Машина времени для олигарха. часть 4

    МАШИНА ВРЕМЕНИ ДЛЯ ОЛИГАРХА

или

    БИТВА  ЗА  БРИТАНИЮ

                ЧАСТЬ  IV
 
                Англосаксы

    Хроника событий
   
    «Коммерсант»,  3 июня 1999 года.
    «Роман Абрамович, 33 года, женат. Ещё месяц назад он не был известен, по сути, никому, а сегодня вся страна только о нём и говорит. И вроде бы имеет для этого веские основания. Вдруг выяснилось, что именно Абрамович практически в одиночку сформировал кабинет Степашина. Он же финансирует все расходы «семьи»…» 

    Андрей Багров, «Коммерсант», 4 июня 1999 года.
«Пока Конституционный суд решает, в каких именно случаях президент передаёт свои полномочия премьеру…, «семья» решает, кого – Степашина, Черномырдина или Аксёненко – выбрать в преемники».

    Пока «семья» гадала о преемнике, Сарматов занимался делами более важными.
    Что нужно сделать, чтобы Британия не превратилась в Англию?   
    Событий, происходивших до Рождества Христова, Семенихин в своей справке почти не коснулся. Деятельность ранних кельтов, по его мнению, в истории Англии важной роли не играла. Поэтому за исходный пункт повествования он принял вторжение в Британию легионов Цезаря.
    Римляне, назвавшие этот остров Альбой (Белым) за его высокие меловые берега, принесли на землю бриттов цивилизацию со всеми её прелестями и пакостями: с уроками народовластия и колониальным высокомерием, с высокой культурой и унижением коренных жителей, ощущавших себя в собственной стране людьми второго сорта. Если бы римлянам удалось сохранить власть над Британией несколькими столетиями дольше, эта страна, наверное, заговорила бы на диалекте латинского языка и превратилась в подобие Франции или Испании. Но ко времени Цезаря и его преемников сам Рим со всем его величием был уже исчислен, измерен и взвешен на весах истории и признан очень лёгким. Римские граждане вовсю истребляли друг друга в долголетних гражданских войнах с помощью оружия и доносов, а остатки коренных римлян  растворялись среди новосёлов – вчерашних рабов и провинциалов, понавезённых и понаехавших из разных уголков Средиземноморья. Эти «новые римляне», вместо того чтобы сражаться за империю, предпочитали перекупать варварских вождей, чтобы те защищали Рим от других вождей, ещё более диких. Сами же они проводили жизнь в погоне за острыми ощущениями или за чтением греческих классиков.
    Надо сказать, такая система оказалась на удивление прочной. Когда  император Диоклетиан понял, что не в состоянии в одиночку контролировать оборону столь обширной державы, он учредил совместное правление двух императоров с одинаковым титулом Августа. Так империя разделилась на Восточную со столицей в Константинополе (будущий Стамбул) и Западную, столица которой находилась попеременно в Риме, Милане или Равенне. И прошло ещё почти два века, прежде чем волны варваров, накатывавшие с севера и востока, полностью захлестнули западную часть величественной империи.
    Нападавшие на империю племенные вожди вовсе не стремились её добить. Напротив, они по мере сил старались сохранить атрибуты римского величия и блеска, по крайней мере те, что были доступны их невежественным умам. Кажется, больше всего их влекли титулы; и римляне изобретали для них всё новые звания, нелепая пышность которых резала ухо немногим сохранившимся знатокам настоящей латыни. Наверное, очень смешно, хотя в то же время и жутковато, выглядели эти нечёсаные и немытые вояки, которые именовались рексами и дуксами, копировали по мере сил манеры римских патрициев и назначали своих сподвижников графами и заместителями графов – комитами и вице-комитами.
    Около 405 года западному императору Гонорию пришлось отозвать из Британии последний из некогда размещавшихся там трёх легионов. Спустя три года оставшиеся в Британии разрозненные римские части провозгласили императором простого солдата с пышным именем Флавий Клавдий Константин и вместе с ним перебрались на материк, чтобы попытать счастья в борьбе за власть. В 410 году Британию покинули официальные представители римского правительства. Отныне остров связывала с империей только христианская церковь.
    Так бритты вновь – хотя и не по своей воле – обрели давно утраченную независимость. Счастья им это не принесло. Свободой надо уметь пользоваться, не говоря уж о том, что её надо защищать. Бритты же, судя по всему, жить самостоятельно не умели, и к тому же были на редкость никудышными воинами. Лишившись защиты римлян, они сделались лёгкой добычей ирландских скоттов, а также пиктов – дикого народа неизвестного происхождения. По словам бриттского монаха Гильдаса, сразу после ухода римлян «ужасные полчища скоттов и пиктов тут же высадились из своих лодок, на которых плавали как через проливы, так и в далёкие моря. Они следовали своим привычкам и прежде всего жажде крови; она свойственна им так же, как обыкновение более прикрывать свои грубые лица волосами, чем свою наготу лохмотьями. Узнав, что наши помощники (так снисходительно Гильдас именует римских колонизаторов) ушли и более не вернутся, эти народы стали ещё более дерзкими и опустошили всю дальнюю северную часть острова вплоть до самой стены, изгнав оттуда жителей. Чтобы помешать их атакам, на стенах крепостей собралось войско, слишком нерешительное для боя, слишком упрямое для бегства и бессильное из-за своей робости».
    Эта попытка оказать сопротивление захватчикам провалилась: бритты  покинули высокие стены, бросив крепости на произвол судьбы. Вновь было безнадёжное бегство и новое кровопролитие, страшнее всех прежних. Несчастных бриттов захватчики разрывали на куски, как дикие звери ягнят; жители бежали из своих домов, бросив имущество, и в попытках спастись от голода воровали друг у друга скудные припасы. Так, по словам Гильдаса, «они усугубили пришедшие извне бедствия междоусобной смутой, пока вся страна не оказалась лишена пищи и пропитания, кроме того, что добывалось охотой».
    Римляне после этих событий ещё несколько раз посылали в Британию экспедиционные корпуса, которые отражали нападения пиктов и скоттов. На какое-то время им даже удалось стабилизировать обстановку. Скотты приняли христианство и обратили удары уже не против римских провинций на юге Британии, а против её северной части острова, которой впоследствии дали своё имя – Скотлэнд (Шотландия).
    В средней части Британии сложилось тогда крупное бриттское королевство Логрия, где, согласно хроникам, правил король Гвортигирн. В 428 году сюда для проповеди христианства и искоренения ереси прибыли из Галлии Герман, епископ Оксера, и Луп, епископ Труа (оба они впоследствии канонизированы). Как и положено святым, епископы крестили язычников, стращали еретиков и убеждали Гвортигирна прекратить греховную связь с родной дочерью.
    В это время на бриттов давят со всех сторон. Наряду с пиктами их атакуют с континента саксы – дикие германцы, обитавшие в устье Эльбы, там, где сейчас находится земля Шлезвиг. Святой Герман лично возглавлял римско-бриттское войско, отразившее нападение объединившихся саксов и пиктов на реке Темзе, в 30 километрах к северо-западу от Лондона. По свидетельству хроники, по знаку Германа бриттские воины трижды хором возгласили «Аллилуйя!», и этот крик, многократно отражённый горным эхом, так напугал саксов и пиктов, что они отступили.
    В 446 году бритты в очередной раз обратились за помощью к Аэцию, фактическому хозяину Западной Римской империи, но получили отказ. Тогда они попытались самостоятельно оказать сопротивление захватчикам. По словам Гильдаса, «выйдя из отдалённых гор, из глубоких пещер и густых лесов, они поднялись на битву. В первый раз они нанесли жестокое поражение врагам, которые уже много лет терзали страну… Дерзость врага на время ослабла, но не ослабла испорченность нашего народа; враг отступился от граждан, но граждане не отступились от своих грехов».
    В 448 году скончался Святой Герман. Не надеясь более на помощь Рима, Гвортигирн решил по примеру римлян воевать с одними варварами руками других. Если верить саксонской хронике, бритты объявили саксам, что, зная об из доблести и будучи изнурены постоянными вторжениями врагов, готовы вручить им «обширную, бескрайную свою страну, изобилующую разными благами». В ответ на этот призыв в 449 году в Британию прибыли со своими дружинами саксонские вожди Хенгист и Хорса. Гвортигирн принял их на службу и отдал им во владение островок в устье реки Стор в Кенте, на юго-востоке Британии. Вскоре он влюбился в дочь Хенгиста, несравненную красавицу Ронуэн, и за согласие на брак отдал будущему тестю всю область Кента. После этого Хенгист вызвал с континента своих сыновей Окту и Эбиссу, которые заняли граничившие с пиктскими владениями земли на севере Британии, близ залива Ферт-оф-Форт. Вскоре саксы сообщили о «ничтожестве» бриттов племенам англов и ютов, жившим по соседству с ними на территории современной Дании, и те тоже поспешили к берегам Британии, не без оснований надеясь на лёгкую добычу.
    Правда, картина эта представляет собой всего лишь наиболее популярную версию событий; насколько она соответствует действительности, предстоит выяснить. И тогда уже дело остаётся за малым: остановить вторжение.

