Пленники Гоби

Хочу рассказать об истории, которая произошла  в семидесятых годах прошлого века в  Монголии, где тогда находилась мощная группировка советских войск, призванных противостоять китайской агрессии, если таковая вдруг случится. Сегодня, наверное, не все знают, что в те годы в соседнем Китае происходила так называемая «культурная революция», а Советский Союз там называли, «страной ревизионистов», и обещали, разбить «собачьи головы» этих самых ревизионистов. На полном серьёзе говорили о том, что нужно «бить по голове, а остальное само отвалится». А ведь ещё совсем недавно с этими соседями у нас были самые тёплые отношения, а на радио очень популярной была песня «Русский с китайцем братья навек». Правда, сейчас мы вновь стремительно сближаемся с Китаем, и я не удивлюсь, если эта песня, опять будет востребована.

А в те дни вся внутренняя жизнь наших войск, в Монголии была подчинена выполнению одной задачи - готовиться к  войне в тяжелейших условиях. И вдруг совершенно неожиданно, как будто кто-то это сделал специально, возникла ситуации, при которой в одной  из советских воинских частей, у самой границы с Китаем, пропадают два наших солдата,  да ещё и на машине, да ещё и с автоматами. Хотя, конечно, с одной стороны, такая  потеря  была вроде  и не очень значительной, с учётом того, что и у нас и у китайцев были миллионные армии. Да и пропавшими оказались всего лишь повар походной кухни и водитель машины-водовозки, к которой прицеплялась та самая кухня. Но если посмотреть с другой, стороны, то это было не совсем так. Оба солдата служили в бригаде материального обеспечения, автотранспортом которой обеспечивалось снабжение всем необходимым значительной части  группировки советских войск. По территории Монголии регулярно двигались автоколонны этого соединения. Они везли оружие и боеприпасы, продовольствие и горюче-смазочные материалы, вещевое имущество, дрова, уголь, стройматериалы и т. д. Так называемые «плечи подвоза» были значительные, поэтому в составе  почти каждой такой колонны двигалась походная кухня и водовозка. Естественно, повар и водитель за время службы неоднократно побывали почти во всех гарнизонах, где находились боевые части, знали их предназначение, наименования, дислокацию, месторасположение их складов и т.д.

И вот, повторюсь, пропали двое рядовых,  два  друга - Гюнтер Горовец и Тулун Туменов. При этом надо заметить, что  официально, по именам и фамилиям обоих называли только офицеры,   солдаты же, сослуживцы, обходились  первыми слогами  их имён и фамилий, вот и получалось, что один был Гюго, а другой Туту.  Оба они подозревали, что эти  клички им придумал командир их хозяйственного взвода прапорщик Задрыгин, наверное, потому, что  таким образом он отводил душу. Ведь его самого  за глаза все солдаты называли Задрыгою и это не было для него секретом.
 
Гюнтер был из поволжских немцев, родителей которого выселили во время Великой Отечественной войны в Казахстан. Очевидно, от предков ему досталась их деловитость и большая аккуратность.  Поварская тужурка и колпак у него всегда были белоснежными, потому, что он стирал их в тёплой воде, в ванной, предназначенной для чищеной картошки.  Он каждый день подшивал свежий  подворотничок, а сапоги и солдатскую бляху чистил до блеска. Его друг Тулун  был родом из  бурят, роста небольшого,  и мешковатого телосложения. Кстати, однажды он, на вопрос друга, как переводится его имя на русский язык, нехотя сказал, что это «кожаный мешок». Потом пожалел об этом и, боясь, что теперь от насмешек сослуживцев спасу не будет, гордо добавил, что такое же имя носит и его районный город. Гюнтер, уважительно кивнул, и к его чести, никому о значении слова «тулун»  не сказал. А про своё имя с гордостью сообщил, что на древнем арийском языке оно означает  «войско», или «армия».

Аккуратностью, прямо скажем, Тулун  не отличался. При обслуживании своей машины он, пренебрегая требованиями Задрыги, ленился надевать свой промасленный и прохудившийся на коленках комбинезон, в результате чего на форменных брюках и тужурке у него часто появлялись масляные пятна. Но, как научили его в своё время старослужащие, он тайком стирал своё обмундирование в ведре, снятом с противопожарного щита, наполнив его бензином, слитом с топливного бака собственной водовозки. Отчего его обмундирование из защитного вскоре приняло светло салатный оттенок, да ещё и с чуть ли не белыми разводами. На что Задрыга  однажды сказал;

 - Ну, вы посмотрите, на дворе ещё зима, а у Туту  уже началась линька.

Такая стирка могла закончиться плачевно, и Тулун это понял, когда однажды летом, чуть не сгорел сам и не устроил пожар в автопарке. Расстелив тогда, выстиранное по новому методу обмундирование на капоте своей водовозки, он прилёг на лавочке в месте, отведённом для курения. Окурок, не глядя лихо, бросил себе через голову, и тут же чуть не взлетел на воздух от взрыва. Дело в том, что остатки бензина он только что  слил в ямку, которая была выкопана в центре курилки, и забыл об этом. Накопившиеся там окурки, пропитались бензином и буквально взорвались. Огнём больно «лизнуло» голые ноги Тулуна, загорелись портянки, которыми он обмотал голенища сапог,  а несколько солдат, которые обслуживали свои машины, бросились с огнетушителями к курилке. Хорошо, что офицеры не задолго до этого ушли на обеденный перерыв, и никого из них там не оказалось, а свидетели происшествия - друзья-приятели не стали никому говорить об этом. Правда, Тулун не удержался и, рассчитывая, очевидно, на сочувствие, под большим секретом, в этот же день сам рассказал обо всём Гюнтеру. Однако реакция друга его неприятно удивила. Тот постучал ему костяшками пальцев по голове и  сказал:

 - Ни фига себе. Нет, ты не Туту, а Ту-ту-ту, - и расшифровал - тупой Тулун Туменов. Благодари Бога, или кому ты там молишься, что всё так обошлось.

На клички, которыми друзей наградили, оба  особо-то и не обижались, они их вообще, можно сказать, не задевали даже.  Гюнтер, например, до армии  прочитавший  книгу знаменитого   писателя «Человек, который смеётся»,  считал, что такую кличку надо было ещё заслужить. Он даже пытался найти в себе черты Виктора Гюго, но так как биографии его не знал, то пришёл только к выводу о том, что он сам тоже очень сообразительный, умеющий обобщать и фантазировать. Эти свои качества он иногда пытался продемонстрировать  Тулуну, философствовал о том, что его походная кухня и водовозка друга, это  вода и еда, и что они в условиях Монголии являются  гарантией всеобщего выживания. А если к ним  добавить ещё и заправленный бензовоз, то они в песках становятся самыми главными. Те грузы, что  перевозят колонны  их бригады,  сущая ерунда, по сравнению с тем, что возят они. И очень жаль, что некоторые сослуживцы и командиры – особенно прапорщик Задрыга, их явно недооценивают, но когда-нибудь они это поймут, да будет уже поздно.

В кличке же Тулуна, по мнению самого водителя, было нечто связанное с автомобилем,  вроде, как её сигнал,  а автомашины он очень любил, и считал своей большой удачей то, что в своё время, по направлению от военкомата, перед призывом в армию, в своём  райцентре, окончил курсы водителей. Правда, покрутить баранку дома  он не успел, но в армии на это особого  внимания и не обратили. Просто дали водовозку и назвали военным водителем, а это  уже было большим доверием. В мечтах Тулун представлял как, закончив службу в армии, приедет домой, сам председатель колхоза  назначит его   водителем своей  «Волги», и он будет катать на председательской машине, ту, по которой тайно  вздыхал - ненаглядную Дэлэр. Она тоже была не просто работницей колхоза, а учётчицей. Сколько напишет кому трудодней, тот столько за них и получит денег или зерна при расчёте.

У Гюго были за плечами десять классов и школа военных поваров, а у Туту  семь классов школы и, как уже говорилось,  курсы шоферов при ДОСААФ. Друзья  жили в одной казарме, а их кровати стояли рядом.  Дружба у них завязалась после того, как Гюнтер пришёл на помощь Тулуну, взяв его под свою защиту, когда сослуживцы стали особенно донимать того своими насмешками за его неправильный русский, за нерасторопность и умение засыпать, мгновенно, как только представлялась возможность. С рослым и сильным Гюнтером ни кто связываться не захотел,  рискованное это было дело. Мало того, что повар был физически очень крепким парнем, так он  на полевых выездах   мог зачерпнуть из котла своей кухни  в котелок любому лишь мизерную порцию супа или каши, а  уж о добавке вообще можно было и не мечтать.

