Евгений Евгеньевич

   Преподаватели физики в школе часто менялись, после того, как долгие годы работал пожилой учитель, но, когда мы доросли до шестого класса – время изучать физику, – он ушёл на заслуженный отдых. Кабинет физики, достойно оформленный, будто маленькая институтская аудитория, с кафедрой, портретами физиков на стенах и богатым арсеналом физических приборов, без хозяина стал превращаться в место для работы разных кружков, в том числе шахматного. Мы входили в этот кабинет как в новый, неведомый нам мир таинственной физики и загадочных приборов для её постижения. Так и не появился в школе постоянный учитель физики. Помню даже инженера с какого-то номерного завода, выходящего курить каждые 15 минут. Физику он, наверное, знал, но преподаватель из него никакой. Госпожа физика для нас была сродни господину иностранному языку далёкого народа: ни то, ни другое не понимали, не знали.
   Наконец, в девятом классе взял нас неучей Евгений Евгеньевич Шулындин – один из двух завучей школы. Он знал, что физику мы не изучали, потому первый урок начал с контрольной работы. Нашему удивлению не было предела! Как так, после летних каникул и сразу контрольная работа по всему курсу физики, которая нам совершенно неизвестна! Мы знали, что Евгений Евгеньевич большой оригинал во всём, но всему же должен быть разумный предел!
   Евгений Евгеньевич предложил взять тетрадный двойной лист подписать его и стал задавать вопросы. Ответов почти никто не писал. Евгений Евгеньевич улыбался, глядя на наши бесплодные потуги. Он всегда улыбался, весёлый и энергичный человек. Собрав наши чистые листочки. Он сказал:
   – Я знал, что вы ничего не напишите. Я не буду оценивать эту контрольную, а сохраню листочки ваши до конца года. В конце года мы с вами напишем на этих же листочках ту же контрольную работу, плюс новый материал.
   Чем только мы не занимались на уроках физики: анекдоты рассказывали, о жизни говорили, ставшей бурной и изменчивой в конце 80-х годов, песни красивые нам Евгений Евгеньевич пел, а физику вдруг начали знать и задачки решать. Как и когда мы изучали физику – не знаю!
   Евгений Евгеньевич хорошо пел. На уроках он пел вполголоса, и мы слушали затаив дыхание. Две песни у него считались любимыми: «Старый клён» и «Стоят девчонки, стоят в сторонке». Репертуар его состоял из песен 60-70-х годов. Мы часто просили его спеть вовсе не для того, чтобы занять время урока, а нравились нам его песни, они нам мало известны, либо совершенно неизвестны. Мы все увлекались роком, тяжёлым роком, а тут вдруг такое душевное исполнение приятных песен!
   Споёт Евгений Евгеньевич какую-нибудь песню, на доске формулку напишет, скажет:
   – Запишите эту формулу в тетрадь, обведите двойной рамочкой и нарисуйте золотые гвоздики!
   Потом уж каждую основную формулу записывали в тетрадь и шутливо хором повторяли: «В рамочку, на золотые гвоздики!» Евгений Евгеньевич одобрительно кивал головой и улыбался. До сих пор эти формулы перед глазами в рамочках и на золотых гвоздиках!
   О политике разговаривали. В 89-ом году набирал популярность негодяй Ельцин. Только тогда мы не знали, что он негодяй. Нам казалось, что он борется с Горбачёвым. Ельцин разыгрывал роль бунтаря, в газетах его поругивали. Мы же возлагали на него большие надежды. Популярность Ельцина, возникшая на волне мнимого противостояния с Горбачёвым, формировалась у нас среди физических формул в рамках на золотых гвоздиках и опытов, которые ставили с помощью физических приборов. Обсуждали поездку Ельцина в США. В газетах писали, что он ошалел от изобилия товаров в магазинах, бросился скупать всё подряд. А мы рассуждали так: что руководитель столь высокого уровня не мог потерять голову от изобилия в американских магазинах, ибо он мог иметь всё, что только бы захотел. Ему всё это привезли бы и доставили. Поэтому газеты клевещут на нашего героя. Это был первый наш опыт недоверия прессе, ведь мы привыкли, что в газетах пишут только правду.