                Стратегия удара

    Хроника событий

    «Время МН», 6 августа 1999 года.
    «Вчера днём распространился невиданной интенсивности слух об отставке правительства. Отставка была назначена на сегодняшнее утро. Вчера к вечеру концепция изменилась: слух об отставке правительства сменился слухом о его необычайной устойчивости и, напротив, о серии отставок в кремлёвской администрации…
    Итак, согласно слуху № 1, сегодня утром должен быть обнародован указ президента о том, что Сергей Степашин покидает кресло премьер-министра в связи с переходом на другую работу. Его место занимает Владимир Путин в либеральном варианте или Николай Аксёненко – в мракобесном…
    К ночи темп паковки чемоданов в Белом доме замедлился. Потому что Слух № 2 гласил: президент и премьер договорились уволить главу кремлёвской администрации Александра Волошина. А на его место назначить главу ФСБ и секретаря СБ Владимира Путина»
   
    В середине 1999 года мир превратился в подобие детского конструктора, где детали переставляются то так, то эдак по произволу торопливого и не в меру азартного игрока. Правда, знали об этом очень немногие. 
    Непосредственный выбор оставался прежним: ядерный удар, диверсии или войсковая операция. Правда, изменилась сама ситуация. Британия пятого века – совсем не то же самое, что Америка пятнадцатого. Остров невелик, довольно густо населён, расположен совсем рядом с Европой, поэтому ядерный взрыв, безусловно, должен дать большой эффект, особенно если сделать его максимально «грязным», так, чтобы радиация действовала в течение длительного времени.
    Корионов настаивал на том, что лучше ничего не придумаешь. В душе Сарматов был с ним согласен, но для очистки совести предложил поискать другой вариант. Однако Корионов встал насмерть.
    - Да какой другой, какой другой? Много людей мы перебросить не сможем, ты же сам говоришь, что с транспортом напряг. Ничего здесь другого и не придумать. А бомба – это бомба. Полыхнёт – это же какое будет впечатление! Кто живой вернётся с облезлой шкурой да другим расскажет – о-го-го как запомнится! Сами не забудут и детям-внукам ума вложат, чтоб не совались.
    - А, собственно, почему он не прав? – вмешался в разговор смирившийся Перхунов. – По-моему, у нас просто комплекс в отношении ядерного взрыва.
    - Ты хочешь сказать, у меня, – с металлом в голосе уточнил Сарматов.
Перхунов, однако,  от спора уклонился.
    - Не в том дело, у кого. То, что мы собираемся сделать, гораздо серьёзнее сотни ядерных зарядов. Радиация? Да, конечно, последствия будут. Но вот в Хиросиме взорвали, в Нагасаки взорвали – и что? В Японии сплошь монстры родятся? Да только умнее стали! А впечатление действительно будет колоссальное, тут Николай Игоревич прав.
    - Другой вопрос, что надо всё-таки подумать о средстве доставки, –
продолжал генерал. – Если просто на земле взорвать, эффект будет смазан. А доставить туда самолёт ведь не удастся? Да если и доставить, – нужна какая-никакая взлётно-посадочная полоса. Впрочем, можно обойтись вертолётом, но тогда лётчик не должен подозревать… Ну, не до жиру, в случае чего придётся ограничиться наземным.
    Операцию необходимо было завершить до приближающихся президентских выборов. Подготовка к ней велась по нескольким направлениям.
    УВПП конструкторы к осени должны были довести до ума, придав ей способность перемещаться в пространстве хотя бы на манер вездехода. Подготовить ядерный заряд и команду, которая его установит в нужном месте, было проще всего, благо и зарядов, и специалистов хватало.
    Для схрона, в котором можно отсидеться во время «перекройки», выбрали центральную часть европейской России – Валдайскую возвышенность эпохи Рождества Христова. Ни славяне, ни варяги, ни хазары в этих местах тогда ещё не появились; лишь редкие охотники, финны и балты, бродили по лесам, добывая мелкого и крупного зверя. Стройбатовцев, возводивших базу, и солдат охранного взвода подбирали с интеллектом не выше барсучьего; куда их привезли, они понятия не имели, но большинство были уверены, что находятся на секретном объекте в Сибири.
    Самой сложной частью операции была разведка на местности. Требовалось выяснить, где и каким образом можно разместить ядерный заряд, во-первых,  беспрепятственно, во-вторых, таким образом, чтобы взрыв дал наибольший эффект. Значит, нужно было посылать людей в Британию в 448 год или раньше – словом, до того, как там утвердились саксы. Возникшие при этом трудности, как ни странно, мало чем отличались от обычных проблем разведки.
    Высаживать агента непосредственно в Британии без всяких связей было слишком рискованно. Внедрение следовало начинать где-нибудь вдали от места проведения основной операции. Лучше всего было бы послать его в столицу империи – Рим. Там он мог бы провести хоть несколько лет, на сроки его отсутствия в двадцатом веке это бы мало повлияло – такие фокусы они уже освоили. Обжившись и обзаведясь связями, он, опираясь на них, мог бы затем через Галлию пробраться в Британию.
    Однако приходилось учитывать обстановку не только в конце двадцатого века, но и в середине пятого. В тогдашней Европе, охваченной непрерывными войнами и эпидемиями, каждый лишний этап, позволявший агенту врасти в обстановку, одновременно увеличивал риск его случайной гибели – просто потому, что люди в ту эпоху вообще гибли во множестве.
    В итоге остановились на компромиссном варианте. Агенту предстояло  отправиться в северную Галлию, добыть необходимые рекомендации и оттуда, ориентируясь по обстоятельствам, добираться до Британии.
    Чтобы выжить в той неспокойной эпохе, агент, помимо обычных качеств разведчика – умения быстро разбираться в незнакомой обстановке, находить выход из сложных ситуаций, располагать к себе людей, – должен был, как минимум, прилично знать хотя бы один из тогдашних ходовых языков. Выучить как следует какое-нибудь кельтское наречие, распространённое в Галлии или Британии, нечего было и думать: современные лингвисты недостаточно хорошо  представляют себе их грамматику и словарный запас и совсем уж смутно – произношение. Оставалась латынь – единственный язык, который, можно считать, дожил до наших дней. Произношение и тут оставалось слабым местом, и всё же научиться говорить на латинском и понимать сказанное другими можно было и без командировки в древний Рим. Конечно, овладеть языком в совершенстве невозможно, тем более что сроки поджимали, но в ту эпоху многие говорили по-латыни плохо, а писали ещё хуже, если только вообще умели писать.
    Долго не могли решить, что целесообразнее: посылать агента-одиночку или целую разведгруппу.
    В кино супершпион типа Джеймса Бонда без особого труда сумел бы проложить дорогу через воюющий континент, попутно укокошив нескольких вражеских агентов и соблазнив целую стаю красоток. Но в реальных условиях за жизнь такого разведчика никто не дал бы ломаного гроша – точнее, асса. Поэтому решено было, несмотря на риск, снабдить агента вооружённой охраной. Это, конечно,  создавало дополнительные трудности. Охранникам предстояло научиться владеть мечами, щитами и копьями; современное оружие они тоже должны были иметь при себе, но пользоваться им разрешалось лишь в самом крайнем случае и не иначе как по приказанию командира. Также они должны были худо-бедно объясняться на латыни; в разговорах между собой им не возбранялось пользоваться собственным варварским (то есть русским) языком. А поскольку отряду предстоял долгий путь, все участники должны были хорошо ездить верхом.
    Ещё требовалась надёжная легенда. Обстановка в провинциях рушащейся империи была накалена, а в таких ситуациях обостряется шпиономания; наверняка проверяли всех и каждого, причём многократно. Изображать из себя представителя высоких сфер опасно – можно погореть на любой мелочи. Проще выглядеть человеком заурядным, неприметным; вот только неясно, насколько гостю из двадцатого века это удастся.
    Прикинуться коренными римлянами невозможно – выдаст акцент. Значит, нужно разыгрывать провинциалов, причём из какой-нибудь глуши – так меньше риска наткнуться на «земляка». Первоначально предполагалось, что агенты будут выдавать себя за выходцев из Африки, пробирающихся в Британию по каким-то личным делам, – например, на поиски пропавшего родственника. Но после консультаций с историками пришли к выводу, что Африка – место слишком близкое к Риму: многие римляне бывали там сами или имели знакомых, знали о происходящих там событиях. В конце концов остановились на Прибалтике, которая для римлян была неизвестной землёй где-то на краю света. На роль прибалтов подыскали двоих с соответствующей внешностью, хорошо знавших тамошние места, – разумеется, в двадцатом веке. Помимо золота, их снабдили некоторым количеством качественного янтаря для обмена.
    На подготовку агентов и группы сопровождения ушло около двух месяцев. Помимо усиленных занятий латинским языком, верховой ездой, стрельбой из лука и боем на мечах, агентов и сопровождающих приучали к необычной одежде, пище, вдалбливали сведения о богах, обычаях, политической и экономической ситуации…
    На западе Римской империи была почти полностью разрушена денежная система. В течение нескольких столетий страну наводняла обесцененная монета – «серебряные» денарии, почти не содержавшие серебра, и «золотые» ауресы, в которых не только не было золота, но почти не было и серебра, а в основном медь, олово да свинец. В таких условиях жалованье чиновникам выдавалось натурой, вплоть до рабынь-наложниц, закрепляемых за высокопоставленными администраторами. 
    Значительная часть Галлии – будущей Франции – была охвачена восстанием багаудов. Историкам о багаудах мало что известно. Видимо, среди них (багаудов, а не историков) были люди разных национальностей и сословий, отчаявшиеся и озлобленные.
    Хотя историки, разумеется, тоже принадлежат к разным нациям, и отчаявшиеся и озлобленные среди них изредка встречаются.
    Основной военной силой в бесконечных войнах, которые лишь очень условно можно разделить на внешние и внутренние, служили племена и просто шайки варваров, говоривших на германских, иранских, славянских и тюркских языках. Они то оседали где-нибудь в удобных местах, то вновь начинали двигаться – беспорядочно, но в целом (кроме славян) в направлении с востока на запад. Одни воевали на стороне Восточной империи против Западной, другие на стороне Западной империи против Восточной, третьи  против обеих империй, и все – друг против друга. Причём системы союзов часто менялись в зависимости от сиюминутных интересов и получаемого вознаграждения.    
    В первой половине V века для обеих империй главной опасностью стали пришедшие из Азии гунны, подчинившие множество народов в Причерноморье и Восточной Европе. Гуннский вождь Ругила объединил под своей властью различные племена, и восточный император Феодосий II выплачивал ему ежегодно 350 либр золота – около 1,25 миллиона долларов, если исходить из цен на золото в конце 1990-х годов.
    Западная императрица Галла Плацидия правила за своего малолетнего сына Валентиниана III. В прямой конфликт с гуннами она не вступала, а её полководец Аэций, один из самых могущественных людей Европы, находился в дружеских отношениях с Ругилой и пользовался его поддержкой, за что уступил гуннам Паннонию – современную Венгрию.
    В 432 году в Италии при Римини Аэция разбил его соперник Бонифаций, при этом сам Бонифаций был смертельно ранен. Плацидия объявила Аэция бунтовщиком, и он бежал к Ругиле. В это время Ругила умирает, власть делят  его племянники Аттила и Бледа. Аттила, убив брата-соперника, вновь объединяет гуннов.
    Судя по описаниям современников, Аттила внешне напоминал облысевшего самца гориллы: большая голова, смуглый цвет лица, маленькие, глубоко ввалившиеся глаза, приплюснутый нос, несколько волосиков вместо бороды, широкие плечи и непропорционально короткое широкое туловище с чрезвычайно развитой мускулатурой. При этом он «был умерен на руку, твёрд и очень силён здравомыслием, доступен просящим и милостив к тем, кому однажды доверился».
    Ситуацией пользуются разные германские племена. Королевство везиготов занимает большую часть Испании и юго-запад Галлии. Франки, по которым Галлия впоследствии была названа Францией, расселяются по всему северо-востоку Европы. Бургунды осваивают территорию современной Швейцарии и юго-восток будущей Франции. Вандалы, пройдя всю Западную Европу, переправляются через Гибралтар и создают королевство в Северной Африке со столицей в древнем Карфагене (в современном Тунисе).
    Для жителей постоянно разоряемых провинций совершенно стирается разница между империей и варварами. Эту разницу ощущают лишь образованные люди в больших городах, где сохраняются очаги греко-римской культуры. Но крестьянину, торговцу или владельцу поместья, живущему в деревне, приходится иметь дело лишь с начальниками варварских отрядов, из которых одни – явные враги, а другие считаются солдатами империи, но грабят, насилуют и убивают точно так же. Имперские отряды отличаются главным образом тем, что вслед за ними являются сборщики податей, которые отбирают всё, что удалось укрыть от остальных грабителей.
    В середине V века в Норике на Среднем Дунае монах-отшельник Северин, римлянин по происхождению, пытается сплотить остатки римского населения и молит короля  племени ругиев защитить их от других германских завоевателей – алеманов, готов, герулов и тюрингов. Северин ходит от одного городка к другому, где под защитой крепостных стен сгрудилось окрестное население; он организует людей на борьбу с голодом и болезнями, он истово сражается с язвами, которые для него страшнее  голода – с ересями и язычеством. В отличие от большинства людей, сохраняющих надежду на лучшее будущее,  Северин не строит иллюзий о возможности возврата к прежней жизни. Его миссия – подготовить паству к достойному переходу в Царство Небесное. Когда какие-то обыватели просят его добыть у короля ругиев разрешение на торговлю, он отвечает: «Зачем помышлять о торговле там, куда ни один купец более не явится?».
    Вот в этот бурлящий котёл и предстояло отправиться людям, не умеющим толком говорить по-латыни. На проведение экспедиции отводилось две недели, хотя само пребывание в V веке могло затянуться на полгода – год.