Гюнтер  подкармливал Тулуна, когда они находились на маршах, а Тулун не только по обязанности, но и в знак благодарности, по первому   требованию  подвозил  к его кухне воду, колол дрова, помогал мыть котлы и т.д. Немаловажным было и то, что кухня во время таких выездов была на прицепе у водовозки  Тулуна, и во время  марша он возил Гюнтера в своей кабине. По пути они предавались воспоминаниям о местах, где родились, о жизни до армии, и о планах на будущее.  Когда поблизости никого из начальства не было, Тулун  даже разрешал Гюнтеру немного порулить, и тот уже неплохо управлял машиной, а у его друга   появлялась лишняя возможность немного  поспать, что он и делал с превеликим удовольствием.

Полевые выезды были довольно-таки частыми, потому, что бригада материально-технического обеспечения, в которую входил  хозяйственный взвод друзей, двумя своими бортовыми и одним наливным батальонами, как уже, говорилось, очень часто колесила по Монголии. Ещё одно структурное подразделение бригады  - рота массовой заправки танков, в этих маршах не участвовала, так как её применение предусматривалось только в военное время.

Было, конечно, в Монголии, ещё и две ветки железной дороги.  Одна  шла от советского Соловьёвска к монгольской станции  Баянтумэн, возле которой был г. Чойбалсан и там стояла советская Тацинская танковая дивизия, а вторая тянулась от Кяхты, что на советской стороне, аж в китайский Пекин, проходя через монгольскую столицу Уланбатор и г. Чойр, где дислоцировалась наша мотострелковая дивизия. Обе эти дивизии снабжались в основном по железной дороге.

Прапорщик Задрыгин был лишь не на много старше Гюго и Туту, и, наверное, поэтому старался казаться солиднее и строже, чем это требовалось по службе. Нельзя сказать, что у него отношения с поваром и водителем водовозки  были натянутыми. Конечно как один, так и другой получали иногда замечания и даже взыскания, но по мелочам. Гюнтер за разговоры в строю, за опоздания на построения, попытки увильнуть от работы по уборке казармы и закреплённой за взводом территории. Тулун, за неряшливый внешний вид, небрежно заправленную постель и так далее. Прапорщик  одновременно был хоть и требовательным, но не упускал случая незлобиво подтрунивать над подчинёнными. Например, однажды в присутствии всего взвода он спросил Гюнтера:

- А скажи-ка мне рядовой Горовец, почему  говорят, будто на флоте  кок приравнивается к сухопутному генералу, а про сухопутных поваров я такого что-то не слышал? Хотя  поваров мы, конечно, ценим, но не настолько же?

На что Гюнтер ответил:

- Про флотского кока это всего лишь шутка, товарищ прапорщик. Ну, посудите сами, кого может накормить флотский повар? Только  экипаж своей посудины, да и сам он не застрахован от того, чтобы  самому не стать  кормом для рыбок. А вот сухопутный повар величина общегосударственного, а может и международного уровня.  Армейские повара кормят целые батальоны, полки, дивизии и, между прочим, вас товарищ прапорщик. А случись где-либо беда, землетрясение, например, пожар или наводнение, кого туда посылают в числе первых? Поваров и медиков. Без армейских поваров не обходится ни одного крупного праздника. Вы, наверное, и сами, в младенческом возрасте, - здесь он посмотрел  направо и налево своей шеренги и ехидно улыбнулся, - не раз лакомились кашей с тушёнкой и чаем, которыми мы угощаем, по большим  праздникам, сотни, а то и тысячи людей прямо на улицах и площадях городов.

Ответу Гюнтера кое-кто из солдат даже зааплодировал, а Задрыга, так и не найдя, что ответить на это, быстро свернул полемику с подчинённым, отложил её на другой раз, который наверняка скоро представится. Предстоял очередной марш на большое расстояние в пустыню Гоби, а уж там он найдёт, как поквитаться с Гюнтером.

Надо сказать, что колонны с грузами для войск уходили из бригады по три, а то и по четыре раза в месяц, так как продолжалось наращивание группировки наших войск в Монголии. Водители едва успевали восстанавливать силы после одного марша, как надо было готовиться к следующему. Гюнтеру с Тулуном было, конечно  нелегко, так как если водители бортовых или наливных машин хоть как-то чередовались, то повар и  водовоз были бессменными.

Вот и в тот раз, а это было в начале февраля, командование сформировало колонну, которая должна была пройти самым длинным маршрутом, от армейских складов в районе Уланбатора через всю Монголию до самой границы с Китаем, где стояли части особого назначения. Это были действительно особые части, десантно-штурмовые и разведывательные,  а на их вооружении  находились самые современные бронетранспортёры, средства радиоразведки, боевые машины пехоты, плавающие танки,  вертолёты огневой поддержки пехоты и даже беспилотники. Эти части только обустраивались на новом месте, и в этот раз для них предназначалась колонна более чем из  ста автомашин.

Вторая  половина маршрута должна была проходить   по безлюдной и безводной пустыне Гоби, поэтому к маршу готовились особенно тщательно. Главное внимание, конечно, уделялось экипировке водителей, исправности автомашин и дисциплине марша, была реальная опасность попасть не в Арвайхээр и Мандалгоби, где стояли эти части, а в Китай, граница с которым проходила там буквально рядом. Как всегда водовозка Тулуна, с прицепленной к ней кухней Горовца, стояла в конце колонны. Там кроме неё  шли ещё машины с резервным дизтопливом и бензином, а также   авторемонтная мастерская и санитарная машина, а всё это вместе называлось «техническим замыканием».

Обычно такие колонны возглавляли по очереди или комбриг, или кто-то из его заместителей. На этот раз начальником колонны был назначен заместитель командира бригады по тылу майор Ханяк. Это была первая его такая поездка, так как он недавно прибыл в бригаду после окончания военной академии.

Майор очень серьёзно подошёл к выполнению задачи, он лично осмотрел чуть ли не каждую машину, поработал над  картой и даже приказал взять несколько цинков холостых патронов к автоматам, взрывпакеты и сигнальные ракеты, рассчитывая организовать марш, как он говорил, «на тактическом фоне».

Как раз во время подготовки к этому маршу отношения с Китаем у нас обострились до невозможности.  Китайцы решили показать свою силу, и напали на маленький Северный Вьетнам. Замполит рассказывал, что китайцы изобрели какие-то мясорубки, перемалывали в них пленных вьетнамцев, а потом разбрасывали этот «фарш» с вертолётов на головы мирных вьетнамских жителей. После Вьетнама они якобы планируют напасть на Монголию, а потом и на Советский Союз.

Накануне марша прапорщик Задрыгин вместе с Гюнтером и Тулуном получили для кухни положенное продовольствие, вместе с дровами и старыми отработавшими  свой срок шинами загрузили всё это в отдельную машину и под горловину заправили  водовозку. Гюнтер залил  воду  в котлы для приготовления первого и второго  блюд, оставалось только на первой же остановке поджечь топку, вскипятить воду, затем на следующем привале  забросить в котлы всё, что нужно, в основном концентраты, и к обеденному привалу обед был бы готов.  Обычно Гюнтер так и делал,  а если не видел командир взвода, то  иногда ездил на подножке кухни, чтобы на ходу подкладывать в топку дрова. Тулун периодически посматривал в боковое зеркало за кухней и Гюнтера на ней, чтобы остановиться, в случае чего.

И вот теперь, после раннего завтрака в бригадной столовой колонна вышла на марш. Двигались на юго-запад.  Всё шло как обычно, скорость была в среднем не более сорока километров в час, и Гюнтер с Тулуном ехали, стараясь соблюдать нужную дистанцию от впереди идущей машины. Тем более, что там, рядом с водителем сидел Задрыга. Дорога была обычная грунтовая,  хорошо наезженная, поначалу даже почти без ухабов. Тулун, борясь со сном, то распевал бурятские песни, то рассказывал Гюнтеру о Байкале и о том, как ходил с отцом и старшим братом в тайгу на охоту. Иногда некоторые машины ломались, авторемонтники останавливались их чинить,   и тогда  водовозка с кухней оказывались самыми последними в колонне.  На небольшом привале  Гюнтер  засыпал в котлы консервированные продукты и стал готовить обед. Дорога и местность становилась всё менее привлекательными, часто приходилось преодолевать крутые подъёмы и спуски, растительности становилось всё меньше, монгольских стойбищ тоже.

