de omnibus dubitandum 119. 610

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТНАДЦАТАЯ (1918)

Глава 119.610. ЧЕРНЫЙ ГЕНИЙ…

    Переходя к рассмотрению вопроса взаимоотношений между начальниками штабов Донской и Добровольческой армий, должен оговорить, что начальника штаба Добровольческой армии Ивана Павловича ген. Романовского я раньше не знал, с ним вместе не служил, и никогда его прежде не видел. Мое знакомство с ним и первый наш разговор произошел по аппарату Юза на расстоянии нескольких десятков верст.

    Встретился я с ним впервые лишь в ноябре месяце 1918 года, когда я прибыл в Екатеринодар на совещание. В силу этих условий, отношения у меня с ним вначале были чисто официальные, несколько натянутые, но внешне весьма корректные. Часто я сетовал ему на поведение в нашем тылу офицеров Добровольческой армии и убедительно просил его принять меры для обуздания их. В этих случаях, Иван Павлович обычно отнекивался, иногда ссылался на мою пристрастность к добровольцам или на чересчур строгие наши требования и, в общем, ничего не предпринимал. В дальнейших переговорах по аппарату, уже можно было улавливать со стороны ген. Романовского долю его недоверия и нерасположения к Донской власти и нотку высокомерия к Донскому командованию.

    Я умышленно старался не замечать неуместных иногда его колкостей по адресу Донской армии и, каждый раз переводил наш разговор только на суть дела. Но эта моя тактика не останавливала Ивана Павловича и он, пользуясь всяким случаем, выходил из рамок делового разговора и нередко отпускал на счет Донской власти, более чем обидные эпитеты.

    Такое положение вещей, конечно, отнюдь не способствовало разрешению насущных вопросов и скорее их тормозило. Мало того, это обстоятельство служило дурным предзнаменованием возможности установления тесного и приятельского сотрудничества штабов двух соседних армий, преследовавших одну и ту же цель.

    Вспоминая ген. И. Романовского, я далек от мысли судить об его военных дарованиях, или его организаторских способностях. Это - дело лиц, знавших его близко и работавших с ним. Здесь же, я считаю уместным оттенить лишь то, что в деловых со мной сношениях ген. Романовский без всякой видимой причины допускал странную неприязнь и даже злобность в отношении Донской власти и армии, о постоянных победах которой он был прекрасно осведомлен из ежедневных сводок.

    Столь же хорошо ему были известны и результаты, достигнутые донским командованием по созданию Постоянной казачьей армии. Я лично сам видел, как во время одного смотра этой армии, плакали старые генералы, вспоминая недавнее прошлое и усматривая в ней возрождение старой Императорской армии. Нет также оснований предполагать, что побудительным мотивом могло служить чувство, близкое к зависти, о чем пишет П.Н. Краснов, говоря: "Штаб Донской армии, богато снабженный и блестяще оборудованный, щеголял точностью донесений, красотой исполнения схем, аккуратностью работы, чего нельзя было сказать про штаб Добровольческой армии (Архив Русской Революции. Том V, стр. 205).

    Всякий щепетильный вопрос вроде сравнения продуктивности работы того или другого штаба или стройности и целесообразности организации их, я всемерно избегал затрагивать. Не было, казалось, и никаких внешних причин для недовольства ген Романовского на мой штаб. В начале фланги армий непосредственно соприкасались, причем при решении вопросов, связанных с этим, я всецело шел навстречу Добровольческой армии, быть может, даже в ущерб интересам Донской армии и требованиям обстановки. Наконец, несмотря на одинаковое наше положение и, следовательно, права, я считал ген. Романовского старшим и всегда проявлял к нему нужную предупредительность.

    И вот, как тогда, так и теперь для меня составляют загадку мотивы, которые побуждали ген. Романовского держаться в отношении меня враждебной позиции (Я не придавал никакого значения разным слухам, которыми окрестили ген. Романовского - "черным гением" Добровольческой армии, связывая с его именем все несчастья и невзгоды, выпавшие на долю Добровольческой армии. Погиб ген. Романовский в Константинополе от руки убийц в форме русских офицеров, оставшихся неразысканными и, поныне).

    В основу своих взаимоотношений с начальником штаба Добровольческой армии я положил и настойчиво проводил в жизнь, как лейтмотив следующий принцип: если паны дерутся, то мы, начальники штабов, должны сделать все, чтобы у холопов остались чубы целыми. Но эта моя точка зрения не нашла поддержки в лице ген. Романовского. Он, не считаясь с моим миролюбием, продолжал все в том же тоне вести переговоры, как бы испытывая устойчивость моего душевного равновесия.