                Через Галлию

    Хроника событий

    «Время МН», 14 сентября 1999 года
    «Несмотря на то, что к вечеру вчерашнего дня шансов найти живых под завалами третьего корпуса дома №6 по Каширскому шоссе в Москве уже практически не оставалось, спасатели, надеясь на чудо, всё равно продолжали работать вручную, не привлекая тяжёлой техники…
    Последовавшие с разницей в четыре дня теракты в Москве, в результате которых были уничтожены два жилых дома, заставили руководство силовых ведомств предпринять беспрецедентные меры безопасности, которых Москва не знала, пожалуй, со времён Олимпиады 1980 года».

    441 год от Рождества Христова.
    Два десятка всадников в длинных плащах пробираются вереницей по лесной тропе, негромко переговариваясь между собой на неизвестном в этих местах языке. На них кольчуги, у всех короткие мечи и копья; но если заглянуть под плащи, можно обнаружить ещё и короткоствольные автоматы.
    В центре кавалькады едут двое, одетые богаче остальных. В настоящий момент их зовут Винценций и Нигрин; так мы и будем их называть, поскольку их настоящие имена – Дмитрий Феклисов и Юрий Каландис – звучали бы в этой обстановке чересчур странно. 
    Дорога то поднимается вверх, то спускается под гору, петляет влево, вправо, но в целом сохраняет направление на север. Природа самая что ни на есть среднеевропейская: такая может встретиться и во Франции, и в России. Впрочем, в данном случае это именно Франция – точнее, местность, которой предстоит стать Францией в отдалённом будущем.
    Вот между деревьями появляется просвет, и вскоре всадники выезжают на большую поляну, расчищенную под пашню. Противоположная сторона поляны спускается вниз, к довольно широкому ручью или, скорее, небольшой речке, медленно вращающей колесо водяной мельницы. По пашне на некотором расстоянии друг от друга тащатся две упряжки волов, за каждой из которых бредут по двое мужчин. Издалека все они выглядят одинаково – голые по пояс, босые, лохматые и бородатые, в широких засученных штанах.
    Заметив первых всадников, пахари останавливают упряжки, и двое из них делают несколько шагов по направлению к оружию, сложенному посреди поляны. Но видя, что из лесу появляются всё новые вооружённые люди, они остаются на своих местах.
    Выехав на поляну, всадники сгрудились на краю поля. Винценций что-то сказал Нигрину; тот кивнул, соскочил с коня и направился через поле к настороженно замершим пахарям.   
    Подойдя поближе, он увидел, что они всё-таки отличаются друг от друга. Самому старшему было на вид лет шестьдесят; борода у него была клочкастая и полуседая, желтоватая обвисшая кожа покрыта старческими пятнами, а глубоко посаженые глаза почти не видны из-под густых бровей. Двоим можно было дать лет по тридцать-сорок: один более плотный и ростом пониже, другой высокий, сухощавый и сутуловатый, единственный из них без усов. Четвёртый – юноша, почти мальчик, белобрысый и голубоглазый; волосы у него слегка вились, а едва пробивавшиеся усы оставляли открытой вздёрнутую верхнюю губу.
    -     Кто-нибудь из вас понимает римскую речь? – громко спросил Нигрин. 
    Трое молодых оглянулись на старшего. Тот что-то произнёс на языке, в котором знаток мог угадать латинские корни, но Нигрин разобрал только несколько раз повторенные слова «господин» и «вилла».
    - Вилла? Где вилла? Там? Там? Или там? – спросил Нигрин, тыкая пальцем по сторонам.         
    В ответ пахари замахали руками во всех направлениях сразу.
    «Тьфу, чёрт, у них же виллой может называться целая округа» – вспомнил Нигрин. Он изменил вопрос:
    -    Где ваш господин?
    Те принялись что-то объяснять, указывая в сторону мельницы. Нигрин поблагодарил их, не будучи уверен, что его поняли и что он понял их, и протянул старику несколько монет. Тот схватил деньги, крепко сжал в кулаке и низко поклонился, не переставая лопотать.
    Вернувшись к своим, Нигрин передал им скудное содержание разговора. Краем поля, стараясь не топтать вспаханную землю, всадники двинулись в направлении мельницы.
    Справа от мельничного колеса они обнаружили мостик, без перил, но весьма прочный на вид; от него по ту сторону ручья уходила в небольшой лес широкая, хорошо утоптанная тропа. Перебравшись через ручей, всадники въехали на эту тропу, и минут через двадцать она вывела их к большому холму.
    У подножья холма были довольно бессистемно разбросаны полтора десятка одноэтажных строений, судя по виду, предназначенных для хозяйственных надобностей. Кое-где копошились люди, по склону холма бродили овцы и козы, а между ними разгуливали, помахивая хвостами, несколько крупных собак, смахивающих на ротвейлеров. На приезжих собаки не обратили никакого внимания. Ближе к вершине холма тянулась каменная ограда высотой метра в четыре, из-за которой виднелась плоская крыша какого-то здания. 
    К приезжим неспешно подошли несколько мужчин разбойничьего вида, вероятно, охранники. Ни испуга, ни враждебных намерений они не проявляли: похоже, им не впервой было встречаться с командами вооружённых людей. Один из охранников, здоровяк в кожаной безрукавке и с татуировкой в виде оленя на левой руке, производил впечатление начальника. Винценций, не сходя с лошади, объяснил ему, что сейчас едет в Лютецию, а оттуда намерен отправиться в Британию. Выслушав, тот молча кивнул, – кажется, всё понял.
    У Винценция отлегло от сердца. Он спешился и, оставив Нигрина с остальными спутниками дожидаться внизу, в сопровождении начальника стражи и ещё двоих охранников пошёл вверх, к воротам.
    За стеной находилось большое двухэтажное каменное здание, вершину которого они разглядели ещё от подножия холма. Винценция провели через высокую переднюю комнату; за ней оказался окружённый колоннами дворик, а по сторонам его – ещё какие-то помещения. В одно из этих помещений, расположенное справа, они и свернули. Здесь их уже ждал невысокий лысоватый толстяк, одетый в белую, но не слишком чистую тогу.
    Винценцию он представился как графский викарий* Хилон, исполнявший одновременно обязанности таможенника и налоговика. Его речь оказалась вполне понятной, хотя латинские слова викарий выговаривал мягче, слегка подсюсюкивая и глотая некоторые гласные.
    После обмена приветствиями Винценций более подробно, чем внизу, рассказал о цели своей поездки. По его словам, он и его спутник прибыли из Артании, что на берегу Сарматского океана, держат путь в Арморику, а оттуда собираются плыть в Британию на поиски его пропавшего брата-священника. Пять лет назад брат отправился на этот остров для проповеди слова Божия и с тех пор не подавал о себе никаких вестей.
    Викарий слушал, сочувственно качая головой и цокая языком. Покончив с объяснениями, гость осведомился о положении дел в этих местах. Хилон с видом простодушной откровенности сокрушённо развёл руками:
    - Ах, любезный Винценций, худо, очень худо! Торговля в упадке, купцов с каждым годом приезжает всё меньше. Да и что везут-то? Так, ерунду, да и той всего ничего. Теперь моё главное занятие – собирать аннону** с местных крестьян. А что с них возьмёшь? Ты, наверное, и сам уже видел, какие они богачи. А ведь край наш весьма благодатен, здесь может прокормиться множество людей. Раньше сюда свозили товары и по Секване, и по Матроне, и по другим рекам. Впрочем, варвары и сейчас редко нас беспокоят. Тут рядом владение франкского дукса Хильдерика, но наш граф с ним ладит. – И, помолчав, уточнил: - По крайней мере, ладил до сих пор.   
    Винценций выразил сочувствие и успокоил тем, что в местах, где ему довелось побывать, положение ещё хуже. Затем перешёл к делу.
    - Скажу прямо, почтенный Хилон, я нуждаюсь в твоей помощи.
    Викарий широко улыбнулся.
    - Граф посадил меня здесь для того, чтобы я помогал нашим гостям всем, что в моих силах.
    - Могу ли я поговорить с тобой наедине?
    - О, если ты стесняешься Меморида, – Хилон кивнул в сторону стоящего рядом начальника охраны, – то совершенно напрасно. Он человек надёжный, да и вообще у нас всё запросто. Здесь, если друг другу не доверять, долго не продержишься, а я, слава всемогущему Господу, сижу в этой вилле уже одиннадцать лет.
    Винценцию не оставалось ничего иного, как согласиться. Поэтому, слегка помявшись, он продолжал, обращаясь теперь к обоим собеседникам.
- Видите ли, почтенные, знакомые советовали мне закупить в Лютеции товары, а в Британии их продать, чтобы оправдать расходы на поездку. К тому же я хотел получить сопроводительное письмо, с которым можно было бы ехать дальше с грузом без лишних хлопот.
    Викарий сердечно улыбнулся. 
    - Разумеется, разумеется, мой Винценций, граф сделает всё, что тебе надо… особенно, если я его попрошу.
    - Значит, ты не откажешь в моей просьбе и напишешь графу, чтобы он отнёсся ко мне с пониманием?
    - Стоит ли говорить о таких пустяках! Ты выглядишь очень порядочным человеком, а порядочные люди умеют быть благодарными.
Не понять намёк было трудно.
    - Конечно, моя благодарность очень велика, – заверил его Винценций, – и я хотел бы выразить её сразу, пока нам никто не мешает. – Он полез в сумку, притороченную к поясу, вытащил оттуда приготовленные заранее два золотых бруска и положил их перед викарием.    
    Размер благодарности произвёл на его собеседников благоприятное впечатление. Хилон взял один брусок, щурясь, внимательно его осмотрел, потом поднёс ко рту и то ли попробовал на зуб, то ли, скорее, понюхал. Трудно сказать, что он при этом понял, но результат его, кажется, удовлетворил.