Обед состоялся во время, на него ушло более часа и майор Ханяк начал всех поторапливать, говорил, что надо успеть засветло приехать на то место, где будет ужин и ночёвка. По просьбе прапорщика Задрыгина майор Ханяк разрешил кухне, водовозке и машине с продовольствием ещё некоторое время оставаться на месте, чтобы Гюнтер и Тулун смогли вымыть котлы, залить в них снова воду, разжечь топку, а затем на увеличенной скорости обогнать колонну и заблаговременно прибыть в пункт для ночёвки самостоятельно. Там надо было подготовить  к приходу колонны ужин.

Всё так и получилось. И доехали  часа на два раньше колонны, и ужин приготовили. Весь транспорт, прибывшей уже в темноте командиры расположили  буквой «П», в центре поставили штабную машину, кухню и  техническое замыкание, а пока все ужинали прапорщик Задрыгин, по традиции, из старых, отработавших положенный срок, шин развёл большой костёр. Он и тепло давал и якобы волков отпугивал.

К подъёму Гюнтер с Тулуном уже приготовили всем не хитрый солдатский завтрак. Некоторые водители из фляжек умылись  и даже сделали лёгкую разминку.  После завтрака и короткого инструктажа колонна продолжила путь. Вскоре началась уже настоящая  пустыня. Местность была по-прежнему пересечённой. Барханы были более пологими, но не из песка. Его почти не было.  Вся поверхность плато, а оно находилось на высоте более двух тысяч метров, была покрыта мельчайшей чёрно коричневой крошкой, и кое-где тонким слоем снега. Из растительности  произрастали кустики каких-то колючек и пустынной берёзки. Это такое красивое древовидное  растение с бледно-жёлтой, словно из воска  блестящей корой и высотой всего сантиметров двадцать, тридцать.

Ярко светило солнце и так как в кабинах было сравнительно  тепло, то создавалось впечатление, что за окном чуть ли не лето, а на самом деле мороз был градусов двадцать. Только один раз неподалёку от дороги в лощине увидели артезианский колодец и монгола, который пас небольшое стадо лошадей, верблюдов и овец. Неприхотливые животные с удовольствием поедали всё, что росло среди камней и каменной пыли. Несколько раз видели также небольшие стада косуль. Ближе к обеденному времени с высоты очередной сопки все увидели сначала трубы котельной, а потом и щитовые казармы военного городка. Это был Арвайхээр. Начальник колонны разделил колонну на две части, одна практически уже подошла к месту назначения, а другая двинулась немного восточнее в Мандалгоби. 

Разгрузкой занимались местные десантники. Часть машин со строительными  материалами майор Ханяк отправил ещё на строящийся неподалёку так называемый аэродром «подскока». Быстро разгрузившись и пообедав, уже в стационарной столовой военного городка водители опять выстроились в колонну, и ждали прибытия тех, кто ушёл на Мандалгоби. Ханяк спешил, чтобы начать путь в обратном направлении и засветло с одним небольшим привалом дойти до места ночёвки. Тулуна заставили слить свою воду в гарнизонную котельную, потом он пополнял себе её запас из артезианского колодца, заполнял котлы в кухне, а Гюго разжигал топку для приготовления ужина. Задрыгин сказал, чтобы концентраты закладывали, на следующем привале и в этой  суматохе Тулун забыл дозаправиться бензином. Наконец все были в сборе и после проверки личного состава и машин, была дана команда - приступить к движению. В водовозке датчик топлива показывал полбака, но Тулун ему особо не доверял. На самом деле бензина могло быть и больше и меньше, но на первой же остановке можно было дозаправиться, бензовоз шёл неподалёку впереди, всего за двумя машинами.

Всё шло по плану, как вдруг на выезде из военного городка в хвосте колонны сломались сразу две  машины. Прапорщик Задрыгин на этот раз был на грузовике с продовольствием  почему-то в середине колонны. Водовозке надо было пропускать вперёд автомастерскую, потом Тулун узнавал, у водителей сломавшихся машин, не нужна ли кому  вода в радиатор, а Гюго подбрасывал в топку новые дрова. Потом, когда эти манёвры закончились, Гюнтер попросил Тулуна дать ему порулить. Они остановились ещё раз, чтобы поменяться местами.  В результате, когда  начали движение, то от колонны  увидели только облако пыли, которое вскоре было разогнано начинавшимся ветром. Все машины теперь были налегке и скорость ушедшей колонны,  значительно увеличилась. Не опытный в вождении Гюнтер боялся развивать большую скорость, и они ещё больше отстали. Колонны уже видно не было. Вскоре друзья подъехали к развилке, где можно было ехать по правой или по левой дороге. Посовещавшись,  решили ехать по правой.

Ещё в начале марша всех предупреждали, что хотя  наезженных дорог, ведущих в Китай здесь нет, и они могут идти только параллельно границе,  надо всё же быть внимательными. А так как Китай был слева, то они решили ехать направо, тем более, что Тулуну далеко впереди, в наступавших сумерках, однажды показалось,  как мелькнули  задние фонари какой-то машины. Он забрал у Гюнтера баранку   и погнал, рискуя опрокинуться. Потом были ещё развилки, огни впереди больше не появлялись, друзья уже ехали, как говориться, наобум, и вскоре поняли, что окончательно заблудились, хотя ни одному, ни другому не хотелось в это поверить.

На смену сумеркам   стремительно приближалась ночь, фары высвечивали слегка наезженную дорогу, которая вела неизвестно куда, а тут случилась ещё одна неприятность.  Тулун с тревогой всё чаще  стал посматривать на прибор, показывающий  уровень топлива в баке водовозки, и вскоре обнаружил, что его стрелка показывает ноль. Стало ясно, что вместе с последними лучами  солнца в машине закончился и бензин. Так как машина прапорщика с продуктами осталась в колонне, то и в кухню закладывать было нечего, хотя вода в котлах уже кипела.  По установившейся привычке Гюнтер всегда вёл себя по отношению к Тулуну, как старший их экипажа и сейчас счёл необходимым отругать своего единственного подчинённого за беспечность, в результате которой теперь люди останутся без горячего ужина. Потом, увидев, как сильно Тулун переживает, «ободрил» его, сказав, что, в крайнем случае, тому грозит не более пяти суток расстрела. Шутки шутками, но  возвращаться назад было не на чем, да и куда ехать всё равно они не знали.

Взобравшись на последних каплях бензина на вершину очередной сопки, они  остановились, вышли из машины  и огляделись вокруг. Было полнолуние, и кое-какая видимость всё же сохранялась, но ничего обнадёживающего они не обнаружили. Кругом было суровое безмолвие, но усиливался пронизывающий ветер. Топка в кухне погасла. Вокруг были всё те же барханы, но уже из жёлтого песка.

Гюнтер с Тулуном ссорились крайне редко, но в этот раз без серьёзного разговора было просто не обойтись. Гюнтер полностью возложил вину за случившееся на Тулуна, и опять сказал, что тот не просто «Туту», а «Ту-ту-ту», и не преминул пояснить, - то есть - тупой Тулун Туменов. Сказал, что выйти в рейс по пустыне с почти пустым баком бензина,  мог только очень тупой водитель. Но, поняв, что ссориться сейчас не время  решили спуститься в низину, найти там хоть какое-нибудь укрытие  для ночёвки, где не дул бы такой свирепый ветер.

И тут им повезло, в низине была скважина,  видно здесь монголы поили свой скот и останавливались на отдых  местные водители. Рядом валялось множество пустых консервных банок и бутылок. Нашлась и  небольшая гряда из крупных камней, и там хоть как-то можно было укрыться от  ветра. Вскоре в кабине стало очень холодно и оба залезли на тёплые котлы кухни, но и они через час тоже остыли. Хорошо, что на водовозке имелся топор, на передке её оставалось ещё несколько поленьев дров, к ним нарубили и прибавили  каких-то колючек и зажгли костёр. В вещмешках у них было по плащ-палатке, из них соорудили кое-какое укрытие и  перенесли туда сиденья из кабины.

Пропажу кухни и водовозки первым заметил прапорщик Задрыгин, но случилось это,  уже когда колонна остановилась  на ужин и ночлег. Но если ночлег обеспечить труда не составляло, то с ужином надо было что-то делать - ни кухни, ни водовозки на месте, естественно, не оказалось.  На лицо была большая проблема – потеря двух солдат с оружием вблизи китайской границы. Задрыгин клялся и божился майору Ханяку, что лично ставил водовозку с кухней на её обычное место в колонне, а когда и где она пропала, не видел, так как сам находился в середине колонны.  Начальник автослужбы, ехавший в техническом замыкании, доложил, как он останавливался для устранения поломки сразу в двух машинах, провозился с ними часа два и вынужден был брать одну на буксир. Догнал колонну он недавно, а водовозку с кухней по пути не встречал.