    Конечно, так долго продолжаться не могло и рано или поздно атмосфера должна была разрядиться. Не помню, по какому поводу, но ген. Романовский вновь в недопустимой форме отозвался о Донской армии.

    На его выпад я ответил тем же по адресу Добровольческой армии, а ленту разговора по аппарату показал командующему армией и Атаману, доложив при этом, что подобные замечания ген. Романовский уже неоднократно отпускал по нашему адресу, что, такое его поведение истощило мое терпение и, что в будущем всякий его подобный выпад, я буду соответственно парировать. И командующий армией и Атаман Краснов были возмущены отзывом ген. Романовского о Войске и Краснов был вынужден просить ген. Деникина охладить пыл своего начальника штаба.

    Первая наша резкая пикировка еще больше обострила взаимоотношения. Но она имела и хорошую сторону: Иван Павлович стал несколько сдержаннее, а у меня окрепла мысль, что на смирении с добровольцами далеко не уедешь и надо не забывать закон Моисея.

    Конечно, по существу все это были лишь незначительные шероховатости между главами штабов Донской и Добровольческой армий, за которыми, к сожалению, скрывались уже принципиальные расхождения по более важным вопросам как то: взгляд на немцев, взаимодействие армий, использование офицерского состава, борьба с дезертирством из одной армии в другую.

    Читатель уже знает, как относилось высшее добровольческое командование к германцам. Той же точки зрения держался и ген. Романовский. Вопрос о немцах невольно поднимался каждый раз, когда шли переговоры о высылке Доном Добровольческой армии снарядов и патронов. Иногда случалось, что мы сами ничего не имели в резерве и наши склады были пусты. В этих случаях, рисуя истинное положение, я обещал ген. Романовскому, при первой же получке нами снаряжения от немцев, исполнить его просьбу. Сказав просьбу, я не совсем точно определил этим словом то, что фактически исходило от Добровольческой армии. Это были требования, но отнюдь не просьбы.

    Говоря так, я нисколько не искажаю того, что было на самом деле. Командование Добровольческой армии предъявляло нам разнообразные притязания и обычно облекало их в форму требований. Мало того каждый раз, почему-то признавалось нужным нам напоминать, что Войско обязано помогать Добровольческой армии. Такая постановка вопроса нередко вызывала горячий обмен мнениями.

    Ведь наши сношения с немцами и Украиной, имевшие следствием получение всего необходимого снабжения, высшие круги Добровольческой армии резко осуждали. Они за это негодовали на нас, высмеивали, приписывали обидные эпитеты, делая из нас предмет злостной и недостойной травли.

    А наряду с этим, в тяжелые минуты, ген. Романовский вызывал меня к аппарату и, кивая на тех же немцев, просил помочь добровольцам. Он рисовал мне критическое положение Добровольческой армии, ввиду недостатка снарядов и патронов и, подчеркивая "нашу дружбу" с немцами, убеждал меня, если наши склады были пусты, обратиться к ним и от них получить все нужное для Добровольческой армии.

    Разве не ясно, что этим самым, Добровольческая армия через своего начальника штаба возлагала на нас весьма неприятную роль тайного посредника между нею и немцами. Больше того, этим же самым, быть может, против своей воли, Добровольческое командование наличие немцев, бесспорно, признавало фактором, могущим облегчить борьбу Белых армий с Советской властью. Уклоняясь сами от непосредственного контакта с немцами, они в нужных случаях, толкали нас на сближение с германцами, а затем эти наши сношения с немцами предавали в Екатеринодаре анафеме.

    И Атаман и особенно командующий армией несколько раз подчеркивали это явное несоответствие, но в ответ слышали или несерьезные объяснения или заверения и ссылки на фанатичную верность Добровольческой армии союзникам.

    Я всячески избегал затрагивать принципиальную сторону этого вопроса, но высылая Добровольческой армии просимое ею, настойчиво убеждал Ивана Павловича Романовского повлиять на Екатеринодарскую прессу и прекратить нападки на немцев и на Украину, дабы не лишить нас, а, значит, и их, немецкой помощи.

    Должен признаться, что неохотно и даже с весьма тяжелым чувством, я подходил к телеграфному аппарату, когда меня просила ставка Добровольческой армии. Я заранее предвидел, что всякий наш разговор кончится рядом просьб и требований со стороны Добровольческого командования, каковые Дону порой не по силам выполнить, что лишь вызовет упреки и ненужную неприятную полемику.