    - Я же говорю, что сразу увидел в тебе приятного и добропорядочного человека, – улыбнулся он, – хотя, клянусь Юпитером, прибыл ты с самого края света. 
    Решив наиболее важный вопрос, Винценций вместе с начальником стражи отправился к своим спутникам. Он нашёл их там же, где покинул, но в гораздо более дружественной обстановке: они сидели в компании со стражниками, хлопали друг друга по спинам, и от всех очень сильно пахло вином…
    Нигрина Винценций оставил договариваться о размещении людей, а сам вернулся к викарию. Достав кусок писчего материала – папируса, как догадался Винценций, – Хилон нацарапал несколько слов и, протянув письмо Винценцию, сказал:
    - Теперь граф наверняка исполнит твою просьбу, тем более что ты, уверен, сумеешь выразить ему свою благодарность так же хорошо, как и мне. Что же касается закупки товаров, то вот тебе мой совет. Ты, конечно, мог бы подождать здесь, пока не подъедут купцы, и купить всё дешевле, ещё до того, как они заплатят пошлины сначала у меня, а потом в Лютеции – кстати, здесь её обычно называют Паризием либо просто Ситэ. Но граф, как я слышал, собирается в поездку на север, и если ты промедлишь, то не получишь его письмо, а рекомендации графа, поверь мне, имеют большую силу. Поэтому лучше будет, если ты всё же поедешь в Ситэ и купишь всё там; это обойдётся несколько дороже, однако ты не похож на человека, который экономит каждый динарий. В Ситэ ты отыщешь купца Невитту. Он живёт в еврейском квартале у самых ворот, но пусть тебя это не смущает. Ты покажешь ему второе письмо, которое я дам тебе для него, и он постарается подыскать нужные товары по сходной цене.
    И ещё один совет я позволю себе дать. Ты поступишь благоразумно, если, купив в Лютеции товары, дальше поедешь по реке. Ибо ехать сушей значит нести большие расходы: от тебя будут требовать уплаты сборов за переезд через мост и переход через брод, за колёса, за поднятую пыль, на ремонт разбитой дороги…
    Ну, а теперь, когда с делами мы покончили, я прошу тебя, любезный Винценций, послать за твоим спутником и разделить со мной трапезу. Надеюсь, вам придётся по вкусу скромное угощенье, которое моя Флавиана распорядилась приготовить на сегодня.
    Обед действительно оказался очень вкусным, но, на взгляд гостей, чересчур обильным. Винценций и Нигрин не были гурманами, и, если бы не постоянные комментарии хозяина, ни за что не разобрались бы в том, какие изысканные кушанья подавались. Выпито тоже было немало – и за успех в поисках пропавшего брата, и за благополучие хозяина и его супруги, и особенно за здоровье Всемилостивейшего Императора Августа Флавия Плацида Валентиниана. Единственное, что мешало гостям, это необходимость есть лёжа. Хилон это заметил:
    - О, я понимаю, вы привыкли питаться в пути. Но мы здесь стараемся придерживаться обычаев предков. Поэтому после обеда приглашаю вас в баню. Кстати, вы, надеюсь, не будете возражать, если вам помогут совершить омовение две красивые рабыни?
    Рабыни в самом деле прекрасно знали своё дело, поэтому после бани Винценций и Нигрин заснули как убитые. Половина их спутников бодрствовали, охраняя их покой.   
    На следующее утро, прощаясь с гостеприимным хозяином, Винценций говорил ему:   
- Нет слов, как я благодарен тебе, почтенный Хилон! Когда я поеду обратно – а если на то будет Божья воля, это произойдёт весной следующего года, где-нибудь на Пасху, – я обязательно заверну к тебе и поделюсь новостями из Британии… а может быть, и не только новостями.
    Расстались они как добрые знакомые.
    До Лютеции добирались почти целые сутки, дважды останавливаясь на привал. Рано утром следующего дня, когда ночная мгла ещё только начинала рассеиваться, далеко впереди показалось войско, стоящее с поднятыми вверх пиками. Ещё дальше громоздились какие-то строения. Путники остановили коней, спешились и залегли в придорожную канаву, внимательно всматриваясь в предрассветную даль. Между тем солнце поднималось всё выше, а войско оставалось неподвижным, и никаких звуков с его стороны не доносилось. Двое разведчиков ползком выдвинулись вперёд и вскоре вернулись, шагая во весь рост, смеясь и чертыхаясь: оказалось, что за войско они приняли громадные заросли чертополоха, поднимавшиеся в некоторых местах выше человеческого роста и почти заслоняющие городские здания.
    Вновь сев на коней, они въехали на окраину города. Люди здесь встречались редко, лишь на маленькой площади толпились около полусотни человек, судя по ожесточённой жестикуляции, что-то бурно обсуждавшие. У большого, но полуразрушенного каменного амфитеатра возились рабочие, одетые в штаны и некое подобие курток без рукавов; они ломами выворачивали камни из стены амфитеатра и укладывали их на телегу. При виде кавалькады всадников рабочие слегка насторожились; Нигрин, соскочив с лошади, подошёл к ним и успокоил, сопроводив латинские фразы несколькими монетами. В результате рабочие согласились проводить их в Ситэ.
    До реки оказалось меньше километра. Берег соединял с островом большой деревянный мост на каменных столбах; противоположная его сторона упиралась в ворота, проделанные в окружавшей остров крепостной стене. Шириной мост был метров в пять, но собственно проезжая часть была гораздо уже, поскольку по обеим сторонам сплошной стеной стояли торговцы со всевозможной снедью. По остававшейся свободной середине в обе стороны двигались сотни людей.
    Стражники останавливали и проверяли лишь некоторых – тех, кто по неведомым причинам вызывал у них подозрение. Наших путешественников тоже остановили, но, увидев письмо от викария к графу Айадальту, заметно смягчились. Тем не менее пропустить в Ситэ два десятка вооружённых людей они категорически отказались; въехать на мост верхом позволено было лишь Винценцию и Нигрину в сопровождении ещё двоих спутников, которых  заставили спешиться. Один из стражников был настолько любезен, что взялся сопровождать их по мосту до следующих ворот.      
    Крепостная стена, к которой вёл мост, оказалась двойной, с узким проходом в промежутке. Внешняя её сторона в высоту имела около шести метров, а в ширину у основания – метра два; внутренняя была немного ниже, но почти такая же толстая. Сопровождавший их стражник объяснил своим коллегам ситуацию, и те пропустили путников без всяких пререканий.
    Они вступили в город. Сразу за воротами, судя по вывескам, располагались ювелирные мастерские. Большинство людей здесь имели восточный вид, а их язык (или языки?) звучал совершенно иначе, чем речь остальных местных жителей. Но когда Нигрин обратился к первому из встречных на латыни и попросил указать жилище купца Невитты, тот на вполне понятном латинском языке подробно объяснил дорогу. Объяснение получилось довольно громоздким: хотя городок на острове был невелик, застроен он был весьма беспорядочно, и заплутаться здесь было несложно.   
    Невитта занимал второй этаж небольшого дома неподалёку от крепостной стены. Снаружи дом выглядел неказистым, однако обстановка в комнатах, через которые Винценция и Нигрина проводили к хозяину, была даже более комфортной, чем у викария: пол устлан искусно сделанными коврами, такие же ковры покрывали стены, на полках стояли статуэтки и вазы - серебряные, бронзовые, стеклянные и даже фарфоровые. Зато пахло как в московском лифте после ночёвки пары бомжей.
    Невитта, судя по внешности, еврей или араб, приветствовал гостей в цветистых выражениях, выражая радость от приятной встречи и заверяя, что друзья великодушнейшего Хилона являются и его друзьями. Он обещал оказать им помощь во всех делах; он рассыпался в извинениях, сетуя, что недостаток времени и скромность средств не позволяют ему угостить их так, как, несомненно, заслуживает их высокое положение и происхождение. Вместо угощения скупердяй подробно объяснил гостям, где они могут пообедать недорого и в то же время сытно.
    Во дворце графа секретарь, получив мешочек с янтарём, без промедления выписал подорожную, но на ней требовалась собственноручная графская подпись, а попасть на приём к графу в тот день им так и не удалось. Остаток дня они провели за осмотром Ситэ. Двигаясь от графской резиденции и монетного двора на восток, в сторону дворца епископа, они шли по улицам шириной от пяти до полутора метров, неплохо мощёным, но сплошь залитым нечистотами. Все дома были не выше трёх этажей, в большинстве старые, тёмные, со мхом в расселинах между большими грубо отёсанными камнями. Изредка попадались здания поновее, как правило, с более мелкой кладкой. По пути они насчитали шесть церквей, ни размерами, ни красотой не выделявшихся среди остальной застройки. Вокруг большого и, судя по виду, совсем нового амфитеатра  шумела внушительная толпа. «Наверное, лишние билетики спрашивают», – бросил, усмехаясь, один из спутников Винценция.   
    На центральной площади шли строительные работы. Каменщиков было всего шестеро, и опасность надорваться от непосильного труда им явно не угрожала. Тут же оказались и знакомые рабочие, провожавшие их на остров; они сидели возле своей телеги, разливая по чашам вино из кувшина, и участия в строительстве не принимали.
    Переночевав на постоялом дворе, Винценций и Нигрин с утра вновь отправились к графскому дворцу. Начальник охраны провёл их во внутренние покои. Граф проводил в это время совещание. Управляющий императорскими имуществами сетовал на сокращение засеваемых полей, падёж скота и разорение фабрик. Трибун Меленской оружейной фабрики отчитывался о количестве изготовленных за последний месяц мечей и ходе строительства пяти баллист. Выступавшие вслед за ним трибуны пурпурной и ткацкой фабрик жаловались на недостаточное финансирование и низкое качество сырья, а управляющий финансами объяснял, что из-за недоимок в податях и низких таможенных сборов не может наскрести денег даже на новые баллисты, а не то что на моллюсков для выделки пурпура.
