели, что они всё ещё стоят и смотрят нам вслед. Оторвавшись от бетонки, убрав шасси, мы, в знак прощания, покачали им крыльями. Хотя этого тоже делать нельзя.