   От политики переходили к религии. Это совсем новая тема не только для нас, учеников, но и для преподавателей. Интерес к религии начал просыпаться как к некоему новому, неведомому миру. Это был интерес с физическим уклоном, то есть говорили о религии, будто изучая её физические законы. Молодые физики под руководством любимого преподавателя!
   Евангелия никто из нас в глаза не видел, в том числе и Евгений Евгеньевич. До некоторой поры не знали правильного произношения этого слова, путаясь в нём, заминая, проглатывая середину. Но откуда-то нам стали известны несколько евангельских историй. О них начинали писать в газетах, журналах, говорить по телевидению и радио. Истории эти походили на сказку, как и вся религия, но не на детскую сказку, а на нечто иное, что и выразить затруднительно.
   Как-то раз обсуждали на уроке случаи воскрешения Иисусом Христом людей. Самая известная история – воскрешение Лазаря. Она в область понятий и достижений физики никак не укладывалась, потому и обсуждать её не имело смысла. Поговорили лишь коротенько, да и оставили эту тему. А вот другой случай вызвал всеобщий интерес. Он о том, как Иисус воскресил девочку. Об этом нельзя не поговорить!
   Евгений Евгеньевич высказал предположение:
   – Скорее всего, девочка не умерла, а уснула летаргическим сном. Иисус заметил это. Не зря же он попросил всех выйти из комнаты. Для пробуждения людей от летаргического сна нужно создать тишину на какое-то время, а потом шепнуть на ухо: «Вставай». И человек может пробудиться, потому что летаргический сон наступает в результате переутомления. После войны наблюдаются такие явления. Это вот один из способов.
   Евгений Евгеньевич замолчал, и в классе повисла пауза. Мы видели, что он хочет продолжить. Выражение лица его было загадочным. Это значит, что он нам намерен сообщить что-то невероятное, сенсационное, то, что доверяют взрослым людям. Мы ждали. Наверное, он в этот момент раздумывал: «А стоит ли им говорить? Доросли ли?» Всё-таки счёл нас созревшими для понимания.
   – Есть и второй способ: разогнать кровь.
Опять пауза. Евгений Евгеньевич, сидя за учительским столом, навалившись грудью на край столешницы и сложив перед собой крепкие руки, с едва заметной застывшей улыбкой на лице ждал, поняли ли мы сказанное?! Мы догадывались, но на эту тему хотелось поговорить подробнее. Девчонки наши головки чуть опустили, а мы воспряли, павлиньи хвосты распустили, грудь вперёд, в глазах неугасимый огонь!
   – Как разогнать кровь, – наивно спросил Коля, хоть и было ясно, что всё понимает.
   Евгений Евгеньевич слегка поигрывая пальцами по столешнице сложенных рук, продолжил;
   – Не зря же он попросил всех выйти. Лазаря он просто воскресил, сказав «Лазарь, иди вон!», а тут всех удалил. Не мог же он возбудить её при всех. – Помолчал и добавил прямым текстом, ¬– совершил с ней половой акт, она и ожила. Возможно, произошло так.
   Это было откровение. Новые условия жизни входили в реальность. Физика и медицина объясняли религиозные, библейские истории. Мы разбирали этот случай вполне серьёзно, без иронии. В те времена ещё не было того понятия о вере, какое есть сейчас. Древние тексты просто хотелось объяснить с научной точки зрения.
   Евгений Евгеньевич сидел за столом в бежевом пиджаке, белой рубашке. Его чёрный галстук удивительно красиво сочетался с пышными чёрными усами и шевелюрой. Поблёскивал золотой зуб. В глазах лукаво-озорной огонёк.
   Ну, а тем временем наши уроки физики с политической и разными другими окрасами продолжались. Физика – наука о природе, следовательно, и о жизни, где-то рядом тут и социальные проблемы, но пока не о них воспоминания мои направлю, а о дорогом учителе Евгении Евгеньевиче, превратившем госпожу физику в  ласковую, податливую подругу, обнажающую свои глубинные, потайные секреты.