    В заключение граф зачитал собравшимся послание актуария императорских вьючных лошадей, в котором тот требовал выделить конный транспорт для перевозки грузов из Лугдуна. Графский конюший начал кричать, что для этого потребуется больше сотни лошадей, а где их взять, когда за последний месяц пало более двадцати, и многим кавалеристам приходится ездить на старых клячах. После этого граф, схватившись за голову, объявил совещание закрытым. Неудивительно, что Винценция и Нигрина он принимал в крайне раздражённом состоянии, с трудом принуждая себя соблюдать подобие официальной вежливости. Бегло взглянув на записку Хилона, он пробурчал, что крайне рад видеть дорогих гостей, накарябал свою подпись на подорожной и поскорее поручил посетителей заботам секретаря.   
    Теперь графскую подпись надо было заверить в городской курии у дефенсора*** – чиновника, назначенного правительством для защиты населения от остальных правительственных чиновников.
    Здание курии выходило фасадом на ту же площадь, что и графский дворец. Самого дефенсора они не застали. Его викарий в одиночестве коротал время за ловлей мух и чтением Цицерона. Обрадовавшись неожиданным посетителям, он охотно рассказал, что его начальник третий день сидит у епископа, занимаясь раскладкой податей и периодически подкрепляя силы прекрасным епископским вином; и эта работа так их утомляет, что епископ к вечеру начинает громко орать псалмы, а дефенсор только мычит, когда слуги волокут его домой на Новую улицу.
    Помимо участия в раскладке податей, в обязанности дефенсора входит надзор за деятельностью судов; но судебных дел немного, и обычно он уделяет им одну неделю в квартал, а в остальное время ведёт торговлю хлебом – занятие менее почётное, но значительно более выгодное. Вообще делать в курии почти нечего: за целый  месяц довелось зарегистрировать пару завещаний и одну дарственную, да и в той речь шла о двух овцах, которых расщедрившийся крестьянин выделил остолопу-племяннику.
    В последующие дни при содействии Невитты они приобрели у его соседей-купцов некоторое количество полотна, шёлка, парчи, ладана, перца,  оливкового масла, четыре экземпляра Священного писания, две книги Цицерона и том Плавта. Полгода назад эти товары наряду с другими привёз с Кипра в Марсель купец-еврей. С тех пор они совершили долгое путешествие по рекам Галлии, несколько раз поменяв владельцев и уменьшившись в количестве, зато сделавшись раз в десять дороже. Помимо привозных товаров, у купца Христофора закупили местного вина. Всё это, по заверениям Невитты, было отличного качества и пользовалось большим спросом на Альбионе и соседних островах. Не хватало только папируса, который, по словам Невитты, не поступал уже больше года из-за плохой связи с Египтом. Заодно поменяли часть золотых слитков на имперские монеты – безанты и триенты. Половину спутников, дожидавшихся их на въезде в Ситэ, Винценций отпустил, и они отправились в обратный путь – туда, где в условленном месте среди лесной чащобы их должна была забрать УВПП.
    Винценций и Нигрин покинули Ситэ спустя неделю в сопровождении восьми охранников – четырёх своих и четырёх, предоставленных графом. Ехали они в компании других купцов, так что всего набралось около сорока человек, девять телег и дюжина ослов, груженных товарами и снаряжением. Через Северный мост караван перебрался на правый, сильно заболоченный берег Сены и двинулся на северо-запад по насыпной дороге, проложенной через топи. Миновав ещё один амфитеатр, вмещавший, как сказали им спутники, шестнадцать тысяч зрителей, они въехали на холм, на котором в III веке, во времена преследования христиан, отрубили голову святому Дени, и с этой головой в руках святой прошёл ещё несколько километров. Позже это место назовут Монмартром – «Холмом мучеников». Пока же святая Женевьева, которой предстояло поставить здесь церковь в честь упомянутого Дени, ещё бегала босоногой девчонкой по мостовым Ситэ.
    На пристани, расположенной в нескольких часах езды вниз по течению Сены, они перегрузили товар из телег в большие лодки, принадлежавшие какому-то монастырю. Движение по реке было довольно оживлённым; везли в основном камень и соль, и купцы с заморскими товарами выглядели на общем фоне настоящими богачами.
    Хотя места в лодках оставалось немного, лодочник неоднократно подсаживал пассажиров. Тут были и галлы, и германцы; встречались среди них торговцы, свободные крестьяне и полукрепостные колоны, но больше всего было монахов. Судя по их рассказам, к северу от Паризия большинство жителей были сущими язычниками: они поклонялись речным и лесным духам, вырезали из дерева идолов, пользовались услугами колдунов и гадальщиков, а продажа амулетов была здесь едва ли не самой процветающей отраслью торговли. Во время лунных затмений люди собирались вместе и оглашали окрестности дикими стонами. На январские календы устраивались ритуальные переодевания, во время летнего солнцестояния парни и девки ночью вместе ходили купаться, а после подкидывали новорожденных младенцев к монастырским воротам или просто бросали их в лесу.
    Впрочем, настоящие монахи тоже встречались не часто. Большинство среди них составляли те бесприютные скитальцы, что и прежде веками бродили по дорогам, показывая фокусы, гадая или пророчествуя. Просто теперь они облачались в монашеские одежды, а вместо заговорённых статуэток богов и богинь да амулетов со всевозможными травами и камнями (а то и наряду с ними) торговали кусочками мощей христианских святых и мучеников, обломками крестов и клочками папируса или кожи с чудодейственными всеисцеляющими молитвами. 
    Арморика, куда они добрались на третий день плавания, оказалась местностью ещё более дикой. Берега реки здесь выглядели почти безлюдными, лишь кое-где виднелись укреплённые керы – деревянные или каменные усадьбы, обнесённые частоколом и окружённые рвом с насыпью, а вокруг них скопления приземистых крестьянских хижин, вылепленных в большинстве из глины. Всё чаще здесь селились пришельцы из Ирландии и Британии, бежавшие от нашествий пиктов и скоттов; Арморика постепенно превращалась в Бретань, а до появления Нормандии оставалось ещё полтысячелетия.   
    Руан оказался довольно большим и шумным городом, значительно превосходящим размерами Паризий, с хорошей гаванью, заполненной судами разных размеров. Винценций и Нигрин быстро договорились с одним из капитанов о поездке в Британию; правда, цену тот заломил очень высокую, ссылаясь на опасность плавания. Пока капитан лично осматривал и ощупывал свой корабль от килевой балки до верхушки единственной мачты, грузчики под руководством надсмотрщика грузили на судно товары.
    Был конец осени. Когда они вышли из гавани, погода стояла пасмурная, тучи застили солнце, и мокрый морской ветер хлестал щёки и лоб. Лишь спустя двое суток ветер утих, и они смогли наконец взять курс на Альбион.
    Но они были не одни…
    Неяркий свет молодого месяца, пробивающийся сквозь низкую завесу туч, изредка освещал маслянистую поверхность моря. Восемь пиктов гребли, слаженно и беззвучно поднимая и опуская вёсла; девятый, по прозвищу Филин, стоя на носу, всматривался в ночную мглу. Несмотря на способность видеть в темноте, стоящее на якоре судно Филин разглядел всего лишь за два десятка локтей. Слава Эпоне, никто их не заметил. Беззвучно они приблизились к самому борту. Киниох, обвязавший веревку вокруг пояса, улучив удобный момент, подпрыгнул, схватился обеими руками за кромку борта и быстро вскарабкался на палубу.
    Возле якорной цепи не было ни души, с кормы доносился храп. Геде ловко закрепил конец веревки за выступающий брус. Те, что оставались в лодке, подтянули её к кораблю, и ещё шестеро пиктов перебрались на его борт. Бесшумно проскользнув на корму, они внезапно кинулись на спящих там людей. Спустя несколько мгновений их жертвы уже корчились на тёмных палубных досках, захлёбываясь собственной кровью; только один успел что-то крикнуть на незнакомом языке. Ещё двое членов экипажа, пытавшиеся выбраться наверх, упали бездыханными, а из нападавших лишь один получил небольшую рану в плечо.
    Снизу на римском наречии сказали, что сдадутся, если им пообещают сохранить жизнь. Фидах, немного понимавший этот язык, ответил, что обещает, и громко произнёс клятву. Один за другим моряки поднялись на палубу; им связывали руки за спиной и отводили на залитую кровью корму.
    Обыскав корабль, пикты выволокли на палубу дорогие товары. Особенно их порадовали несколько бочек хорошего вина, десяток коробов с воском, стопка книг в переплетах из толстой кожи и дюжина кусков блестящей ткани, которую делают в стране серов. У нескольких убитых были при себе ещё какие-то непонятные вещи, искусно изготовленные из металла и дерева – вероятно, знаки богов; их во избежание колдовских чар бросили в море. Тяжело раненого Нигрина пикты закололи и вместе с остальными тремя трупами отправили за борт, а остальных пленников выстроили на палубе. Их оказалось пятеро, все крепкие мужчины, за которых можно получить хорошую цену. Их загнали в трюм. Четверо пиктов вернулись в свою ладью и принялись грести к берегу, а остальные пятеро, поставив парус, на захваченном корабле поплыли на север, к Оркадским островам…