    Не могу умолчать того, что считая нас обязанными помогать Добровольческой армии, ее командование эту обязанность отнюдь не распространяло на себя. Я вспоминаю, например, тот случай, когда добровольцами было захвачено несколько мощных радиостанций, каковых у нас не было. Мы просили одну передать нам. После длительной переписки пришел ответ: одну станцию уступить нам могут, но за 300 тысяч рублей. А мы, запасами Дона и тем, что захватывали у большевиков, делились с добровольцами всегда безвозмездно.

    Если вопрос о немцах каждая сторона усвоила своеобразно и, не было никакой надежды найти примирительную равнодействующую, то казалось, использование армиями офицерского состава не могло вызвать особых осложнений. В действительности и этот вопрос далеко не был разрешен гладко и без взаимных упреков.

    На всех офицеров русской Императорской армии Добровольческие вожди предъявили своего рода монополию. Ген. Романовский, например, наличие наших вербовочных бюро на Украине и в Ростове, расценивал, как "перехватывание и сманивание" нами офицеров, едущих в Добровольческую армию (И раньше и теперь, вне Родины, мне неоднократно приходилось слышать рассказы офицеров о том, как специальные агенты Добровольческой армии отговаривали их от поступления в Донскую армию, рисуя порядки в ней в весьма непривлекательном виде, и как настойчиво убеждали записаться в Добровольческую армию, обещая соответствующие должности. Офицеры верили, ехали и в результате часто пополняли собой места рядовых).

    Против такого упрощенного толкования, я горячо протестовал. Донская армия боролась с большевиками и, значит, имела такое же право, как и Добровольческая армия.

    Потери у донцов в офицерском составе были огромны. Опасение оказаться совсем без командного состава заставило Донское командование искать источники пополнения и иметь свои вербовочные бюро.

    В Донской армии офицеры пополняли собой только командные должности, тогда как Добровольческая армия ставила их на роль рядовых, допуская в этом отношении роскошь, о которой мы, мечтать не могли. Уже сам по себе такой способ использования Добровольческой армией офицерского состава определенно указывал на переизбыток у неё офицеров.

    Тыл Добровольческой армии был тогда буквально запружен офицерами, скитавшимися в нем и ожидавшими по несколько месяцев своего назначения в армию. Полную противоположность в этом отношений представляла Донская армия. При ее увеличении у нас оказалось около 30 процентов незаполненных офицерских вакансий до командиров полков включительно.

    Огромный недохват был и в офицерах Генерального штаба. Мне памятны картинки, когда я с дежурным генералом Донской армии ген. Бондаревым*, уделяли много времени, ломая головы, как бы целесообразнее и удовлетворительнее разрешить этот больной вопрос. Приходилось выбирать на должности командиров полков, пользуясь списком даже штрафных штаб-офицеров, против фамилий которых стояли такие, примерно, примечания: "злоупотребил казенными деньгами", "умышленно оставил полк во время боя", "неспособен к службе из-за контузии", "отчислен от командования за нерадение к службе" и т.д. и т.д. Мы, вынуждены были идти на компромиссы и использовать все то, что у нас было.

*) БОНДАРЕВ Михаил Дмитриевич (дон.)(09.01.1871 – ?) - казак станицы Раздорской, 1-го Донского округа ВВД. Сын урядника Дмитрия Никитича. Образование получил в Новочеркасских реальном и каз. юнкерском (по 1-му разряду) уч-щах. В хорунжие произведен в 1894 в 1-й Донской казачий полк. Участник гражданской войны. Произведен 15. 04. 1898 в сотники, 15. 04. 1902 – в подъесаулы, 15. 04. 1908 – в есаулы, 06. 05. 1913 – в войсковые старшины, а в 1917 – в полковники.
Должности: в 12-м Донском каз. п. (25. 09. 1891 – 11. 03. 1894); в 1-м Донском каз. п. (11. 03. 1894 – 04. 02. 1895); в 9-м Донском каз. п. (04. 02. 1895 – ок. 1905); в Новочеркасской местной команде (ок. 1905 – 17. 02. 1909); пом. ст. адъютанта Войскового штаба ВД (17. 02. 1909 – 04. 05. 1911); и. д. секретаря и казначея Войскового штаба ВД (04. 05. 1911 – 06. 05. 1913); секретарь и казначей там же (06. 05. 1913 – 04. 03. 1915); старший адъютант Войскового штаба ВД (04. 03. 1915 – 1917). Участник Общедонского восстания. В 1918 вступил в ряды Донской армии. Произведен 11. 05. 1918 в генерал-майоры. Уволен 24. 06. 1920 в отставку. В июле т.г. был вновь определен на службу. Должности: в штабе Южной группы (апр. – 12. 05. 1918); дежурный генерал штаба Донской армии (12. 05. 1918 – 17. 08. 1919); нач. Войскового штаба ВВД (17. 08. – 20. 10. 1919); состоял в распоряжении управляющего воен. и морским отделами ВВД (20. 10. 1919 – апр. 1920); генерал для поручений Войскового штаба ВВД (апр. – 24. 06. 1920; июль 1920 –?). Эвакуация на п-ов Крым (Таврическая губ.; ныне Автономная республика Крым, Украина). Эвакуация в г. Константинополь (Турция). В 1921 уехал в Болгарию. В 1939 находился в Инвалидном Доме в селе Шипка. Состоял членом Сергиевской общеказачьей станицы. Умер в селе Шипка, где и погребен на местном кладбище.
Чины:
на 1 января 1909г. - 1-я Донская казачья сотня, есаул
он же - Местные команды, в области Войска Донского, Новочеркасская местная команда, подъесаул
Награды:

Источники:
1. РГВИА – ф. 330, оп. 56, д. 468 (п/с отца); оп. 58, д. 377 (п/с 1899);
2. РГВА – ф. 39456, оп. 1, д. 122, 144 (док. 1920);
3. Список генералам, штаб и обер-офицерам Войска Донского по старшинству – Новочеркасск, 1897; СПП – 1913; ВП – 1902, 1907 – 1909, 1911, 1913, 1915;
4. Кострюков И.Т. Новочеркасское казачье юнкерское училище: Краткая историческая записка: 1869 – 1910 – Новочеркасск, 1910; СПП – 1913; ВП – 1902, 1908, 1913, 1915;
5. Жизнь – Ростов н/Д, 1919 - № 97, 20 авг. (2 сент.);
6. Донские ведомости – 1919 - № 169, 24 июля (6 авг.); № 177, 2 (15) авг.; № 191, 21 авг. (3 сент.); № 240, 22 окт. (4 нояб.);
7. Казачий голос – Прага, 1939 - № 15 – 16;
8. Поляков И.А. Донские казаки в борьбе с большевиками: Воспоминания начальника штаба Донских армий и Войскового штаба Генерального штаба генерал-майора И.А. Полякова (В пяти частях) – Мюнхен, 1967;
9. Алабин И.М., Судравский В.Д. Донской генералитет в изгнании: Опыт библиографического словаря – М., 2001;
10. Корягин С.В. Борисовы и другие: Генеалогия и семейная история Донского казачества: Выпуск 33 – М., 2003.

    Еще острее стоял вопрос с офицерами Генерального штаба. Нередко бывало, что во всем моем штабе, ведавшим сначала двумя, а затем тремя армиями, включая меня и генерал-квартирмейстеров было 4-5 офицеров Генерального штаба. Остальные, в числе 3-4 среди них даже и начальник оперативного отделения полк. Калиновский, были командированы на фронт, замещать должности начальников штабов, при начавшихся серьезных военных операциях. Полагаю, что такая потрясающе жуткая картина нужды в офицерах Генерального штаба не требует никаких особых пояснений.

    Я несколько раз обращался к Ивану Павловичу Романовскому, рисовал ему безысходность и критичность нашего положения в отношении комплектования армии офицерским составом и просил его помочь нам.

    Обращаясь к нему с просьбой, я должен признаться, в тайне рассчитывал, что он не сможет отказать мне, хотя бы уже по одному тому, что его многочисленные просьбы я выполнял неоднократно.

    Но ген. Романовский не давая мне отрицательного ответа, в свою очередь, ссылался на недостаток и у них офицеров, что, конечно, совершенно не отвечало действительности, иногда обещал обдумать этот вопрос, причем не упускал всегда довольно ясно подчеркнуть, что будь единое командование, иначе говоря, - подчинись Дон ген. Деникину, офицеры бы нашлись.

     Вне всякого сомнения, что в Добровольческой армии был большой переизбыток в офицерском составе. Это в сущности подтверждал и сам начальник штаба Добровольческой армии, когда он удовлетворение нашей просьбы ставил в зависимость от исполнения нами предварительного условия - подчинения Дона ген. Деникину, о чем я подробно остановлюсь ниже.

    В общем итоге выходило: мы всем, чем могли помогали Добровольческой армии, но если мы что-либо просили, то нам отказывали, или ставили предварительно неприемлемые для нас условия. И конечно, когда разговор касался этой темы, то обычно принимал довольно острый характер.