   О методике преподавания физики не по силам мне говорить, да и уже сказано, что не знаю, каким чудом Евгений Евгеньевич закачивал в наши головы непоколебимые физические истины. Я уж лучше повспоминаю забавные случаи.
Если кто-то опаздывал на урок, то разыгрывалась целая комедия. Войти в класс после Евгения Евгеньевича невозможно. Успеешь заскочить в класс прямо перед его носом, то всё обойдётся. Но, коль не успел, то пропал! Иной раз Евгений Евгеньевич приходил в класс до звонка, и тогда опаздывающих учеников ждала печальная участь. Особенно в эту категорию попадали курильщики. Как правило, времени перемены не хватало, чтобы сбегать покурить. Евгений Евгеньевич непримиримый борец с курением. Отбирал у нас сигареты, а цена их высока для наших бюджетов. Увидит кого-нибудь из курильщиков идущего мимо его кабинета, да и пригласит зайти. Известно, чего будет:
   – Ну, имярек, выкладывай сигареты и спички на стол, ¬– с улыбкой, блестя коронками зубов, предложит Евгений Евгеньевич.
   Сопротивление бесполезно! К концу учебного года в его специальном ящике, до краёв наполняя его, поселялись десятки пачек сигарет, складные ножи, пугачи и другие жители мальчишеских карманов. Дорогие вещи, особенно складные ножи, он возвращал перед летними каникулами, строго наставляя, никогда не приносить их в школу. Новый учебный год начинался с чистого ящика!
   Однажды я опаздывал на урок. Евгений Евгеньевич уже подходил к двери нашего класса. Не всегда уроки проходили в кабинете физики. Вот-вот его широкая спина в светлом пиджаке скроется за дверью и тогда мне придётся пройти через «страшные» испытания. Я окликнул Евгения Евгеньевича, будто бы поздороваться и проскочить в класс. Он понял мой манёвр. Поздоровался, даже руку подал. После рукопожатия хотел я прошмыгнуть в класс, но Евгений Евгеньевич остановил меня:
   – Старших, Алексей, надо пропускать вперёд.
   – Так ведь «Молодым везде у нас дорога»!
   – Ага, – хмыкнул Евгений Евгеньевич, – но вслед за старшими: "Старикам везде у нас почёт"!
   Его лучезарная улыбка осветила пустынный коридор, дверь плотно захлопнулась перед моим носом. Всё, теперь начнётся.
   Я робко приоткрыл дверь, просунул голову в щель:
   – Евгений Евгеньевич, разрешите войти?
Класс уже похохатывал, зная, чем всё это кончится. Каждый не раз попадал в такую ситуацию. Да и мне не впервой.
   – Почему без стука?
Я закрыл дверь, постучал.
   – Кто там?
   – Евгений Евгеньевич, можно войти? – опять просунув голову в узкую щель приоткрытой двери, спросил я.
   – Я разве разрешал тебе открывать дверь? Я спросил, кто там? Давай заново.
   Я постучал.
   – Кто там?
   – Это я.
   – Кто «я»?!
   – Я, – приоткрыв дверь, сказал я, ¬– разрешите войти?
   ¬ У тебя разве нет фамилии, имени и отчества? Я не разрешал открывать дверь. Начинай заново.
Под хохот класса я снова постучал в закрытую дверь.
   – Кто там?
   – Разрешите открыть дверь?
   – Я спросил, кто там?
   – Это я, Панов Алексей Евгеньевич, ученик девятого «б» класса.
   В пустом, гулком школьном коридоре звуки метались эхом, отражаясь от стен, потолка, пола и улетали куда-то вдаль, будто тоже смеясь.
   – Не слышу, говори громче.
   – Это я, Панов Алексей Евгеньевич, ученик девятого «б» класса.
   – Разве я просил тебя представляться? Почему ты в дверь не постучал?
   За дверью класс заливался смехом. Я постучал в дверь.
   – Кто там?
   – Это я, Панов Алексей Евгеньевич, ученик девятого «б» класса, – на этот раз громко отрапортовал я.
   Из соседних классов выходили учителя, дивясь на то, что я разговариваю с закрытой дверью.
