А виновата ты лишь в том, что мама хочет кушать 68

Глава 68

И вот мы на месте. Во дворе и в доме какие-то люди. Батюшка читает специальные молитвы возле гроба с дедушкой. Мы проходим и садимся вокруг. Люди сразу же расступаются и смотрят на нас с сочувствием и жалостью. Наверное, я их всех знаю, не могу не знать - это все соседи с разных улиц и я росла на их глазах, а они на моих глазах старели. Сейчас я никого из них не узнаю, да и не рассматриваю никого, если честно. Я вижу только дедушку в непривычных для меня декорациях. Он в строгом черном костюме на красном фоне гробовой подкладки. Я молча кладу свою руку на его плечо и чувствую непривычный холод. Этот человек, который согревал меня всю жизнь, щеки которого я мяла своими маленькими ручками в возрасте двух лет и засыпала у него под теплым бочком, сейчас встретил меня ледяным холодом. Я не убрала руку до самого конца заупокойной службы. Рука заледенела, но мне было все равно. Я смотрела на его родное лицо и не могла поверить, что он больше никогда мне не улыбнется, никогда не посмотрит на меня своим добрым и все понимающим взглядом, никогда не заговорит со мной, никогда не встанет с этого последнего так называемого ложа. Это страшное слово "никогда" звучало и звучало в моей голове. И вдруг я увидела как из под его, не до конца закрытых глаз, блеснула слеза. Сестра, сидящая рядом со мной, тоже это заметила. Мы сидели и молчали. Я, гладя мертвую дедушкину руку, пообещала ему, что обязательно назову сына в его честь. Я не знаю, почему мне пришло вдруг такое желание и для чего это нужно было мысленно сообщать дедушке... Тут кто-то из присутствующих спросил осуждающим тоном, почему мы молчим и не плачем, неужели нам совсем не жалко дедушку, который нас так любил? Сестра в этот момент отвернулась к окну, сжав губы, чтобы не разреветься. Я не сделала ничего. Я продолжала смотреть на дедушкино лицо и свыкаться с мыслью, что вижу его в последний раз. Свыклась ли я с ней? Нет. По сей день мне его не хватает. Мне не хватает их двоих в абсолютно равной степени. Батюшка прочитал все необходимые молитвенные правила, и гроб стали выносить из дому.

Тут мама рванулась вслед за гробом со словом: «Папка!"

Я обняла ее, так как я была на пути ее следования к гробу дедушки, и она остановилась. Весь этот ее порыв и это слово выглядело как-то очень театрально, как будто она спасала ситуацию и пыталась реабилитироваться в глазах соседок.

Ведь она тоже не плакала во время нахождения в доме, но у нее была уважительная причина, она была под уколами и таблетками. А мы проживали этот момент в совершенно трезвом сознании. Когда мы ехали в автобусе, на одной из кочек гроб с дедушкой начал двигаться к противоположной стороне, потом обратно, в общем, его стало мотать по салону. Мы с сестрой, не сговариваясь, сели по разные стороны и стали держать его ногами.

-Да ему уже все равно! Чего вы так переживаете? Пусть болтается, - сказал мужчина, сидящий рядом.

Я все еще не могла поверить, что дедушка не ощущает уже совершенно ничего, и ему правда все равно, потому что его больше нет, а осталось только бездыханное и закоченевшее тело.

На кладбище было невероятно холодно и ветрено.

Батюшка снова провел необходимый обряд, потом положил на лоб дедушки специальную бумажную ленточку с молитвой и сказал, чтобы все присутствующие попрощались с рабом Божиим Николаем. Нужно было подойти и поцеловать дедушку в лоб через эту специальную молитвенную ленту. Сначала подошла мама, потом сестра, потом подошла я. Когда я поцеловала дедушку и подняла голову, лента слетела со лба и, пролетев все тело дедушки, приземлилась ему под ноги. Батюшка сказал, что остальным придется прощаться просто словами, так как без нее целовать покойного нельзя, опять же по обрядам нашей веры. Видимо, дедушка решил близко попрощаться только с нами, а соседи просто сказали хорошие слова, после чего крышку гроба опустили и стали забивать гвоздями. Похоронив дедушку, мы поехали в столовую провести поминки, потом вернулись в дом. Кто вымыл в доме полы, я не знаю, но когда мы пришли, там было уже чисто. Тут же нарисовалась соседка и попросила маму продать ей дом. Мама, ни с кем не посоветовавшись, дала добро и отдала ключи.

Потом мама показала новой владелице где что находится в доме. Эта женщина, кстати сказать, ни в тот момент, ни в последующие годы, пока жила в нашем доме, так и не заплатила за него деньги. Затем мы поехали на вокзал.

В поезде мне приснился дедушка, который сидел на фундаменте своего дома с уличной стороны, совершенно обнаженный и без каких либо половых и возрастных признаков. Лицо было удивленным и напуганным. Увидев меня, он стал плакать и говорить, что у него больше нет дома, что кто-то ходит и шумит, какие-то три человека и маленький ребенок.

- Я не могу там находиться и живу теперь вот здесь в саду, а ведь на улице зима!

Когда мы вернулись домой, он и здесь продолжал сниться мне каждую ночь. Он все плакал и плакал, что ему негде жить, и кто-то занял его дом, и он не понимает, как их выгнать, ведь они его игнорируют, делают вид, что не замечают. Мы читали Псалтырь все сорок дней и заказывали все необходимые службы, и вот в последний день он приснился мне довольным и сытым, как будто омолодившимся. Он уже был в одежде и улыбался. Последние его слова были про бабушку:

- Внучечка, я наконец-то нашел ее...

Вот так ушли мои самые родные и любимые люди. И оставили меня совсем одну в стане врага - в семье моих родителей. Продолжение следует...