Ханяк приказал всем выдать суточный сухой паёк и отдыхать, а начальнику автослужбы возвращаться в оставленный накануне гарнизон и внимательно смотреть, не стоит ли Туменов со своей машиной где-нибудь, потом возвращаться в колонну. Уже в полночь авторемонтная мастерская вернулась к месту ночёвки ни с чем. Когда пропавшая машина не вернулась и к утру, майор Ханяк, отобрав двух самых надёжных водителей, приказал полностью заправить их и взять с собой в запас ещё несколько канистр с бензином. Возглавить поисковую группу он  приказал командиру бортового батальона, имевшему с собой карту. Поиск решили вести не только по пройденному накануне маршруту, но и на дорогах, пересекавшихся с ним, или отходивших от него. При любом результате командир батальона должен был не пытаться искать колонну, а с кухней и водовозкой к вечеру самостоятельно возвращаться в бригаду.  К исходу дня  вся колонна вернулась на зимние квартиры, и майор Ханяк, волнуясь и переживая, доложил комбригу о происшествии и мерах, которые он принял.

Нужно сказать, что  уже бывали случаи, когда отдельные машины отставали от колонн, но их вскоре находили на маршрутах, ремонтировали и возвращали в бригаду. Комбриг надеялся, что так будет и в этот раз, и большие надежды возлагал на комбата, который ещё не вернулся. Но поздно ночью,  и  эта поисковая группа прибыла ни с чем. Теперь уже комбриг забеспокоился всерьёз. Он был уверен, что после его доклада в штаб армии непременно получит взыскание и за плохую организацию марша, и за несвоевременный доклад о происшествии. Он решил рискнуть и сделать ещё одну попытку найти пропавших, снова послать уже две  группы, но когда и они через сутки вернулись безрезультатно, комбриг вынужден был доложить обо всём начальнику тыла армии, которому бригада подчинялась непосредственно. Тот по телефону накричал на комбрига и приказал опять выслать в район пропажи водовозки не менее трёх групп по две машины каждая. Потребовал, чтобы возглавили их  опытные офицеры, и у каждого должны быть карты, с нанесёнными маршрутами поиска. Одновременно штаб объединения обратился к командованию монгольской армии и в первую очередь к их пограничникам с просьбой оказать содействие в поисках водителя и повара.

А обстановка в регионе всё более осложнялась. Китайские войска продолжали наступление на Вьетнам, и теперь очередь показать свои военные возможности была за советской стороной. Поэтому  на самом высоком уровне было принято срочное решение непосредственно у китайской госграницы провести масштабные военные учения с участием в них войск Сибирского и Забайкальского военных  округов и, прежде всего,  39-й армии, дислоцировавшейся в Монголии, а также  кораблей Тихоокеанского флота.

Срочно  из  Сибири и Алтая в Монголию дополнительно перебрасывались две мотострелковых дивизии и вводились в состав армии. Одну дивизию выгрузили прямо в голую степь в районе Эрдэнэта, другую, в таких же условиях неподалёку от Баганура. Потом ещё одну дивизию отмобилизовали в г. Бийске укомплектовали приписным составом, то есть теми, кто в своё время уже отслужил в армии и тоже ввели в Монголию. Хорошо, что вскоре её вернули в Союз. Одновременно несколько авиационных полков перелетели из Белоруссии и Украины и влились в состав наших уже имевшихся в Монголии двух авиадивизий. Приводились в порядок имеющиеся и строились новые, так называемые «аэродромы подскока».  Общая группировка войск на территории Монголии составляла теперь свыше ста тысяч человек. В это же время произошла замена командующего 39 армии. Им стал генерал-лейтенант Фомин – человек, с ярко выраженной «военной косточкой», суровый, беспощадный к любым проявлениям разгильдяйства, особенно в вопросах поддержания  дисциплины и  боевой готовности.

И вот именно в это время, вблизи китайской границы вдруг пропадают вместе с машиной два вооружённых советских солдата.

Когда генералу Фомину доложили о происшествии, он был буквально взбешён. Особенно его возмутило то, что доклад из бригады поступил в штаб армии только через три  дня после пропажи солдат. Он в это время делал ознакомительный объезд войск и в бригаду материального обеспечения выехал на машине буквально сразу же, хотя   был уже поздний  вечер. Перед отъездом из Уланбатора он приказал с раннего утра следующего дня к поискам солдат привлечь вертолёты, задействовать силы монгольских пограничников и  попросить о содействии местные монгольские органы власти, находящиеся  в районе поиска.

В бригаде Фомин пробыл недолго, но и этого времени хватило, чтобы командованию её, это посещение запомнилось на всю жизнь. Построив офицеров, он, не стесняясь в выражениях, назвал всех преступниками, бездушными лентяями, и бросившими в пустыне замерзать солдат. Приказал продолжить поиски, и уехал, пообещав всех строго наказать.

Не дождавшись возвращения уже находящихся на поиске двух групп, комбриг принял решение срочно послать в пустыню ещё и начальника физической подготовки бригады майора Стрельникова. Это был не простой майор. Во-первых, он являлся  чемпионом Вооружённых сил по метанию молота, а во-вторых,  был  отличным охотником. Не очень занятый по службе он нередко браконьерничал, добывая свежее мясо косуль. Иногда   привозил  волков, лисиц и даже горных козлов-архаров. Он уже пятый год служил в Монголии, отлично ориентировался в незнакомой  местности и на него возлагались большие надежды.

Получив задачу, майор не стал брать себе в помощь ещё кого-либо, сказав, что один он будет маневреннее. Как обычно Стрельников уехал на трёхосном ЗИЛе с водителем рядовым Муковкиным,   коренным забайкальцем, к которому прочно приклеилась кличка «гуран». Скорее всего, ему дал её всё тот же прапорщик Задрыгин. Всем остальным командир взвода пояснил, что это не оскорбление. Гуранами называют коренных забайкальцев, потомков от смешанных браков русских с бурятками. А о том, что слово «гуран» с бурятского на русский переводится,  как «самец сибирской косули», он не сказал, а, может быть и не знал.

Получив эту неожиданную задачу,  Стрельников прикинул - если пропавших солдат найти и не удастся, то попутно он неплохо поохотится. В кузов ему загрузили солидный запас дров, канистры с бензином и ведерный термос с кипятком,  с десяток сухих пайков. Выехали они рано, шли на высокой скорости, а чтобы не терять времени на завтрак,  перекусили с Муковкиным консервами уже на ходу.   Во второй половине дня  они были в том районе, где предположительно могли находиться рядовые Туменов и Горовец.

Стрельников приказал Муковкину больше не гнать машину, ехать медленнее, не обращая внимания - есть дорога или нет, только лишь выдерживать направление, которое он ему будет указывать. Для начала он принял решение ехать строго на юг. Часа через два такого движения и Стрельников и Муковкин почти одновременно увидели архара, которого они, видно, только что спугнули. Майор отлично знал, что на козла охотиться надо пешим, подбираться к нему неслышно с подветренной стороны, но тут был особый случай, он сильно торопился, так как понимал, что главное сейчас не охота, а поиск пропавших солдат. Однако охотничий азарт сравнительно легко победил его служебный долг. По уже отработанному приёму, он с ружьём быстро перебрался в кузов, а Муковкин погнался за козлом. Несмотря на то, что скорость и у козла и у машины была почти одинаковой,  животное всё-таки имело большое преимущество, оно бежало практически по прямой, взбираясь на крутые подъёмы и делая гигантские скачки на гребнях небольших скал. Охотникам же приходилось такие места  объезжать.

В азарте погони Стрельников всё же успел подумать  о том, что если ему повезёт и козла всё-таки удастся застрелить, то мясо его будет с существенным изъяном. Во время длительного бега оно приобретёт запах пота, который не выходит у козла  наружу, так как  у архаров, как в прочем и других животных кроме лошадей, нет потовых желез. Потом  трудно будет убрать этот привкус  даже специями. Очевидно, Стрельников подумал так, чтобы  не сильно расстраиваться в случае неудачной охоты.