   – Разрешите, Евгений Евгеньевич, открыть дверь?!
   Наблюдающие учителя, поняв, в чём дело, с улыбкой уходили в классы.
   – Разрешаю.
   Я открыл дверь, переступил порог и спросил:
   – Разрешите войти?
   – Я тебе разрешил дверь открыть, а ты в класс вошёл. Давай заново.
   Класс уже не мог смеяться, устал, лишь пофыркивал отдельными смешками. Предо мною снова закрытая дверь. Стучу.
   – Кто там?
   – Это я, Панов Алексей Евгеньевич, ученик девятого «б» класса.
   – Что нужно?
   – Разрешите открыть дверь?
   – Разрешаю.
   – Разрешите войти в класс?
   – Входи.
   – Разрешите занять место за партой?
   – К барьеру!
   Ох, уж это «к барьеру»! Это означало, что надо идти к доске. Независимо от того, каковы твои знания, Евгений Евгеньевич всё равно завалит. Правда, этим «к барьеру» мы зачастую пользовались, специально опаздывая на урок. Если кто-то давно не отвечал на уроке, то усиленно готовился, чтобы получить хорошую оценку. Но Евгений Евгеньевич будто чувствовал хитрость. Он не приглашал «к барьеру», а разрешал занять своё место. Тогда ученик восклицал вопрошая:
   – А к барьеру?!
   И тем самым он себя выдавал полностью! А я в этот раз к уроку не подготовился. Недавно отвечал, потому надеялся, что меня не спросят. Вышло иначе. Задачка что-то никак не решалась. Исписав полдоски, вспоминая формулы в рамочках на золотых гвоздиках, но и они не помогали.
   – Что тебе поставить, Алексей?
   Можно назвать любую оценку и Евгений Евгеньевич поставит её. Например, пять. Поставит и пятёрку. Но на следующем уроке, а лучше через урок, семь потов с тебя сойдёт, чтобы защитить эту пятёрку. Чаще всего Евгений Евгеньевич вызывал ученика защищать пятёрку через урок, а то и через два урока, потому что знал, что к следующему уроку он основательно подготовится. Такая методика позволяла учить и знать физику.
   – Поставьте двойку, Евгений Евгеньевич, – обречённо попросил я.
   – Хорошо. Как скажешь. Садись, два.
   Это тоже означало, что к следующему уроку надо серьёзно готовиться исправлять двойку. Но двойку исправить легче, чем защитить пятёрку. Поэтому после двоек у всех стояли четвёрки, а то и пятёрки, а вот после пятёрок – тройки.
   Бывало, ученик хорошо отвечает, на твёрдую четвёрку, а то и пятёрку. Евгений Евгеньевич всё равно спросит:
   – Какую оценку ты заслужил?
   – Поставьте тройку.
   – Почему?
   – Мне и тройки хватит.
   Тогда есть надежда, что Евгений Евгеньевич поставит пятёрку, ну, а если четвёрку, то тоже хорошо! Нравилась ему скромность ученика, занижающего себе оценку. Он её вознаграждал.
   Урок продолжается. Обсуждаем постороннюю тему: принцип работы микроволновой печи. Никто в 89-ом году о микроволновых печах не слыхал. Родители мои, работники Павловского автобусного завода (ПАЗ) приобрели такую чудо-печь. Уже в те времена начинались перебои с платежами и появлялись бартерные сделки. Освоил выпуск этих печей какой-то конверсионный оборонный завод. Тогда конверсия считалась модным явлением. Мы, подверженные вражеской пропаганде, думали, что вот, мол, как хорошо, что наши заводы, выпускающие огромное количество ненужных танков и ракет, переходят на изготовление мирной продукции. На деле же вышло совсем иначе: всё разрушили.
   Я рассказывал о работе микроволновой печи, но никто мне не верил. Конечно, я не знал физику её работы, говоря лишь о внешнем явлении. Все думали, что я чего-нибудь не так понял. Евгений Евгеньевич обещал к следующему уроку найти информацию о физике работы микроволновой печи.