                Свидание в Инсбруке

    Хроника событий

    Александр Шохин, «Сегодня», 20 сентября 1999 года.
    «Ельцин уйдёт 19 октября».
    «…В этом случае практически все реальные кандидаты на Кремль по закону просто не смогут участвовать в президентских выборах. Если они состоятся через месяц после парламентских, никто из них не успеет зарегистрироваться в Центризбиркоме, и кремлёвский «преемник» или «преемники» станут фактически безальтернативными кандидатами в президенты…  «Преемников» же можно будет по пальцам пересчитать – Путин, Лебедь…»   

    Ясным сентябрьским днём с самолёта, прилетевшего в Инсбрук из Берлина, сошёл высокий мужчина лет сорока пяти-пятидесяти, с длинным лицом и зачёсанными назад редкими светлыми волосами. Не станем скрывать от проницательного читателя: это был уже знакомый нам сэр Роберт Уинслоу. Взяв такси, он доехал до недорогого отеля, расположенного на окраине города. Там он назвал портье фамилию (не свою собюственную), взял ключи и поднялся в забронированный номер на первом (по-нашему втором) этаже, из окна которого были видны крыши соседних домов, кроны деревьев, а на горизонте – горы с заснеженными вершинами.    
    Спустя примерно два часа в дверь его номера постучали. Посетитель, которого сэр Роберт, видимо, ожидал, оказался довольно молодым человеком, напоминавшим заспанного кота. Невыразительные черты его пухлого помятого лица выражали постоянное ожидание подвоха и решимость не позволить себя надуть. Его фамилию, тоже почти наверняка известную читателю, мы раскрывать не станем; назовём его просто гостем.
    Обменявшись рукопожатием, хозяин и гость уселись в низкие кресла друг напротив друга.
    Разговор начал посетитель.
    - Насколько я знаю, о сути вопроса, то есть о существующей угрозе,  мне нет надобности распространяться – вы полностью в курсе?
    Его взгляд скользил по стенам, полу и даже потолку, старательно обходя глаза собеседника, а в английском языке явно ощущался русский акцент.
    Сэр Роберт кивнул. 
    - Разумеется. Однако мне прежде всего хотелось бы уяснить, насколько представляемая вами сторона контролирует ситуацию?
    Гость криво ухмыльнулся.
    - Пока эту штуку ведут наши люди.
    Он не лукавил – он в самом деле так думал…
    - Пока, – выразительно повторил англичанин. – Но что будет дальше? Вы можете полностью исключить возможность применения результатов исследований для осуществления каких-либо неприемлемых… изменений?
    Гость пожал плечами.
    - О том и речь. Мы вообще-то надеемся не выпустить вожжи из рук, и тогда наши предполагаемые договорённости задействовать не придётся. Но всегда остаётся какая-нибудь непредвиденная возможность.    
    Сэр Роберт кивнул. 
    - Давайте в таком случае обсудим самый неприятный вариант, поскольку именно он по понятным причинам нас больше всего интересует.
    Гость, взглянув наконец в лицо собеседнику, спросил:    
    - У вас ведь, насколько я знаю, уже есть какие-то предложения по этому вопросу?
    - Разумеется, – ответил сэр Роберт. – Конечно, это лишь общие очертания соглашения, и мы ещё должны будем внимательно обсудить детали, но первые прикидки выглядят следующим образом. Мы, безусловно, должны получить все, абсолютно все результаты исследований… в этой области, включая конструкцию установки. Мы также должны получить максимально полную информацию об условиях содержания, использования и охраны установки. В этом случае мы сможем задействовать официальные каналы и вести дело таким же образом, как в случае с любым вариантом оружия массового поражения.
    - Что ж, – вздохнул его собеседник, – чего-то подобного мы и ожидали. У нас возражений по существу нет, думаю, сможем договориться.
    - Прекрасно, – сказал сэр Роберт. – Тогда мне хотелось бы выслушать ваши пожелания.
    - Нужно излагать наши побудительные мотивы? 
    - Мне кажется, в этом нет необходимости, – покачал головой англичанин. – Ситуацию в вашей стране я себе представляю, а нам слишком многое предстоит обсудить. Поэтому вы можете начинать непосредственно с сути.
    Слегка помявшись, гость перешёл к делу.
    - Как я уже сказал, мы надеемся избежать дальнейшего обострения обстановки. Но если события пойдут по неблагоприятному варианту… В этом случае нам хотелось бы иметь определённые гарантии безопасности, как личной, так и имущественной.
- Когда вы говорите «нам», сколько именно человек вы имеете в виду?
    - Мы заинтересованы в том, чтобы максимально расширить круг защиты…
    - И всё же, конкретно?
    Гость тяжело вздохнул. Переговоры подошли к решающей точке.    
    - Восемнадцать человек и члены их семей. 
    Англичанин поднял брови.
    - Признаюсь, я не ожидал услышать такую цифру. Я полагал, что речь идёт о трёх-четырёх, максимум пяти-шести лицах…
    Сонное выражение у гостя мгновенно исчезло. Теперь он был похож на кота, готового к драке. Его как будто прорвало. 
    - А я полагал, что вы более трезво оцениваете опасность! Вы понимаете, что ваша страна может исчезнуть со страниц истории, исчезнуть бесследно? Её просто не будет – ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем! Про вас лично, вашу семью я уж не говорю: вы же, безусловно, патриот, и национальные интересы для вас превыше всего, – закончил он с издёвкой.
    «Типично русская манера вести переговоры» – вздохнул (про себя) Уинслоу.     Вслух он сказал:
- Очевидно, ваше последнее замечание следует воспринимать как сарказм. Но, поверьте, я вполне понимаю ваше волнение. Я нисколько не хотел вас обидеть. Я лишь имел в виду, что обеспечить реальную защиту такому количеству весьма… известных людей будет очень, очень затруднительно.
    - А я имел в виду, – не унимался гость, – что вы хотите получить всё, не дав взамен ничего! Очень по-английски! 
    Сэр Роберт вновь попытался успокоить разнервничавшегося собеседника:
    - Уверяю вас, что моё правительство чрезвычайно вам признательно за ваши усилия по стабилизации ситуации, и они, безусловно, будут оценены по достоинству.
Однако гостя его слова, похоже, лишь ещё больше разозлили. Теперь он почти кричал он на собеседника.
- «Оценены по достоинству!». О чём вы говорите? То, что мы для вас
делаем, вообще не имеет цены!
«Сейчас он заговорит о том, как Русь заслонила Европу от монголов», – с тоской подумал сэр Роберт.
    -    Да если бы мы не воспринимали интересы Запада как свои собственные, мы бы сейчас потребовали вообще всего – понимаете, всего, чего угодно! И вы бы отдали! Потому что в противном случае не будет никакого Нельсона, никакого Шекспира… кого там ещё? И Америки никакой тоже не будет! Вы этот кошмарный мир вообразить можете?!      
    «Насчёт Америки есть смысл подумать» – усмехнулся про себя сэр Роберт.
    –    Пожалуйста, не волнуйтесь, – произнёс он успокаивающим тоном. –  Уверяю вас, я хорошо представляю себе цену вопроса. И если бы всё зависело только от меня… Давайте всё же попытаемся вернуться к деловому обсуждению. Какая схема защиты, какие гарантии вас бы устроили? Нашего премьера? Американцев?
    Посетитель наконец сумел взять себя в руки, и его лицо тут же обрело  прежнее заспанное выражение. 
    - Нет, ради бога, никаких политиков, – пробурчал он. – Они слишком зависимы и от общественного мнения, и от политической ситуации.
    - Но тогда кто? – удивлённо поднял брови сэр Роберт.
    - Гарантии должны предоставить несколько, допустим, пять-шесть,
руководителей крупнейших транснациональных компаний, на которых держится американская и европейская экономика. Причём реальных руководителей, а не менеджеров.
    - Да, в этом, пожалуй, есть смысл, – согласился англичанин. 
    - Во-первых, – продолжал гость, – у них есть возможность разместить наши деньги на определённых счетах; этот вопрос вполне решаем в рамках корпоративной бухгалтерии. Разумеется, всё должно быть оформлено в форме обязательств, исключающих возможность судебных исков. Во-вторых, у них достаточно возможностей действовать в самых разных странах, в том числе таких, которым плевать на приличия. И ещё: их каналы влияния более закрыты от масс-медиа и не так подвержены посторонним влияниям. 
    Сэр Роберт слушал, уткнувшись в грудь острым подбородком. Когда его собеседник закончил, он ещё несколько секунд сидел в той же позиции, затем поднял голову.
    - Иными словами, устраивающая вас схема гарантий должна включать варианты инкорпорацию ваших людей и принадлежащих им активов в Европе, США, Канаде, а также, видимо, в некоторых странах Азии и Латинской Америки, которые могут себе позволить формально не сотрудничать с Западом. Но вы же понимаете, что гарантировать отсутствие судебных исков не может никто! Что касается правительств Евросоюза и США, то в случае запросов на вашу экстрадицию или каких-либо иных форм давления они будут действовать строго в рамках закона. Но я не думаю, что российские власти, кто бы там не победил на выборах, станут на этом настаивать. Скорее они постараются замять происшедшее. Что вы думаете на этот счёт?
    - А чёрт его знает, – огрызнулся гость. – У нас может быть всё, что угодно.
    - Итак, мне представляется, что мы исчерпывающим образом изложили свои позиции и никаких принципиальных противоречий не выявили, – констатировал сэр Роберт. – Я не думаю, что при юридическом оформлении договорённостей возникнут  непреодолимые сложности. Хотя вы несколько преувеличиваете степень независимости наших корпораций. Уверяю вас, они также подвержены влиянию общественного мнения, хотя, разумеется, и не в такой степени, как политические деятели.
    Его собеседник пожал плечами, как бы говоря: «Ну, это уже ваши проблемы».
    - Прекрасно. В таком духе я и буду информировать моё правительство и наших союзников.
    - Только не тяните, ради бога, – сказал гость. – Счёт идёт на дни.
Он поднялся с кресла и по-кошачьи потянулся, слегка выгнув спину.   
    - Разумеется. Однако нам с вами предстоит ещё обсудить некоторые детали, включая персоналии…

                Разведка боем

    Хроника событий

    Андрей Викторов, «Сегодня», 13 ноября 1999 года.
    «Вчера утром подразделения внутренних войск приступили к зачистке Гудермеса. Полномочный представитель правительства России в Чечне, вице-премьер Николай Кошман заявил, что над городом поднят российский флаг и что сейчас «речь ведётся о том, чтобы создать там районную и городскую администрации». Своё мнение он обосновал тем, что в Грозном, «всё, что было отстроено в последнее время, разрушено и взорвано»