Мчались они  навстречу лучам быстро снижающегося солнца, которые их сильно слепили, а архар всё дальше отрывался от них и надолго скрывался из вида. Наконец  Стрельников решил прекратить его дальнейшее преследование. Он приказал Муковкину въехать на вершину той высокой сопки, что возникла перед ними, чтобы  с большой высоты можно было  попытаться увидеть водовозку с кухней. Машина с большим трудом преодолевала крутой подъём и когда она была уже почти на вершине, Стрельников и Муковкин вдруг увидели, что там стоит маленькая палатка, оттуда выскочили два вооружённых автоматами солдата в ватных фуфайках и таких же брюках и  наутёк бросились  вниз, к подножию сопки. Там  росли небольшие кусты, и в них стояла машина.

У Стрельникова и Муковкина  сначала возникло предположение, что они потревожили монгольских пограничников, но когда зашли в палатку, то увидели незнакомого типа маленькую радиостанцию, на которой отчётливо виднелись какие-то иероглифы. И тут Стрельникова словно током прошибла мысль - они сами того не подозревая, где-то пересекли государственную границу и находятся в Китае. В это просто не хотелось верить, но когда Стрельников ещё раз осмотрел радиостанцию, то к своему ужасу понял, что всё именно так и обстоит. Надо  было как можно  быстрее возвращаться в Монголию.  Испуганный Муковкин, видно, понял это ещё раньше. Притихший и растерянный он уже сидел в кабине.  Стрельников торопливо посмотрел туда, куда убежали китайцы, и увидел, что те добежали до машины, которая их, очевидно, только что приезла, к ним присоединились ещё двое китайцев. Все они с автоматами, рассредоточились и залегли, изготовившись к стрельбе, а потом и раздались одиночные выстрелы. Но стреляли китайцы очевидно поверх голов,  наступать они явно не собирались.  Стрельников не сомневался, что как только они с Муковкиным уедут, китайцы снова  вернутся в палатку и по рации сообщат своим командирам о нападении русских. Надо было не допустить этого.

Стрельников снова ринулся в палатку, схватил радиостанцию и зачем-то даже чехол к ней и, забросив их в кузов машины, приказал Муковкину гнать назад. Спускаться по старому маршруту было слишком круто, и он приказал водителю сначала взять левее, а потом, выехав на равнину и гнать в северном направлении.

Муковкин так и сделал.  Проехав сначала в вечерних сумерках, а потом  при свете фар километров тридцать,  Стрельников решил, что  они  уже в Монголии. При этом ему очень  хотелось надеяться, что их оплошность никому известна не будет. Но ошибся.

Дело в том, что их прорыв через границу с вершины другой сопки наблюдали два монгольских пограничника, а вот  то, как нарушители возвращались, они уже не видели, потому, что  темнело, к тому же Стрельников и Муковкин на обратном пути несколько сменили маршрут.

То, что наши «охотники» так легко попали в Китай, объясняется очень просто. Свою сторону границы монголы только недавно начали оборудовать, то есть строить проволочное заграждение, устанавливать шлагбаумы, контрольно-следовые полосы, налаживать телефонную связь пограничных нарядов с заставами и т. д. Но всё это делалось с монгольской неспешностью, и пока только  на участке от Халхингола на юго-запад. На некоторых участках были вкопаны пограничные столбы, да и то на очень приличном расстоянии один  от другого. Штаб пограничного отряда на этом участке располагался в двадцати километрах от того места, где это всё случилось, а погранзастава находилась хоть и в два раза ближе, но была малочисленной. На охрану границы уходило несколько парных нарядов через каждые три-четыре дня. С собой пограничникам давали только немного крупы и сухарей, а мясо они должны были добывать сами, охотясь на косуль, в крайнем случае, на тарбаганов. По местам несения службы их развозили на машине и ею же потом забирали. Пограничники оборудовали себе на вершинах сопок пункты наблюдения, кое-как приспособив для этого углубления в почве и  устлав их ветками кустарников и травой. Для защиты от пронизывающих ветров, они обложили свои лёжки ещё и камнями. Каждый день своё местоположение пограничники меняли, продвигаясь по два-три километра на запад или восток. На двоих у них был один бинокль, и они периодически наблюдали за тем, что происходит хотя бы там, где они находятся.

Не лучше обстояли дела и на китайской стороне. На самой границе у них тоже располагались подвижные наряды, но каждый был с радиостанцией, и их задача состояла только в том, чтобы не упустить момент, когда нападут русские  и сообщить в части прикрытия, которые  находились на удалении от границы до тридцати километров. Следует ещё добавить, что монголы визуально уже давно установили, где находятся китайские «коллеги» и свои посты старались располагать напротив них.

Так было и в тот вечер. Наблюдать за границей монгольским цирикам (солдатам), было трудно, так как после обеда началась песчаная буря и с каждым часом она усиливалась, в них летел уже не только песок, и снег, но и мелкие камешки. И вот  взглянув в очередной раз на противоположную сторону, в бинокль, один из пограничников сквозь пыльную пелену вдруг увидел, как на сопку, что находится на китайской стороне, взбирается какая-то машина. Он подумал, что ему это показалось, и передал бинокль товарищу. Тот только успел взглянуть туда, как машина тут же перевалила за вершину сопки и скрылась из виду.

Оба пограничника немного запаниковали. Такого за два года службы на их памяти ещё никогда не было. Стали совещаться.  Тот, который был старшим и в звании сержанта, считал - нужно продолжать наблюдение, полагая, что если машина в Китае оказалась случайно, то она скоро вернётся обратно и тогда они попытаются её перехватить. Но его подчинённый настаивал на том, что надо срочно сниматься с места и своим ходом двигаться на заставу, чтобы сообщить о случившемся.

В итоге  решили принять усреднённый вариант: сержант остаётся бдительно охранять границу, а цирик несмотря на наступившую ночь, пешком двинется на заставу и доложит о прорыве границы. На это у него должно уйти от силы часа три. Так и сделали. Солдат двинулся на заставу, на всякий случай, посматривая  вокруг, чтобы хоть и в лунном свете, но увидеть  следы проехавшей машины. И действительно вскоре он их заметил на участке, слегка занесённом снегом и убедился, что машина, нарушившая границу, была одна. Будучи теперь уверенным, в том, что прорыв  границы  действительно имел место, он прибавил шагу, но примерно через час снова увидел  следы, судя по протектору, той же самой машины, но теперь они  шли от границы вглубь Монголии. В принципе можно было бы возвращаться на своё место, так как картина более-менее прояснилась. Тот, кто был в машине, видно заблудился, вскоре понял свою ошибку и вернулся назад. Но пограничник решил всё-таки дойти до заставы, тем более, что большую часть пути он уже преодолел, да и до смены оставались ещё целые сутки.

Начальник же заставы  только накануне получил приказание срочно сообщать в погранотряд, если появятся какие-либо сведения о пропавшей русской машине. Поэтому  когда цирик прибыл с докладом о происшествии, он  поблагодарил его за бдительность и грамотные действия, а сам тут же по телефону поставил в известность командование погранотряда. Однако там возник законный вопрос, кто же нарушил границу?  По полученному от русских   описанию пропавшей машины, она никак не походила на ту, о которой говорил цирик. Командир отряда приказал срочно выслать на автомашине группу пограничников с задачей отыскать следы машины и попытаться догнать её, или хотя бы выяснить, куда она могла деться. Следы машины нашли сравнительно легко, но   они неожиданно привели к контрольно-пропускному пункту разведывательной бригады, которая была расположена в Мандалгоби и в которую два дня назад русская военная автоколонна доставила грузы.

По радиостанции старший группы поиска сообщил об этом начальнику заставы, чем привёл того в замешательство. Получалось, что русские на машине запросто съездили в Китай, что-то там сделали, и быстро вернулись назад. Не зная, как быть  дальше начальник заставы принял решение переложить разгадку этого ребуса  своему начальству и доложил в погранотряд. Там тоже сильно озадачились, и передали эту новость в Улан-батор, в управление своих пограничных войск.

