XVII

Мало кто не понял, что он это не про себя. Лев закрыл сначала лицо, после уши руками, энергично помотав головой, нет, это выше его сил, он ведь знает, что Лев сейчас здесь стоит. Как и большинство.

Рамона повесили, вместе с лидерами северной и южной колонны на потеху публике, чтобы их внутренние органы какое-то время поклевали старые и потрепанные вороны. С тех пор Лев пообещал себе, что никогда, ничего, никому… Но он отомстит. И Курбский хоть и нашёл время сейчас «Отсиживаться» в тюрьме, но и Иерусалим был восстановлен не единожды. Осада успешная ещё не признак поражения.

Фейг оборвал свой рассказ, поведя флегматично плечами. Вопросов оставалось у Вайнера много, ответов почти никаких… Лев задерживаться в кабинете надолго не стал, имел, пожалуй, чересчур много дел и Марк теперь был уверен, что не из-за бескорыстной помощи. Он помнил прекрасно одного человека в участке, он тогда для своей писательской деятельности собирал рассказы из жизни реальных людей. Его звали Джейсон, и у них с другом была куртка одна на двоих и рассказавший всем, что друг попросту уплыл с этого плота в океане, одержимый идеей выбраться. На самом деле его тело лишь лежало лицом вниз в холодную воду и окрашивая с едва заметный бледно-розовый цвет, что тут же сливался с водой и становился незаметным, попросту потому что Джейсон от холода обезумел и убил его своими руками. Он рассказывал это со смехом и даже неким подобием плохо обструганного сожаления, а у Вайнера тогда ручку на полуслове встала и перечеркнула уродливой линией весь лист. Ему определённо нужно гораздо больше… Особенно, касаясь зависимости структур от срока до срока между собой.

Часы пробили ровно полночь и встали, в бессильной попытке стрелки пересечь цифру, но она возвращалась на место, отскакивая. И так продолжалось ещё долго, ибо никто не заметил этого по прошествию времени. Тут оно шло своим чередом, будь то исправно смахиваемая пыль с подбитой рамой картины или иная мелочь.

Мышцы от долгого восседания на одном месте сильно затекли и Фейг на ходу пытался размять хотя бы руки, пальцы которых банально не гнулись спустя уже ряд попыток. Легкий тремор коснулся неприятно, заставляя руки спрятать в карманы брюк, чуть теребя ткань френча на распах. Голова его была тяжелой, как адская наковальня, а взгляд туманным и практически невидящим, Отчего он не заметил сразу идущего на встречу Константина, с которым волей судьбы они дошли до балкона, что был ближе и сподручнее всего, чтобы вдохнуть на холодной воздухе в себя как можно больше дыма. И на кого нарвался…

 — Не против если я тоже закурю? — смешливо поинтересовался Курбский, которого такая плотная работа со Львом тоже не радовала, но он старался извлечь из этого тоже какие-то плюсы, ведь обычно у них непереносимость друг друга превращалась в «Хроническое желание съездить тебе по лицу, да по нему только каток и не проезжал».

— Мне все равно, даже если вы здесь сейчас застрелитесь, — дернул плечами с язвительностью в голосе Фейг.

— К слову о стрельбе… — стряхнул пепел с сигареты Константин, оборачиваясь через плечо на собеседника — А вы, ходят слухи, замешаны в заговоре против мэра?

— Если я ещё не слышал, то это не слухи, а ваши доводы, — дернул губы в усмешке Лев, но под ложечкой неприятно засосало. Раз совпадение в недоверии, а этот насест вызывал некоторые вопросы, недооценивать свои силы он не мог ровно столько же, сколько и переоценивать, оттого отмахнуться просто так тоже не выходило — да и в целом лишь ваши доводы, домыслы.

— Ну, да, общественное мнение это же «Мнение тех, кого обычно не спрашивают». — процитировал Константин, обнажая ряд острых зубов — А вы с писателем неплохой тандем в этой своей глухости, ведь он — тряпка, ты — швабра…

— Если бы не уточнили, то я бы подумал о том, что вы о себе с Кауфманом, но, наконец, вы признаёте мое стержневое значение, это эволюция, — окрысился Фейг.