   За десять минут до конца урока Евгений Евгеньевич рассказал нам что-то по теории, дав несколько формул, которые мы закрепили в тетрадях в рамочках на золотых гвоздиках и задал на дом пять параграфов. Гул удивления и недовольства прокатился по классу.
   – Вы не удивляйтесь. Вот я вам все эти пять параграфов уже рассказал, а всю «воду» вы в учебнике прочтёте.
   И действительно, читая эти пять параграфов, каждый из нас вспоминал объяснение Евгения Евгеньевича, с помощью которого из объёмного текста удалось вычленить главное. Если знать главное, то всякие там пояснения и сам придумаешь.
   Оставшиеся минуты до звонка потратили на то, чтобы «выбросить» из окна Наташу, которая «разбилась», конечно, о землю, потому что масса её несоизмеримо мала с массой Земли.
   Наташа самая симпатичная девочка в классе. Какие только опыты с нею не проделывали: и из окна много раз выбрасывали, и к далёким звёздам отправляли, и в недра земные спускали, и в атомный реактор помещали, и на мачту высоковольтной линии электропередачи забрасывали. Побывала она и в горах вместе с Евгением Евгеньевичем (а то с кем же!), где они кипятили воду на разных высотах, варя похлёбку для туристов. Наташа, естественно, будучи молодой и резвой, забралась выше Евгения Евгеньевича и вода у неё закипела быстрее, а вот похлёбка сварилась первее у Евгения Евгеньевича. На Луне Наташа была в шесть раз легче, чем на Земле, но до Солнышка не долетела.
В общем, вся физика и астрономия вертелась вокруг Наташи – пупа вселенной! Так этот тройственный союз  в исполнении Евгения Евгеньевича нам и запомнился!
   Шутку Евгений Евгеньевич ценил и любил. Правда, подшучивал он над нами. Мы не дотягивали до того уровня, чтобы элегантно подшучивать над взрослым человеком, над уважаемым учителем.
   Появился у нас в классе новый ученик – Женя Подковкин. Проучился он с нами всего несколько месяцев и также неожиданно исчез, как и появился. Перевёлся он к нам из какой-то деревенской школы, знаний по всем предметам никаких не имел. Мы над ним посмеивались.
   Однажды перед уроком физики откуда-то взялся воздушный шарик, которым мы принялись играть. Единственный случай, когда в классе был воздушный шарик. На этом шарике кто-то ручкой написал: «Женя дурак!». Жене эта надпись не понравилась, он хотел поймать шарик и проколоть его, ну, а мы не давали ему этого сделать. Можно сказать, играли в собачку. Прозвенел звонок. Через минуту в класс вошёл Евгений Евгеньевич. Мы, запыхавшиеся, заняли места у парт, а воздушный шарик плавно опускался «у барьера» к ногам Евгения Евгеньевича. Он ботинком легонько пнул шарик, подбросив его и поймав. Громко прочитал написанное: «Женя дурак!».
   Добродушная улыбка мгновенно слетела с его лица. Но он никогда не переставал улыбаться. Только теперь улыбка была какой-то неприятной, презрительной.
   – Кто это написал?!
   Мы наперебой стали уверять Евгения Евгеньевича, что написанное всецело относится к Жене Подковкину, что было истинной правдой. Евгений Евгеньевич почему-то нам не верил, что для нас стало неприятной неожиданностью. Мы уж и не знали, какими словами доказать ему, что он здесь ни при чём. Даже напрямую говорили:
   – Евгений Евгеньевич, разве мы могли вас так назвать?! Мы же вас уважаем, вы наш любимый учитель!
   Это было правдой, без заискиваний и подхалимства.
Евгений Евгеньевич подумал секунду, глубоко вздохнул, выдохнул, опять заулыбался, обнажая два железных зуба, сверкающих ярко, и ответил:
   – Ладно. Будем считать это неудавшейся шуткой.