Естественно Гюнтер и Тулун ничего о том, какие события разворачиваются по их поиску, не знали, хотя, конечно, догадывались, что их ищут. Но сообщить о своём местонахождении в бригаду у них никакой возможности не было. Ночь в промёрзшей пустыне, потерявшимися солдатам казалась вечностью. Ватные бушлаты, брюки и валенки, конечно, от мороза как-то защищали, но всё равно было очень холодно. Дрова и хворост закончились ещё задолго до рассвета. Несколько раз Гюнтер с Тулуном покидали своё укрытие и чтобы окончательно не замёрзнуть, бегали вокруг кухни и водовозки. Воду с двигателя, чтобы его не разморозить Тулун слил ещё вечером. Когда наступил рассвет,  Гюнтер предложил сжечь запасное колесо от водовозки, чтобы хоть немного согреться  и сварить себе завтрак. Но Тулуну это не понравилось, он сказал, чтобы Гюнтер не жадничал, ведь логичнее сжечь запаску от его кухни, а его  машина должна быть в максимальной готовности к движению.  Кухню же в случае чего, он потащит на прицепе и без запаски и даже если у неё спустит колесо.

Гюнтер нехотя согласился. С пищей тоже кое-как вышли из ситуации. В ящике, установленном на передке кухни, и где  хранились кухонные принадлежности, и даже поварская тужурка  Гюнтера, отыскали забытые  когда-то несколько брикетов концентрированной каши, и гороха, на дне бумажного мешка обнаружилось  немного сушёной картошки и лука.  В другом мешке нашли десятка два сухарей.  Когда колесо разгорелось, друзья  накрошили в свои котелки горохового концентрата, добавили сушёного лука и картошки, приладили на камнях монтировку, и повесили на неё котелки.  Как только повар Гюнтер, сказал, что завтрак готов, они с жадностью  всё съели.

Через  пару  часов, после того, как запасное колесо от кухни сгорело, Тулун сказал, что теперь всё равно придется сжечь и запаску от водовозки.  Так они не только будут согреваться, но  дым от горящего колеса, в дневное время будет виден очень далеко, может привлечь чьё-нибудь внимание и их спасут. Укрывшись плащ-палатками, чтобы не дышать пылью продолжавшейся песчаной бури, несмотря на летящие хлопья копоти от горящей резины они максимально придвинулись к горящему колесу, и Тулун тут же заснул. Гюнтер же не спал, он размышлял над тем, что ещё можно предпринять для спасения, но в голову ничего стоящего не приходило. Когда колесо уже догорало, ему вдруг   послышалось, что  ветер доносит   звук приближающейся машины. Повар решил, что у него начались галлюцинации, и нехотя откинув плащ-палатку, выглянул из-за камней. Его радости не было предела,    к ним с горки приближался какой-то самосвал. Что есть мочи Гюнтер заорал: - «Ура»! - сильно толкнул Тулуна, отчего тот чуть не свалился на горящую покрышку, и они оба выскочили из своего укрытия.

Когда машина остановилась из неё вышли два монгола, водитель и его пассажир. Кузов их самосвала  был наполнен углём. После обычного в таких случаях приветствия «Самбайну», (здравствуйте), которым тут же щегольнул Гюнтер, в разговор вступил Тулун. Бурятский язык не сильно отличался от монгольского, и тому удалось изложить суть ситуации, в которую они попали. Стали думать, как выйти из положения. Посадить солдат в свою машину  монголам  было некуда, отлить бензина они тоже не могут, у самих его было в обрез. Поразмыслив, пассажир самосвала предложил такой вариант. Они берут водовозку и кухню на прицеп, дотащат их до ближайшего монгольского стойбища и там оставят, а отвезя уголь в свой аймак, заправятся, возьмут бензина  на долю Гюнтера с Тулуном и  на обратном пути заедут за ними. 

Так и сделали. Через каких-то полчаса заплутавшие солдаты   и их машина с кухней были доставлены в небольшое  монгольское селение. Оно было за двумя большими перевалами. Скорее это было временное стойбище. Как после выяснилось, здесь по лощине на корню сохранилась росшая летом трава, и можно было какое-то время пасти своих лошадей, верблюдов и овец. Скважина с водой тоже была рядом. Стойбище состояло всего из пяти юрт. Встречать необычную колонну вышло всё его население. Водитель самосвала, он видно был здесь  не в первый раз,  сразу обратился  к  пожилому мужчине  в опрятном дээл и новом лисьем малахае. Монгол-водитель  в цветах и красках рассказал, в какую беду попали русские солдаты.   Слушавшие его люди сочувственно и озабоченно кивали головами. Детвора же облепила диковинное для них транспортное средство – походную кухню. С помощью взрослых её тут же закатили под навес, а машина убралась под него только на половину. Водитель отказался от угощения, и, отсыпав гостеприимным жителям немного угля, чему они все несказанно обрадовались, укатил.

Периодически в разговор водителя с местными жителями вступал и Тулун, переводя Гюнтеру, о чём идёт речь. А говорили  они о том, что ребят с радостью принимают. Из одной юрты  отселяют женщин, а двое мужчин в ней останутся с русскими, и что скоро будет готов обед. Затем их повели в юрту, при этом Тулун  строго предупредил Гюнтера, что по местному обычаю, он должен переступать порог её только левой ногой. Забрав автоматы, они зашли в жилище.

В нос им сразу ударил сильный и устоявшийся, запах бараньего жира, а когда глаза привыкли к полумраку юрты,  увидели, что там, в большой буржуйке,  горит, судя по всему, кизяк, так как рядом  стояла наполненная им плетённая квадратная корзина.  В печку тут же подбросили несколько горстей угля, и он вскоре жарко запылал. Пол юрты был застелен слоем сена, а сверху по нему лежали не выделанные шкуры и войлок. По окружности юрты стояло несколько низеньких топчанов,  покрытых далеко не первой свежести матрацами и ватными одеялами, какие-то сундуки и ящики. Дверь юрты, затянутую войлоком и щкурой    какого-то животного тут же занавесили и ребята стали устраиваться в новом жилище.  От печки шло тепло,  снаружи в юрту одна из женщин  закатила на низеньком основании круглый столик, а в котле на печке  у неё кипела вода. Она тут же побросала туда крупные куски мяса с костями и целую голову, видно это был баран.

Гюнтера, как повара,  очень, конечно,  интересовали тонкости монгольской кухни, и он буквально был поражён, когда вскоре после того, как мясо немного подержали в кипящей воде, его выложили в блюдо, которое заменял эмалированный таз, поставили соль, миски и хозяин юрты пригласил гостей отобедать. Голову, как самому почётному гостю, хозяин положил Тулуну. Гюнтер, конечно, сильно проголодался, но заставить себя есть полусырое мясо, он всё-таки не мог. Его товарищ такими предрассудками не страдал, не обращал даже внимания на то, что середина мяса, которое он ел, была с кровью, управлялся сноровисто и со знанием дела, помогая себе штык-ножом. Гюнтер же под предлогом того, что они с Тулуном недавно поели, от застолья уклонился и стал укладываться на предложенном ему топчане. Одеялом он тоже пользоваться не стал, а укрылся своим бушлатом, шапку положил под голову и тут же крепко уснул. Тулун же чувствовал себя в своей родной стихии. Он плотно поел,  выпил две пиалы бульона, тоже улёгся на предложенном ему топчане и мгновенно отключился. Тепло юрты усыпляюще подействовало на ребят и они, пропустив  ужин, пробудились только поздним утром следующего дня.

Проснулся Гюнтер от команды – «Подъём!». Это Тулун, копируя прапорщика Задрыгу, прокричал ему, чуть ли не в самое ухо. Гюнтер решил, что за ними приехал самосвал, и уже, было, простил Тулуну его выходку, но оказалось всё  гораздо проще - их приглашали на обед. Гюнтер выскочил из юрты и стал пристально осматриваться вокруг, но всюду была всё та же безлюдная пустыня, над которой гулял заметно стихнувший, но ещё достаточно сильный ветер. Впрочем, впереди был ещё почти целый световой день и надежда не оставляла повара до самого вечера. Надо было преодолеть отвращение и всё-таки съесть хоть немного мяса, но Гюнтер понимал, что сделать этого, при всём его уважении к хозяевам, у него не хватит сил. Ещё не увидев мяса, он уже ощутил приступ тошноты. Посовещавшись с Тулуном, он решил схитрить, сказать, что сейчас большой пост, а религиозные христианские традиции  не позволяют ему есть мясо. Так и сделали. Хозяин с сожалением сказал, что ещё кроме кумыса и водки он больше ничего предложить не может.

Гюнтер сказал, что у него найдётся, что поесть, сходил к своей кухне, отломал кусок брикета с  концентратом, набрал в карманы сухарей  и жадно всё это съел. Запивал он сухие продукты  водой, которую вскипятил в своём котелке. Монголы же после того, как съели мяс, и выпили бульон, не вымыв котла, налили в него воды, высыпали туда пол пачки листового чая и наслаждались таким напитком. Гюнтер же старался не смотреть в их сторону.