— Любая ныне революция хуже самой плохой эволюции, считается. Когда хочется всего и сразу, то чаще всего получается ничего, никак и никогда. Разрушить до самого бетонного фундамента мир насилия просто, а вот построить что-то на его обломках… Как и что строить, местные революционеры — как и революционеры вообще — даже не задумываются. Главное, по их мнению, разрушить, а как создать — пусть другие думают. — сказал Курбский, что был достаточно миролюбиво настроен, даже посмеивался.

— Ваше анархия чем-то отличается? — выгнул бровь Лев Алексеевич.

— Учитывая, что мы придём к тому, от чего ушли — нет. — фыркнул Константин, Фейг же неожиданно попридержал челюсть.

— Ух ты, вы это признали, — с сарказмом проговорил Лев, на что Константин лишь закатил глаза — что-то случилось масштабное в мире? Планеты перестроились в другую линию?

— Власть придёт при пересмотре в нужные руки, я не сомневаюсь. И руки это не ваши, хваленые и фигурально чистые, бюрократические, — проговорил смазанно, прикуривая вторую сигарету Константин.

— А чьи же? Стало быть, ваши, такие же бюрократические? — с усмешкой ухмыльнулся Лев — Знаете, что цену себе набивают только… Хотя… У вас в семье вы первая дешевая проститутка или это наследственное, раз так уверены? Все местные кладбища купили?

— Политическая проституция — вам присущая черта, Ваша власть формальна, мавр сделал своё дело, мавр может уходить, особенно учитывая, что поддержку в лице народа вам не найти, в писателе, в окружении. Как вы там говорили? «Жук в муравейнике»? А Отказ от своих мыслей, не недоигранная игра, а поражение. Его можно принять и достойно, — скрипнул зубами Курбский, выбрасывая недокуренный даже до середины окурок.

— «Не трожьте мертвое вы палкой, все равно не стать вам факелом или даже маленькой зажигалкой, даже не кремнёвой искрой». Как сказали, переобуться — не ****овать. — пожал плечами Фейг, но мысленно вектор о настроениях народа взял на заметку и Марк… Как бы в уши не накапали и сказали, что дождь идёт, чревато, если союзные силы качнут весы Фемиды не в его сторону.

Не успел Фейг подбородка вздернуть повыше, да мысленно себя успокоить, как на следующем же лестничном пролёте натолкнулся на Кауфмана. Он чувствовал себя разбитым и усталым, точно в своей этой небрежности Константин был энергетическим вампиром. Или Лев сам для себя. Сначала Вайнер с его подозрениями, теперь этот на уши преседает, становилось морально очень тяжело, как идти в крутую гору и постоянно падать, так ещё против стихийного течения неожиданно нагрянувшей среди ясного дня сели. Он никогда не тешил себя надеждами на то, что его будут уважать, конечно, но вот бояться он себя тогда точно заставит, чтобы администрация сидела и в его речь боялась вздохнуть лишний раз, этот комитет… Вот только полномочия в силу вступят, Курбский прав, пока все исключительно формально, а там писателя немного лишь толкнуть. Если он видит угрозу, то пусть хоть будет не неоправданной… А он сидя за эту неделю успел много чего подготовить, и метил занять место почившего адмирала в делах об обороне. В чем, в чем, а в ней однозначно не по наслышке разбирался, даже несмотря на то, сто вся его жизнь сравнима с постоянным нападением остервенелым, как у настоящего Льва. Но это вынужденные меры, как и змее, что просто в какой-то момент нужно съесть кролика, чтобы выжить.

— О, Amigo, — улыбка Михаила не имела ни ноты доброжелательности, что скрывалась в разрезе лица, словно надвое при встрече в широком коридоре, но Кауфман, казалось, старался его прижать — Простите, Caudillo. Как раз вас искал — отдать бумаги.

Фейг молчаливо принял средней толщины, грубо сшитое дело, но Михаил Карлович просто так отдавать его не спешил, задержав его в руках, даже когда Лев несколько раз интенсивно дернул на себя. Лев непонимающе посмотрел взглядом полным недовольства, яда и презрения, оценивающим не в лучшем свете. Казалось он копит смертоносный на зубах и не побоится прямо сейчас впрыснуть, змея.

— Говорят вы замешаны в заговор против временного комитета и в стрельбе во время демонстраций убийстве отца Курбского, — полувопросительное предложение почти заставляет Фейга подавиться воздухом и только чудом он удерживает самообладание, прикрываясь самодовольным смешком.