   Мы опять принялись доказывать ему, что написанное на шарике к нему никакого отношения не имеет, но он остался при своём мнении. Урок физики продолжился. Снова Евгений Евгеньевич пел, поглядывая на Наташу, травил анекдоты, Наташа в этот раз падала откуда-то вместо Ньютоновского яблока, кажется, куда-то летала или спускалась, погружалась, но как-то кривовато и неудачно, цепляясь одеждой за золотые гвоздики не до конца забитые в рамочки с формулами, которыми заполнялись наши тетради.
   Потом несколько раз вне урока возвращались к этому досадному инциденту. В кабинет к нему специально ходили, чтобы в очередной раз объясниться, потому что чувствовали вину перед любимым учителем, хотели, чтобы он поверил нашим объяснениям. Он такой порыв наш оценил и, кажется, инцидент забыл.
   Учились и жили мы в интернате. Не избежали мы такого неприятного явления, как воровство. Нельзя сказать, что оно процветало, тем более, что это было массовое явление, но оно было, периодически активизируясь. Под руководством Евгения Евгеньевича мы пытались изобличить и поймать воров. В его кабинете заседала небольшая группа учащихся, долго обсуждали планы действий, но результата не добились. Теперь-то понимаю, что помешала юношеская горячность, желание скорее поймать воров и поотрывать им головы. Месть затуманивала разум. Бесило то, что в период активации нашей борьбы с воровством, воровство процветало. Будто воры специально играли в такую игру. Подозреваемые имелись, но хотели поймать их с поличным.
   Сохранила память и такой случай. Мечтал Евгений Евгеньевич приобрести автомобиль, что осуществить в те времена не так-то просто было. Водительских прав он не имел и прежде, чем идти учиться, решил взять несколько уроков вождения у одного из двух школьных поваров – Владимира Борисовича. Он приезжал на работу в жёлтом «Москвиче – 412», забивая его вечерами сэкономленными продуктами питания. Мы ненавидели Владимира Борисовича и его «Москвич». Хотели, то колёса ему проколоть, то кусок сахара в бензобак бросить. На поварском «Москвиче» Евгений Евгеньевич под руководством Владимира Борисовича стал ездить вокруг здания школы. С каждым днём лучше и лучше выходила езда его, вот уже он уверенно сидел за рулём, почти свободно, непринуждённо управляя автомобилем. Но однажды перепутал газ с тормозом и снёс левое крыло «Москвича» о кирпичные перила школьного крыльца, выворотив из них большую глыбу камня. Перила быстро восстановили, а вот ремонт машины влетел Евгению Евгеньевичу в копеечку! Но мы безумно радовались этому происшествию, всецело оставаясь на стороне Евгения Евгеньевича, готовые его защищать при необходимости!  Радовались так, как радовался Александр Герцен уходу из жизни царя Николая Первого, только шампанского мы не имели!
   Владимир Борисович мужик вспыльчивый, бешеный. Мы жаловались на его чрезмерное воровство продуктов питания завучам и даже директору школы. Они или не принимали никаких мер, или не могли их принять, поскольку ничего не менялось. А Владимир Борисович, точно зная, кто жаловался на него, орал на нас, даже поварским огромным ножом угрожал. Мы тоже ругались с ним, почти не стесняясь в выражениях (сцены эти происходили в столовой), но побаивались его ножа. Не без реального основания побаивались, хоть умом понимали, что вряд ли он нам пузо проколет, как обещал. Прокалывать-то нечего было, особенно в его смену! Но основанием для опасений служил увлекательный рассказ очевидца, коим стал один из воспитателей нашей группы Сергей Николаевич (единственный воспитатель мужчина во всей школе, мы его безмерно уважали и любили). Однажды водитель городского автобуса «Икарус» (жёлтые такие автобусы были) на светофоре шаркнул бампером  по боку «Москвича». Владимир Борисович выскочил из машины с огромным поварским ножом. К счастью для него, в «Икарус» не так-то легко ворваться. Другие водители скрутили буяна, хоть это и не легко оказалось сделать: здоров Владимир Борисович, отъевшись на наших харчах.