    Как ни старались засекретить использование УВПП, скрыть от Пименова последние поездки было невозможно. Более того – Александр Петрович внезапно припомнил тот давнишний разговор с Перхуновым. Тогда он счёл услышанное литературной фантазией, но теперь… Неужели кому-то всерьёз пришло в голову «ворошить прошлое»? Ведь это же самоубийство! Но как иначе понимать отправку двух десятков явно военных людей в пятый век? И что теперь делать, к кому обращаться? 
    Между тем группа в V веке уже несколько раз не вышла на связь, и её провал можно было считать свершившимся фактом. Это был тяжёлый удар для разработчиков операции, и прежде всего для Сарматова. Приходилось действовать по сокращённому варианту и следующую разведку проводить непосредственно на британской территории.
    … Когда перестало трясти и более-менее отступила тошнота, они один за другим вылезли из УВВП. Первый вздох был настоящим шоком: воздух оказался терпким, как газировка, он почти обжигал горло и лёгкие и вызывал пьянящее ощущение. Они стояли и смотрели. Пейзаж, в отличие от воздуха, выглядел вполне привычно и мало чем отличался от их тренировочной базы в Манькове. Установка стояла в лесу, не на полянке, а именно в лесу, в чаще, одним боком упираясь в ствол дерева, прогнувшийся под её тяжестью. Рядом возвышался большой муравейник, вокруг которого кипела сложная муравьиная жизнь. Несмотря на влажную погоду, солнечные блики проникали сквозь кроны деревьев. Птицы, видимо, напуганные появлением установки, некоторое время молчали, но вскоре защебетали на разные голоса, затренькали и зачирикали, почти заглушая остальные лесные звуки.
    Как и было обговорено заранее, Семенюта и Желдин остались для охраны, а капитан с Шапориным отправились на разведку. Под ногами лежал толстый слой пожухшей травы, пожелтевших листьев и всякой мелочи; идти по нему было легко, однако деревья стояли очень плотно, и ветки часто тыркались им в лица. Летающих насекомых почти не было, а десантники их больше всего опасались.
    Примерно через полчаса они обнаружили, что идут по тропинке. Она была еле видна, но, присмотревшись, можно было различить отпечатки босых ног, небольшие и очень слабые – люди, ходившие по тропе, явно были невелики ростом и весили немного.
    Ещё минут через сорок между деревьями показался просвет. Капитан вышел на лужайку первым. Он сделал несколько шагов, остановился, обернулся к Шапорину. Тут же раздался лёгкий свист, и капитан упал в траву. Из его затылка торчала длинная стрела. Сергей метнулся назад, сорвал автомат и дал длинную очередь веером по другой стороне поляны. Во рту сразу стало сухо. Он знал, что должен попытаться добраться до капитана, но его охватил ужас, и он опрометью кинулся бежать, почти не отдавая себе отчёта в том, что делает. Обратную дорогу через лес глаз вычислял автоматически. Ему всё время казалось, что сейчас снова засвистит стрела, и он упадёт здесь, в двух тысячах лет от дома, от Маринки, от Котика, и никто никогда его не найдёт в этом страшном чужом мире…          
    Амброзий спал в шатре на большом куске войлока, укрывшись бараньим тулупом.    
    Проснулся он на рассвете, в конце четвёртой стражи. Какая-то птица свистела и щёлкала в ветвях, другая откликалась ей с соседнего дерева. Ноздри слегка щекотал запах прогоревшего костра. Поёживаясь от утреннего холода, он встал, обулся и вышел из шатра. Двое дежурных офицеров и шестеро стражников, сидевшие у входа, поднялись, чтобы его приветствовать.
    Шатёр Амброзия почти не отличался от других, разве что был несколько выше. Зато перед входом в него было воткнуто два больших копья, украшенные  развевающимися на ветру пурпурными лентами и увенчанные золотыми драконами с огромными пастями и длинными хвостами.
- Маддан, – обратился он к одному из дежурных, – вызови Буеля. А ты, Гай, собери ко мне командиров, когда клепсидра опустеет.
    Офицеры ушли. Сопровождаемый двумя стражниками, Амброзий спустился к ручью, умыл лицо в холодной воде и напился из сложенных ладоней. После этого он вернулся к площади возле шатра. Лагерь ещё спал, но кое-где воины уже возились возле палаток, разжигая костры. Кто-то тащил из леса хворост, командиры когорт проверяли, все ли на месте, не сбежал ли кто ночью.
    Когда офицеры собрались в шатре командующего, вернулась первая группа разведчиков с плохой новостью. Дней шесть или семь назад скотты, напав неожиданно на вспомогательный лагерь, захватили большую часть припасов. Поля на много миль вокруг были сжаты, и всё это время разведчики прочёсывали окрестности в поисках продовольствия. Вчера они обнаружили наконец в двух лигах на юго-востоке большую несжатую полосу. Вечером туда отправили когорту Кассивелауна, и вот сейчас разведчики сообщили, что она попала в засаду. Скорее всего, скотты оставили полосу специально, зная, что рано или поздно они к ней выйдут. Охрану Кассивелаун, как выяснилось, не выставил, чтобы не отвлекать людей от уборки; в результате почти все солдаты погибли или были захвачены в плен.   
    Другая группа разведчиков принесла более приятные известия. Удалось договориться с Лукат Маелем, командиром одного из четырёх вражеских отрядов. Получив около пяти фунтов серебра, тот сообщил, что основные силы скоттов должны подойти к их лагерю с востока к тому времени, когда восходящее солнце будет сильнее всего слепить в лицо бриттам. Лукат Маель  согласился не оказывать помощи соплеменникам, принадлежавшим к другим кланам, и отвести свой отряд, в чём поклялся всеми своими богами.
    Амброзий обсуждал это донесение с офицерами, когда к нему привели ещё троих воинов, только что вернувшихся со стороны источника Финнаун Гуур Хелик. Их рассказ был очень странным. Они утверждали, что в лесу им встретились какие-то непонятные существа – то ли люди, то ли демоны. Одного они убили, а второй издалека ранил двоих и убежал. Ранения были удивительные – очень маленькие и очень глубокие; при этом в них не было ни стрелы, ни дротика.
    Убитого пришельца они приволокли с собой. Он оказался светловолосым, на удивление аккуратно постриженным и чрезвычайно гладко выбритым. Одежда на нём была варварской – штаны и куртка из неизвестной ткани. При убитом  имелись странные металлические предметы; похоже, это было оружие, но как оно действует, понять было невозможно. Амброзий долго рассматривал застывшее лицо и татуировку на левом запястье – ЛЮБА. Первая и последняя буква были определённо латинскими или греческими…
 
                Последний ход

    Хроника событий

    «Ди Вельт»  (цитируется по: »За рубежом», № 47, 2-8 декабря 1999)
    «На предстоящих российских выборах наибольшие шансы имеют те кандидаты, которые олицетворяют скепсис по отношению к Западу и представление о сильной, независимой России. На эту роль хорошо подходит новый кремлёвский «протеже» Путин, однако ещё больше этому образу соответствует Евгений Примаков. Именно они уже давно ответили на вопрос Ельцина о будущей России: Россия – империя, она должна вернуться к самой себе, освободившись от тлетворного (читай – западного) влияния».

