Похороны лучшей жизни

                Рецензия на спектакль "День Рождения Смирновой".

       30 октября на камерной сцене МТЮЗа «игры во флигеле» прошёл спектакль «День Рождения Смирновой» по пьесе Людмилы Петрушевской в рамках фестиваля «Биеннале театрального искусства. Уроки режиссуры», в режиссуре Александры Толстошевой ученицы Юрия Погребничко.

       На дворе зима 70-80x. Большое окно с фонариком по ту сторону… стол и табуретки. Буфет с посудой и мраморный бюст на нем. Три девицы под окном, старшая – искрометная и огненная женщина Эля Смирнова (Екатерина Александрушкина), средняя – пламенная красотка Рита Дружинина (Екатерина Кирчак) и младшая – чушка-веселушка Полина Шестакова (Полина Одинцова), в ночи на Дне Рождении Смирновой перебирают чётки лет. Они пьют, танцуют, много молчат, но не закусывают, и вообще праздник не складывается точно так же, как их судьбы: «потому что на десять девчонок по статистике девять ребят». Зато «Чинзано» завезли. В их разговорах о детстве, юношестве, эвакуации, сквозит отношение женщин к жизни, к себе, к людям, к мужчинам.

      Мужчина по имени Константин – муж Полины, сослуживец Эли и любовник Риты, является внесценическим персонажем, но сводит вместе этих трех, случайных женщин, собравшихся под предлогом торжества, и на короткое время они объединяются под флагом пускай не дружбы, но женской солидарности и всеобщего несчастья. Полина - бойкая и в тоже время робкая, угловатая и неуклюжая, немолодая по складу души девушка, несмотря на молодые лета, со смешным пучком на голове, с языком без костей, собирает все сплетни, знает все обо всем, говорит сразу то, что пришло в голову, порой сорит обидными словами и не замечает этого. Она учится и работает, родители помогают по хозяйству и с детьми, ей есть, где жить, у нее все хорошо, не смотря на то, что мужа никогда не бывает дома, он выпивает, гуляет, а Полина пытается сохранить мнимое благополучие. Рита – усталая роскошная молодая женщина; работает в музее близ Новодевичьего кладбища, где хоронит свою молодость и женское счастье, однако, говорящее название. И, вынуждена, заимствовать так называемое счастье из других - чужих источников. Хорошо это или плохо, кто разберет, одно правда, так люди жили, живут и продолжают жить. Пусть не очень счастливо, но она живет по-настоящему, в отличие от Полины. Пьет до дна, в то время как Полина делает мышиный глоток, делая вид, что любит выпить. Любит и веселится как может. Уложила ребенка, пришла на праздник, хоть он толком и не состоялся, стильно приоделась и навела марафет – подчеркнув простым платьем идеальную фигуру, прической бабеттой высокий лоб, а макияжем томный взгляд. Станцевала напоследок потрясающе соблазнительный танец, в котором и юмор, и страсть и жажда к жизни и усталость. Эля – самая усталая из всех. У нее День Рождения. Не очень то и хочется праздновать, а надо «людей раз в год подкармливать, чтобы не озлобились». Она уже ничего не ждет и в тоже время скорее других сорвётся с цепи и побежит жить, перекраивая, переламывая хребет бытовухе, хотя вообщем-то и понимает, что вернется к началу. Она одинока или свободна? И то и другое поочередно. Через призму прожитых лет она смотрит на девчонок и видит себя.
   
      Эти женщины так похожи на сестер, трех сестер, которые не попали в Москву, не попали в жизнь, а посидели где-то на обочине. И это такая современная история, не смотря на то, что пьеса была написана в 1977 году.

      В комнате, до поры до времени, только один мужчина, старый мраморный бюст, хотя и улыбчивый. К концу постановки, до них снисходит второй представитель мужского пола, щёголь Валентин (Илья Шляга). Он появляется с очередной бутылкой, флиртует и угождает дамам одним фактом своего присутствия, с удовольствием сметает половину праздничного стола, который вынесли исключительно для него, ведь женщины не для того здесь собрались, как ни странно. А получив своё, с целёхонькой бутылью он растворяется также незаметно, как вермут, как малиновая наливка из буфета Смирновой на случай непредвиденных «расходов».

     Свет загорается и гаснет. Изящная люстра с подвесками из хрусталя отчётливой тенью ложится на стену, красиво, тонко, метафизика в яви, чтобы это ни значило. Звук появляется и тонет. Речь начинается и повисает пауза. В паузах частицы пыли витают в пространстве, а зрители и актеры смотрят друг другу в глаза. И так сердце саднит от их бездонных глаз и выражений. И некуда спрятаться от этих откровенных глаз и разговоров. Так и сидим все, словно воды в рот набрали.