После завтрака мужчины ушли заниматься  скотом, хозяйка, взяв корзину, собралась идти  собирать кизяк, а друзья, остались не при делах. Впрочем, Тулун снова завалился на топчан, а Гюнтер пошёл посмотреть, как женщина собирает кизяк. Оказалось, что это не простое дело. Плетёный короб она с помощью лямок приспособила у себя за спиной, а в руки взяла плетённую из тонких прутьев лопатку, наподобие тех, которыми выбивают пыль из ковров. Отойдя на приличное расстояние от стойбища, она начала работать.  Найдя очередную засохшую лепёшку навоза , женщина снизу  поддевала её лопаткой и высоко подбрасывала в воздух, затем, не снимая короба и не останавливаясь,  вслепую   подставляла его под падающий кизяк и ни разу при этом не промахнулась.

Насмотревшись на это почти цирковое представление, Гюнтер разбудил Тулуна и предложил,   подумать, как быть с автоматами. Ходить с ними всё время неудобно, а оставить  боязно. Поразмыслив, решили использовать один из длинных металлических ящиков, которые располагались по бокам цистерны с водой. В них хранились шланги, инструмент, а у одного из них имелся висячий замок. Ключ от него Тулун всегда хранил в кабине, в «бардачке». Автоматы убрались туда отлично, и  теперь можно было за них не беспокоиться.

На обед  обитатели юрты снова собрались вместе. По уже отработанной схеме все кроме Гюнтера опять ели варенное мясо, только теперь, кажется, конину. Увидев, как страдает Гюнтер, сердобольная  хозяйка сходила в другую юрту и принесла пачку крупных макарон и банку  консервов с оторванной этикеткой. Уважительно глядя на Гюнтера, она сказала, а Тулун перевёл, что понимает его, ведь своего небесного покровителя надо чтить,   поэтому он может  съесть эту рыбную консерву, не нарушая своих религиозных правил. Эту банку она когда-то купила в аймачном центре на всякий случай, обычно монголы такую пищу не едят. Тулун, переводил всё это, а когда копировал монголку, даже придал своему лицу  такое же, как у неё выражение сочувствия   и  уважения одновременно.

Гюнтер тут же вскипятил воды в своём котелке, бросил туда пол пачки макарон и с удовольствием поел и их и кильку в томатном соусе. Однако,   буквально через полчаса в животе у него забурлило, видно консервы были сильно просрочены. Сначала у Гюнтера   резко заболел живот, а потом начались походы за загон для скота, туда ходили оправляться все. Правда, Тулун предпочитал для малой нужды использовать исключительно   заднее колесо своей водовозки,  предлагал и Гюнтеру орошать колесо своей кухни. Говорил, что есть такая примета,  если этот ритуал соблюдать, то всех кто ездит на колёсах ожидает удача. Но удачей пока и не пахло. До самой темноты водитель самосвала так и не появился.

А майор Стрельников заночевать  решил в Арвайхээре, у спецназовцев. Вот почему следы их машин привели монгольских пограничников в эту часть. Там служил  его друг, начальник противохимической службы старший лейтенант Оськин, тоже заядлый охотник. В гарнизон они попали уже ближе к полуночи. Водителю Стрельников, приказал держать язык за зубами по поводу их посещения Китая, устроил на ночь в солдатскую казарму, а сам пошёл в офицерское общежитие к своему другу. Оба они были холостяками. У Оськина нашлась и фляжка спирта и консервы и они ещё с час просидели, ударившись в воспоминания о своей прежней службе и естественно о случаях на охоте. Оськин уже знал, что пропавших солдат несколько  дней ищут по всей Монголии, но пока безрезультатно, сказал, что слышал, будто на завтра намечен облёт местности вертолётами. Оськин заметил, что Стрельников чего-то не договаривает, всё время задумывается, слушает рассеянно, и  напрямую спросил гостя, что с ним происходит.

Стрельникова и самого подмывало  излить душу кому-нибудь надёжному, кто не проболтается. После выпивки он решил, что  Оськин подпадает под эту категорию,  и рассказал ему, но не всё. Сообщил только, что, преследуя архара,  они с водителем случайно, якобы   в кустах, обнаружили радиостанцию, похоже, что китайскую. Оськин это сообщение очень обеспокоило.  А что если неподалёку от их гарнизона действует китайская разведгруппа, надо же  срочно сообщить командованию. Стрельников совсем сник, он-то наверняка знал, что никакой разведгруппы не существует, и вот теперь придётся обо всём докладывать  местному начальству. Он стал уговаривать Оськина не пороть горячку, дождаться утра, а то в штабе все увидят, что они пьяны, и припишут всё, что угодно, хоть ту же белую горячку.

Оськин с трудом согласился, но когда они, наконец, улеглись спать, долго ворочался на своей кровати, и не менее двух раз вставал покурить. Как только наступило утро, они быстро позавтракали, Стрельников разыскал Муковкина и предупредил о том, что теперь нужно говорить, что они случайно нашли радиостанцию в кустах именно на нашей территории. Потом Оськин долго рассматривал радиостанцию и тоже решил, что она точно китайская. Но неожиданно   высказал предположение - теперь Стрельникова, скорее всего, ожидает награда. От такого варианта майор совсем успокоился и в штаб пошёл охотно, на ходу ещё раз прикидывая, как и что будет там  рассказывать.

Однако события  там стали разворачиваться вопреки его планам. Дежурный по части тут же позвонил начальнику гарнизона и тот чуть ли не бегом примчался в штаб, захватив с собой начальника штаба и начальника разведки. Последний спросил у Стрельникова не  трогал ли он ручки включения и настройки радиостанции, тот сказал, что ничего такого ни он, ни его водитель, не делали. Потом разведчик сказал, что радиостанция, скорее всего, уже настроена на определённую частоту и на ней можно прослушивать  переговоры китайцев. Сказал также, что в его подчинении есть  офицеры со знанием китайского,  он забирает радиостанцию себе и организует дежурство на ней. Командир части тут же позвонил в штаб армии, а оттуда поступило распоряжение, организовать поиск китайцев-разведчиков. Сообщалось также, что к ним срочно вылетают работники особого отдела.

И действительно часа через два прилетел вертолёт с контрразведчиками, и Стрельникову с Муковкиным пришлось ещё раз рассказывать, как и где они нашли радиостанцию. Чекисты же привезли также сообщение от монгольских пограничников о том, что вчера на китайскую сторону проехала какая-то грузовая машина. Поскольку водовозка с кухней не найдена, возможно, это и есть она, потому что пограничники из-за песчаной бури тип машины вряд ли смогли. Как это не удивительно, но вариант пересечения границы самим Стрельниковым и захвата им радиостанции даже не рассматривался.

Пропажу солдат, пересечение госграницы и находку китайской радиостанции стали рассматривать как звенья одной цепи. До начала масштабных учений оставалось два дня,  а командование армии было вынуждено отвлекаться на эту чехарду, но всем хотелось верить, что это случайное стечение обстоятельств.
 
А Стрельников окончательно успокоился и уже собирался попросить разрешения продолжить поиск пропавших солдат, как вдруг в кабинет начальника гарнизона постучался молодой лейтенант. Когда ему разрешили войти, он доложил следующее. Во-первых, только что выяснилось,  радиостанция работала в сети постов наблюдения, и китайское командование только что предупредило своих подчинённых о том, что вчера было совершено нападение на один из них. Во-вторых, сообщалось, что русские похитили радиостанцию, поэтому всем нужно срочно перейти на запасную частоту. В-третьих, где-то в приграничной зоне находится русская машина,  нужно повысить бдительность, задержать её и, самое главное - передавались номера автомашины-нарушителя.

Поняв, что дальше скрывать содеянное не имеет смысла, Стрельников рассказал, как всё было на самом деле.

 Об этом сообщили в штаб армии в Уланбатор, а  оттуда вскоре  последовал приказ - радиостанцию установленным порядком передать монгольским пограничникам. Те на контрольно-пропускном пункте, встретятся с китайской стороной, объяснят, суть происшедшего, извинятся и вернут радиостанцию.

Стрельников понимал, что разбирательство его проступка отложено только временно, и нужно срочно смягчать свою вину, то есть, во что бы то ни стало найти проклятую водовозку. Он решил обследовать местность севернее, в направлении на Мандал-Гоби. Когда они с Муковкиным были уже в пути, то увидели летящих на небольшом удалении друг от друга два вертолёта и поняли, что у них появились серьёзные конкуренты, уж они-то сверху видят далеко и водовозку с кухней ни с чем не спутают.