    Хотя назвать проведённую разведку успешной было нельзя, кое-какие сведения о местности она всё же дала. Следующая вылазка прошла более удачно. Разведчики, никого не встретив, нашли достаточно уединённое место на болотах, где тучи насекомых отпугивали прохожих. Установка заряда была намечена на 12 декабря, а сам взрыв должен был произойти спустя трое суток, 28 августа 446 года.   
    Все помыслы Сарматова к этому времени целиком сосредоточились на предстоящем времетрясении. Устройство базы в первом веке нашей эры было практически завершено, а вот брать ли с собой жену, он всё ещё сомневался. Ладно, это можно будет решить в самый последний момент; да, в конце концов, просто подкинуть монетку.
    Человеческие судьбы его никогда не волновали, но теперь он с искренним интересом естествоиспытателя наблюдал, как окружающие его люди дёргаются, нервничают, совершают какие-то поступки, огорчаются, радуются, не подозревая, что на фоне надвигающихся событий все их заботы, успехи и поражения – просто фу-фу, шелуха, лишённая всякого смысла.
    Однако, как обычно, мысли совершенно не отражались на его поведении. Он не собирался сообщать деловым партнёрам, что ввиду предстоящих исторических катаклизмов их заботы его уже не интересуют. Напротив, текущие дела должны были идти своим чередом. Среди прочих требовал решения и вопрос о Новорязанском комбинате.
    Уже без оглядки на Бергамотского заместитель Сарматова полковник Нещадин вызвал майора Тарасенко. Майор обычно играл роль посредника, а его подчинённые в соответствии с приказами командира убирали лишних людей».
    -          С Пименовым-младшим как, побеседовали? – спросил Нещадин. 
    - Черкес разговаривал, аж два раза, – отрапортовал майор. 
    - Ну, и он понял что-нибудь?
    - Говорит, что это очень сложно, что от него мало что зависит.
    - Пусть он мозги не пудрит. От него не требуется решать за других, пусть сам за себя решит.
    - По-моему, он тянет время, надеется, что наверху что-то переиграют.
    - Так пусть не надеется, ё... т… м… Объясни ему, с кем он имеет дело, а то он, похоже, никак не въедет.
    - Я с ним снова буду говорить, когда он вернётся из Дальнозерска.
    - И знаешь что, давай заканчивай эту бодягу. Пойми, он уже стал мешать конкретно. Или мы получаем окончательное добро, и без дальнейших затяжек, или надо реально решать вопрос.
- Может, попробовать его выдавить из совета? – нерешительно предложил Тарасенко.
    Нещадин поморщился.
    - Ты знаешь, какой это гимор? А время подпирает. Нет, всё, он сам напрашивается. И потом, другие задумаются, а это будет полезно.
    - Ладно, я постараюсь.
    - «Постараюсь» не то слово. Дожми его или закрой вопрос.
    - Ладно, понял.
    - Вот и ладушки. Жду твоего рапорта.
    Во время совещания начальников отделов, которое Пименов-старший  проводил в своём кабинете, тренькнул телефон приёмной. Он снял трубку и услышал испуганный голос секретарши Ирины Владимировны:
    - Александр Петрович, вас…
    Потом в трубку ворвались рыдания. У него перехватило горло.
    - Тоня? Что случилось?
    - Игорь… – Снова рыдания. – Саша, убили Игоря!
    - Что!? Что ты говоришь!?
    - Машину взорвали… Его убили, а Верочка в больнице.
    Она что-то ещё говорила, он тоже что-то говорил, не замечая происходящего вокруг. Жизнь вытекла быстро и бесповоротно. Мир наполнился пустыми оболочками, и от него самого тоже осталась пустая оболочка. Она могла говорить и двигаться. Но жизнью это уже не было. 
    Вошла Ирина Владимировна, остановилась у двери и что-то сказала сидевшему поблизости начальнику 32-й лаборатории. Участники совещания один за другим тихо вставали и, шушукаясь, покидали кабинет.
    В машине Пименов оказался рядом с Решетниковым, замом по науке. Время двигалось скачками – то исчезало вообще, то вдруг растягивалось неимоверно, и тогда стрелки часов, на которые он по привычке механически посматривал, почти не двигались.
    Потом он стоял возле взорванной машины и смотрел на то, что никак не могло быть Игорем. Уличное движение уже возобновилось, но шум проезжающих машин и милицейский мат в рациях лишь усиливали нелепость и нереальность происходящего.
    В последнее время они с Игорем почти не общались. До него доходили слухи, что сын как-то завязан с приватизацией Новорязанского комбината, о котором неоднократно писали в газетах. От Антонины он знал, что с Верочкой у них не клеилось, они больше года жили отдельно, но в последнее время, кажется, что-то стало налаживаться. Сейчас всё это тоже куда-то ушло, как будто принадлежало чужой жизни, как будто он прочитал об этом в газете. Игорь вспоминался то восьмилетним мальчишкой, которого он не хотел брать на ноябрьскую демонстрацию, то чуть старше – на лодочной прогулке, когда они  отдыхали всей семьёй на турбазе под Тулой.
    И вот теперь всё было кончено. Он ответил на вопросы какого-то аккуратного человечка в штатском и продолжал стоять, глядя на покорёженный металл, осколки стекла, какие-то ошмётки и красно-коричневые пятна повсюду. В голове крутилась одна-единственная мысль: надо хоронить, а хоронить некого.
    Наконец Решетников, собравшись с духом, усадил его в машину, и они поехали к Склифосовскому. Там долго выясняли, в каком корпусе может лежать Вера, и, наведя справки в регистратуре, прошли в приёмную. Врач, молодой, под два метра ростом, с подобающей, явно привычной сдержанностью сказал, что осколочных ранений много и кровопотеря большая, но, кажется, жизненно важные органы не задеты. Кое-что уже извлекли, однако потребуется ещё несколько операций. А так, можно считать, повезло.
    Дикое слово «повезло» преследовало Пименова всю дорогу домой и позже, когда спустя два часа Антонину с сердечным приступом увезла скорая помощь.     Отпустив машину, он просидел всю ночь в реанимации 33-й больницы. Каждой выходящей оттуда сестре совал по полсотни, а те сочувствующими голосами сообщали, что делается всё возможное. Около пяти утра появилась  врач, полная женщина в халате салатного цвета, и сказала, что, к сожалению, больную Пименову спасти не удалось.
    На улице было уже совсем светло. Он вышел на шоссе и некоторое время безучастно смотрел на странно несоразмерную башенку, торчавшую на крыше  трёхэтажного домика. Потом прошёл к уже открывшейся станции метро «Сокольники» и поехал домой.
    В шкатулке, стоявшей на верхней полке шкафа, отыскал отцовский паспорт. Когда он последний раз видел отца? Вроде бы в марте шестьдесят третьего. Отцу было тогда под пятьдесят, но выглядел он старше – пил много. Так что они, можно считать, ровесники.
    Александр Петрович взял паспорт и стал совать его в карман, но передумал и положил назад: ведь там этот паспорт, наверное, всё ещё лежит.
    В восемь утра он вошёл в ангар с УВПП, уже твёрдо зная, где окажется спустя несколько минут. Охранник, слышавший накануне про гибель директорского сына, постарался не показать удивления, увидев его так рано и к тому же не по сезону легко одетым…
    …Перед тем, как выйти из машины, он поставил её на автоматическое управление и задал географические координаты финиша. Там её точно никто не отыщет: на такую глубину батискафы не опускаются. Хватит, наигрались.
    День выдался ясный и довольно холодный – обычный майский день 1963 года. Трава уже вовсю зазеленела. Он стоял на берегу возле облупленной кирпичной ротонды и смотрел на серебристую чешую пруда, на лодки, покачивающиеся у причала. Мостик слева выглядел не таким, каким он его помнил – более узким и неожиданно горбатым. Под ярко-голубым небом полоскались и хлопали на ветру красные полотнища флагов. Справа была пустая эстрада, недавно выкрашенная в салатный цвет, перед ней ряды скамеек, тоже свежевыкрашенных. Из репродуктора звучал мягкий и грустный голос Майи Кристалинской:

    Ты глядел на меня,
    Ты искал меня всюду.
    Я, бывало, бегу,
    Ото всех твои взгляды храня.
    А теперь тебя нет,
    Тебя нет почему-то,
    Я хочу, чтоб ты был,
    Чтобы также глядел на меня.

    Александр Петрович отвернулся от эстрады и пошёл наискосок через парк к центральной аллее. По обеим сторонам её располагались два почти одинаковых прямоугольных прудика, мелких, но с высокими крутыми берегами, с которых школьники зимой катались на лыжах. Аллея упиралась в небольшой овраг, а за ним тянулась металлическая решётка забора с дырой для тех, кому двух входов в парк не хватало. Через эту дыру он вышел к красному кирпичному зданию 727-й школы. Сердце резко колотилось о грудную клетку. Он не сразу решился подняться на крыльцо, а сперва обогнул школьное здание и вышел на задний двор. Там два подростка шпанистого вида, в мундирчиках мышиного цвета с расстёгнутыми воротниками, играли в пристеночку. Фуражки и ремни валялись рядом на асфальте.
    Он постоял, выкурил сигарету. Потом вернулся к фасаду, поднялся по белым ступенькам и вошёл в вестибюль.    
    Шёл урок; в вестибюле не было никого, кроме двух нянечек, болтающих на скамейке возле гардероба. Одна взглянула на него и спросила, не трогаясь с места: «Сами разденетесь? Только номерок не забудьте».
    Оставив пальто на вешалке, он подошёл к нянечкам и спросил:
    - Извините, вы не знаете, Нора Борисовна сейчас в школе?
    - А вы поднимитесь в учительскую на четвёртом этаже, – ответила та, что прежде намекнула на самообслуживание. – Там расписание висит. Вроде я её сегодня видела. А вы родитель?
    - Я? Да, конечно, родитель.
    Нора Борисовна Фут. Смешно звучит в нашей местности; а тогда вроде бы так не казалось. Она была его учительницей английского в старших классах. Почему именно она так ему запомнилась? Потому только, что была у них ещё и  классной руководительницей с седьмого по десятый? Потому, что ездила с ними в летние каникулы в Ленинград и в Киев? Или какой-то необычной для советской учительницы манерой держаться? С ней было проще, чем с другими учителями, и в то же время в ней чувствовалась какая-то надёжность, хотя в чём она проявлялось, он сказать не мог. 
    Однажды в числе нескольких одноклассников Саша Пименов был у неё дома, видел мельком её старуху-мать; та по-русски говорила совсем плохо. Об отце её он в детстве не задумывался, но позже понял, что тот был русским: представить англичанина с именем Борис в то время было довольно трудно. Наверное, работал в Англии – в посольстве, торгпредстве? А может быть, по линии Коминтерна или разведчиком, что в общем-то одно и то же?
    Он поднялся по лестнице и посмотрел расписание. Нора Борисовна вела урок в девятом «А» в 34 комнате. Попробовал вспомнить, в каком классе сам учился – в «А» или в «Б» (точно не в «В» и не в «Г»), но так и не вспомнил. Спросив дорогу у какого-то прогульщика, слоняющегося по коридорам, он спустился на третий этаж и отыскал нужную комнату, но ждать возле двери не решился, а занял позицию в начале коридора, у мужского туалета.
    Интересно, узнает он её? Ведь ни одной фотографии не осталось, да и очки слишком слабые. Сколько ей могло быть лет – пятьдесят? сорок пять? Хотя тогда все учителя казались старше, чем были на самом деле. Мать у неё была старая, но опять же – насколько старая: шестьдесят? семьдесят? восемьдесят? Ничего-то он не помнит.
    Но вот прозвенел звонок, и гул голосов разом заполнил коридор. Из всех дверей выходили и выскакивали мальчишки в серой форме разных оттенков, девчонки в коричневых платьях и чёрных фартуках. Вот из 34-й комнаты вылетели сразу трое, понеслись в его сторону; у одного лицо явно было знакомым.
    Александр Петрович пошёл по коридору, заглядывая в открытые двери, делая вид, что ищет нужный класс. Нора Борисовна сидела за учительским столом и что-то объясняла троим мальчишкам. Господи, да ей, пожалуй, и сорока нет!
    Он всмотрелся в мальчишек, стоящих у стола. Один из них был он сам – маленький, робкий, неуклюжий и, судя по выражению лица, какой-то бестолковый. 
    Александр Петрович отпрянул от двери и быстро пошёл по коридору сквозь бурлящую толпу разновозрастных школьников. Легко, не ощущая груза прожитых лет, сбежал по лестнице и выскочил из школы.
    - Пальто, пальто забыли взять! – крикнула ему вслед нянечка.

                ЭПИЛОГ

    Хроника событий

    31 декабря 1999 года. Из обращения президента Б. Н. Ельцина к гражданам России
    «Дорогие россияне!
    Осталось совсем немного времени до магической даты в нашей истории. Наступает 2000 год. Новый век, новое тысячелетие…
    Дорогие друзья! Дорогие мои!
    Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам с новогодним приветствием.
    Но это не всё. Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам как президент России.
    Я принял решение. Долго и мучительно над ним размышлял. Сегодня, в последний день уходящего века, я ухожу в отставку».   

    Время в последний раз подвело Президента: новый век и новое тысячелетие наступили только год спустя.
    Но всё-таки наступили.


    * Викарий - заместитель вышестоящего администратора.
    ** Аннона - ежегодный подушный налог.
    *** Вообще-то институт дефенсоров введён повсеместно в городах  императором Майорианом, правившим в 457-461 годах. Тем не менее у нас нет оснований не доверять Винценцию и Нигрину, утверждавшим, что в Париже дефенсор имелся уже в 441 году.