   А уж как там он обошёлся с Евгением Евгеньевичем, мы того не ведаем, но, кажется, тот не пострадал. Да и силён он вельми много! Повар больше тучностью берёт, огромным ростом. Евгений Евгеньевич ростом ниже, но очень крепкий физически человек, широк в плечах, как атлет. На уроках мы иной раз соревнования по армрестлингу затевали. Бесполезно с ним бороться. Мы знали, что никто из школьных мужчин не мог победить Евгения Евгеньевича: ни физрук, ни трудовики, ни водители. Он нам сказал, что мужики зовут его Женя-трактор. Кроме медвежьей силы, он знал приёмчик, используя который можно победить почти любого соперника. Если видишь, что соперник силён, то в первую секунду начала состязания нужно сделать резкое, но скрытое, движение кистью руки, запрокинув кисть соперника назад. Рука его оказывается в неудобном положении, и сильный человек проигрывает слабому борцу. Мы потом пользовались этим приёмом в соревнованиях с соперниками из других классов. Евгений Евгеньевич ведь не только у нас физику преподавал, значит, в других классах уроки проходили иначе.
   Случалось, что Евгений Евгеньевич приходил к нам на подъём. О, это было не доброе утро! Старшеклассники на зарядку не выходили, несмотря на все усилия воспитателей, валялись до завтрака. Евгений Евгеньевич с нами не церемонился. Он стаскивал с кровати соню вместе с матрасом на пол. Дальше сам поднимешься. Никому не хотелось падать на пол, потому бодренько выскакивали на зарядку.
После утренней зарядки умывание, завтрак и уроки. Контрольную работу по физике мы написали в конце года с хорошими результатами, сами удивляясь тому, что несколько месяцев назад ничего не знали. И вопросы нам казались теперь лёгкими. Но контрольная работа пока в будущем, ибо до светлого мая далеко, а сейчас на дворе тёмный декабрь стоит, и долгота белого дня только-только начинает расти.
   Новый год – самый масштабный праздник. Старшеклассники Новый год отмечали организацией Новогоднего бала, длящегося часов до двух ночи. Никак не могло обойтись без алкоголя. За неделю до бала учителя и воспитатели принимали меры к тому, чтобы не допустить пронос алкоголя в школу. И мы могли бы запастись алкоголем раньше, когда никакого контроля не осуществлялось, но тянули до последнего дня, когда контроль принимал наиболее жёсткие, строгие методы. О состязаниях с педагогами речи не шло, ибо это чревато последствиями нехорошими. Но так уж всегда происходит, что запасы делаются перед праздником.
   Две бутылки водки нам хватало на всех. Выливали каждую из них в пол-литровую банку и ставили её на подоконник в спальне. Захотелось выпить, зашёл в спальню, глотнул из банки и пошёл в туалет запить водичкой из-под крана. По одному ходили редко, в основном целой толпой.
Вот однажды во время такого хождения между спальней и туалетом нагрянул Евгений Евгеньевич. Все мы сразу почувствовали конец своих молодых жизней – водка нас сгубила в шестнадцать лет – особенно после того, как Евгений Евгеньевич рявкнул:
   – Ну-ка, быстро все построились в шеренгу!
   При этом яркозубая улыбка не сходила с его лица, хоть он придать старался ему строгость и суровость. Усы стояли дыбом, жёсткой щёткой. Мы нисколько не надеялись на помилование, хотя бы на снисхождение, а улыбка Евгения Евгеньевича казалась оскалом хищника, который предвкушает сытный обед. Вот уж и трепещущая жертва у него в надёжных когтях, никуда не вырвется!
Евгений Евгеньевич прохаживался вдоль нашей понурой шеренги, поигрывая каким-то брелоком с ключиком.
   – Ну, орлы, как дела?
   Пересохшими от страха губами и костяными языками орлы, жалобно попискивая, отвечали, что, мол, всё не плохо.
   – Зачем сюда пришли?
   – Водички попить, – ответил кто-то.
   – Отдохнуть, – сказал другой.
   – Переодеться, – вымолвил третий, вспотевший от танцев, хотя переодеваться не во что.
   – Попили водички? Отдохнули? Переоделись?
   – Ага, – прозвучало несколько ответов сдавленными голосами.