Эти вертолёты увидели и Гюнтер с Тулуном, но они слишком поздно выскочили из юрты, когда те уже пронеслись над ними. Сообразительный Гюнтер тут же догадался, что пока кухня находится под навесом, её с воздуха никогда не увидят.  Вместе с Тулуном и детворой, они выкатили её за пределы стойбища, машину тоже. Но вертолёты, обследовав этот квадрат,  больше не появились.

Если существует депрессия, то это, наверное, то самое состояние, которое стал испытывать Гюнтер после того, как скрылись вертолёты. Вечером он долго не мог уснуть, так как  остро почувствовал оторванность, от своей части и друзей, оставшихся там и сейчас, наверное, уже думающих, что они с Тулуном погибли в этой чёртовой пустыне.  Даже прапорщик Задрыга теперь казался ему не таким уж вредным. Тулун же продолжал радоваться жизни. К ним в юрту стала часто наведываться внучка хозяина Айша. По монгольским меркам она, наверное, была просто красавицей. Лицо почти правильной окружности, щёчки всё время румяные, будто накрашенные, коса длинная и толстая. Приходила она в юрту в праздничном монгольском наряде, от чего  её визиты  всерьёз поколебали у Тулуна авторитет его землячки Дэлэр. Девушка была очень скромная, до невозможности застенчивая, но планы на жизнь у неё были очень большие – окончить школу, переехать в Уланбатор, выучиться на стюардессу, и летать по всему миру. В крайнем случае, стать проводницей и ездить на пекинском поезде в Москву и Китай. А пока она училась в десятом классе в школе-интернате аймачного центра, но сейчас как раз была на зимних каникулах. Через неделю за ней должен был приехать её дядя.

Программа пребывания в гостях у Тулуна была обширная и следующим утром, он после того, как в очередной раз  проверил наличие автоматов, уговорил хозяина юрты взять его с собой  на охоту. Перед уходом он посочувствовал Гюнтеру, что тому придётся одному беречь водовозку с кухней, но обрадовал, что в следующий раз поучаствовать в охоте  будет его очередь.

Шёл пятый  день их жизни в стойбище, Чтобы хоть чем-то занять себя  Гюнтер сходил в лощину, принёс несколько охапок кустарника, стопил их в топке кухни, нагрел  воды и хорошо вымыл котлы. На улице заметно потеплело. Он протёр даже переднее стекло и фары у водовозки. Работал специально медленно, и на это ушло почти всё время до обеда. Очень сильно хотелось есть, он чувствовал, что  похудел,  так как приходилось почти каждый день уменьшать поясной ремень. Сухари  окончились, осталось только часть брикета концентрата горохового супа, и он решил схитрить. Наверняка Тулун с хозяином юрты придут с охоты не с пустыми руками и надо попросить у них кусок свежего мяса. Хозяевам сказать, что пост у него закончился, и он сам будет себе варить пищу в котелке.

Охотники вернулись с богатой добычей, спереди и сзади каждого из них к сёдлам было привязано по две дикой козе. Собралось всё стойбище, и каждая юрта получила  охотничьи трофеи.  Гюнтер решил устроить настоящий пир. По его просьбе  Тулун  отхватил кусок мякоти от одной косули и повар на буржуйке  в  обоих котелках начал варить  первое и второе. В одном котелке мясо, во второй   высыпал остатки засушенного лука и горохового концентрата. Теперь он был обеспечен питанием на целый день. Тулун же от своей порции отказался, сказал, что это может обидеть гостеприимных хозяев.

Вечером они долго обсуждали своё положение, но вариантов, как из него выйти не было. Приходилось ожидать, что их кто-нибудь всё же найдёт. Тулун рассказал, о том, что через пару недель стойбище откочует севернее, где тоже есть вода, а сухой травы растёт больше. Летом заготавливать сено  туда приезжают даже колхозники из Бурятии. Вместе посмеялись о, бытующими у монголов, байках, их от хозяев услышал Тулун. Оказывается, монголы между собой  посмеиваются над русскими – говорят, что они ленивые, поэтому не хотят свой скот пасти зимой, а потому заготавливают сено. А ещё оказывается  кто-то из монголов, побывавших в Советском Союзе, потом с удивлением рассказывал землякам, как там много монгольских машин. Перед тем как заснуть Тулун сказал также, что завтра они будут иметь возможность наблюдать, как мужчины стойбища начнут обучать молодого верблюда самостоятельно качать воду из скважины.

Что касается Стрельникова, то он весь день безрезультатно,  колесил по пустыне, застрелил двух косуль и к вечеру прибился уже в гарнизон Мандалгоби. Там  знали о случае с радиостанцией и появлению поисковиков не удивились. Поев горячей пищи, заправив бак своей машины и опустевшие канистры бензином, Стрельников с Муковкиным заночевали там, а на утро двинулись в направлении гарнизона Сайншанд. Там  располагался ещё один мощный советский венный гарнизон. В нём находились мотострелковый, танковый, артиллерийский полки и две бригады реактивной артиллерии. Там  была уже классическая пустыня, с настоящими барханами чистого песка, давно пересохшими каменистыми руслами некогда полноводных рек. Стрельников очень торопился найти потерявшихся, и не найдя их в Сайншанде, переночевали там и рано утром выехали. Стрельников решил возвращатьсч в бригаду.

Ближе к обеду  этого дня они вдруг вдали увидели на горизонте   огромное облако песчаной пыли. Они рванули туда, и вскоре выяснили, что это в сторону китайской границы движется штабная колонна одного из танковых полков танковой Тацинской дивизии. Следовательно,  начались армейские военные учения.   Один из офицеров этого полка, по сути, на ходу, рассказал Стрельникову  что их сегодня утром «потревожили» и они выдвигаются к китайской границе.

А в стойбище у монголов жизнь текла размеренно и неспешно.  После обеда большая часть стойбища собралась у скважины. Качать из неё воду нужно было насосом, который приводится в действие вращением вставленного в него параллельно земли рычага – куска обыкновенной металлической трубы.

Как правило, верблюды и лошади, по мере необходимости  сами  подходят к скважине и один из них налегает грудью на этот рычаг и ходит по кругу. Тот вращается, начинает работать насос, а из трубы льётся вода, наполняя  бетонные желоба. Так поится всё стадо. Понаблюдав за тем, как настойчиво и кропотливо идёт  обучение молодого верблюда, Гюнтер уже хотел уйти в юрту, и вдруг сердце его радостно забилось. Он  увидел, как к ним несётся явно военный  грузовик, а когда он подъехал совсем близко, то за рулём у него оказались рядовой   Муковкин, а рядом с ним майор Стрельников. Они оба широко улыбались и, судя по всему, обрадовались этой встрече, чуть ли не больше, чем сами пропавшие.

 Так пришёл конец шестидневной одиссеи  Гюнтера и Тулуна. Они тут же заправили свою машину бензином, она хоть и с трудом, но всё-таки завелась. Не зная как достойно отблагодарить хозяев за спасение солдат, Стрельников подарил им две канистры бензина и несколько суточных сухих пайков. Тулуна тоже распирало чувство благодарности и желание отблагодарить хозяев, и, посоветовавшись с майором, он отпер ящик, где хранились автоматы, и вытащил оттуда почти новый домкрат. У него их почему-то было два. Он сначала хотел преподнести его Айше, но Гюго так  укоризненно посмотрел на него и покрутил пальцем у виска, что  решил этого не делать, и положил этот подарок  на землю рядом с  канистрами и сухими пайками.

Пожав руки всем обитателям гостеприимного стойбища и нажав на автомобильные сигналы обоих машин пленники Гоби тронулись на север. И долго ещё Тулун в боковое зеркало наблюдал, как  у крайней юрты  одиноко стояла дочь хозяина стойбища и варежкой махала ему вслед. Такие же варежки она подарила и ему, сказав, что вязала их сама из верблюжьей шерсти, а в бушлате у него хранился и адрес интерната, где училась очень понравившаяся ему Айша.

Так закончилась одиссея двух наших солдат. Как и водится, командование бригады и прапорщик Задрыгин получили взыскания, майора Стрельникова хотели сперва наказать, потом решили поощрить, но потом и этого делать не стали. Наказаны были Гюнтер с Тулуном, но не слишком строго. А учения двух округов и Тихоокеанского флота продолжились ещё неделю, пока китайские войска не оставили захваченную у Вьетнама территорию.