   А полупустая банка с водкой стояла на подоконнике даже не покрытая капроновой крышкой и жидкость в ней ещё не успокоилась, покачивалась кристально чистая, будто смеялась над нами, преломляя, изгибая и растягивая кусок оконной рамы, которую сквозь неё видно. Евгений Евгеньевич не замечал банку, либо не хотел её замечать.
  – Вот, друзья, что я вам скажу. Дела совсем плохие. – Холодок пробежал по нашим спинам, побледнели все ещё больше, а Евгений Евгеньевич, видя всё это, наслаждался нашим испугом, понимая его причину. – Плохи дела. В нашей школе случилось страшное, невиданное ЧП.
   Он сделал паузу трагическую, внимательно наблюдая за нами.
   Мы уж давно протрезвели, да и пьяными не были. Кровь застыла в жилах. В туалет по малой нужде хотелось, но сейчас этого не чувствовалось, ибо находились мы под влиянием более сильных ощущений. А тут ещё воспоминания нагрянули. Почему-то перед казнью (а может это закономерность?) вспомнилась самая первая ёлка в этой школе. Мы, первоклассники, одетые в серенькие колготки и шорты, с бумажными ушками на голове изображали зайчиков, разыгрывая какую-то забытую сказку. Девчонки тогда над нами посмеивались. Теперь они в вечерних платьях там, внизу, в актовом зале, где гремит музыка, в окружении наших товарищей по чисто счастливой случайности не попавшие в нашу компанию. Все они и не подозревают о разворачивающейся здесь драме.
   Эх, Евгений Евгеньевич, отложи казнь хоть на следующий день. Дай уж нам догулять праздник, хотя, какое уж тут гуляние? Мучительное ожидание завтрашнего конца.
   – Что делать будем? – после невозможно длинной паузы тихонько спросил Евгений Евгеньевич.
   Кто-то чего-то промычал, что, мол, не знаем мы совсем, что надо делать. Но это я сейчас перевёл на понятный язык то мычание, а тогда оно было бессловесное.
   Евгений Евгеньевич понял, кажется, что мы сейчас помрём от страха, не дождавшись настоящей казни. Говорил он всегда скороговоркой, речь его похожа на южнорусский выговор.
   Только сейчас мы заметили, что Евгений Евгеньевич правой рукой что-то придерживал на животе. Он распахнул пиджак и выпалил скороговоркой слова, как из пулемёта очередь дал по нашей окаменевшей шеренге:
   – В общем так, пацаны, пряжка у моего ремня сломалась. Штаны падают. Дайте ремень, если есть.
   Евгений Евгеньевич засмеялся.
   Пули в его пулемётной очереди, выпущенной по нам, оказались начинены живой водой, заключающей в себе энергию целого атомного реактора.
Мы, давя друг друга, бросились к шифоньеру, с треском выдирая ремни из висевших там штанов, не разбирая их принадлежности. Секунду спустя мы радостной толпой окружили Евгения Евгеньевича, десяток рук, протягивали ему ремни. Они, как змеи, вытащенные из террариума, извивались, стараясь свиться в один клубок.
   Евгений Евгеньевич, продолжая посмеиваться над нами, давно с головой себя выдавших, торопливо выбирал ремень.
   – Возьмите мой, Евгений Евгеньевич! – кричал кто-то радостно.
   – Нет мой, – перебивал другой.
   – Берите все, Евгений Евгеньевич!
   – Да берите, у нас ещё есть, у нас их много!
   Евгений Евгеньевич выбрал ремень, вставил его в брюки, поглядывая на нас оживших и порозовевших. Сказал уходя:
   – Ремень завтра верну.
   И посмотрел на нас многозначительно, строго. Улыбнулся, сверкнув металлическими коронками, и ушёл.
   Это был лучший Новый год в моей жизни! После такого истязания со счастливым концом, мы остаток праздника провели так, будто это в последний раз. Кураж наступил полнейший, хоть и к водке не притрагивались. Никто в зале не понимал, отчего вдруг эта группа парней, ворвавшись толпою, будто с цепи сорвалась, кружа девчонок в лихих танцах, радуется жизни!
Физика и лирика – родные сёстры, всегда рядом и живущие дружно!

13.12.2020.