— Ты же знаешь! Ты точно знаешь! Я не виноват в смерти Курбского! — мужчина не выдерживает и позволяет себе прихватить за ворот, но тут же отпустить Кауфмана, едва ли не начиная задыхаться от переполнявших его чувств, так много надо было сказать, и так мало он мог себе позволить показать. Толку не было — Т-ты.

— Я-то знаю… А вот другие… Другие не знают, Лев. Милые слухи ходят не так ли? — покачал головой Михаил.

— Немыслимо! Ну немыслимо же! Как вообще появились слухи, что я способен на такое? — «Разве я выгляжу как тот, кто мог убить его?» подумал про себя Фейг, стараясь сохранить утерянные лидерские позиции и надменность во взгляде и резко понял, сложив последние факторы, слова Курбского, Вайнера, Юрского, что да. И многое играет против него… Вспоминал отчего-то на пальцах Курбского узловатых и длинных знакомые гравированные кольца «Смерть», «Играет» и повёл уголком губ.

— Много чего пережили и тебя переживём. — проговорил с ухмылкой и смешком противным Михаил — Ты был цел и здоров только лишь потому что за тобой Юрский стоял, а теперь все Лёва, все… Надо было раньше говорить о том, о сем.

— Да у Курбского ни чуть не меньше оснований, как и у тебя.

— Его он продвигал в течение многом времени, это зависть к сыну мэра, Лев, — надавил невесомо, но по-своему ощутимо Кауфман — признайте… Cada uno tiene su propia verdad — У каждого своя правда, я не осуждаю вас ни в коем случае… — проговорил сдержанно и даже чуть угодливо.

— Закрой свой поганый рот, — выделяя каждое слово поговорил Лев, ему точно отвесили и его гордости пощечину.

— Но, — акцентировал Кауфман — Осужу, когда Марк по обещанному передаст мне полномочия второго лица.

— Что за чушь ещё, опять заснул в кабинете и вообразил, что Якобы…? — глядя в глаза проговорил Фейг.

— О, вы так и не научился воспринимать правду? — интересуется Михаил Карлович с неподдельным интересом — Он думает также, он не верит же вам, Лёва… Думаю, реплика от реплики вы все больше рад меня видеть и мне стоит продолжить?

— Это ложь, ****ежь и провокация! В мое жизни было много дерьма… Но такое как ТЫ, впервые…

Вид Кауфмана олицетворял лишь насмешливое «Скажите, я вас сильно обидел? Просто я старался, хочется верить, что не зря». Фейг порывался уйти и плюнуть на это дело, ногу завёл для разворота, но стоило Кауфмана опять заговорить, так закатил глаза.

— Как грубо, знаете, но я начал бы вещички загодя собирать… Хотя вам только прихватить самомнение и излишнюю самоуверенность. — собеседник закрыл вдруг рот рукой, точно совсем не должен был ничего этого говорить Фейгу, но дальнейшая ухмылка только прибавила показательности — Курбский сядет на пост мэра, как и должен был, так что не упирался бы я на вашем месте, если не хотите бы б сосланным.

— Мне ничего не мешает сослать тебя прямо сейчас. Я новый министр обороны и вижу в тебе весомую угрозу. При своих полномочиях уступать или отказываться из-за каких-то беспочвенных выводов не намерен.

— Дарованных небесным провидением и прямо таких уж беспочвенных? — усмехнулся Михаил Карлович, срываясь на хриплый и надрывный прокуренный смех — не видел бумаг. Да что вы? — он протянул с наглым видом из дела лишь пару листов, где Фейг тренировался расписываться под почерк Вайнера. Откуда это у него было неизвестно, но и забрать листок он не дал, демонстративно припрятав в карман гимнастерки — Право, забирайте ваше дело и продолжайте писать свои обличающие статейки, ведь для массовой организации, вы как показало дело вы уже не способны, ровно как и сделать дело Чисто. Мавр сделал своё дело, уступив место какому-то писателю, хах, скука смертная… Самое время Римской империи воспрянуть.

Кожаная папка с хлестким шлепком упала на ступени, но поднимать ее никто не планировал. Кауфман слишком нетерпелив, в своей этой скорой затяжке, в словах, в нем, Возможно, говорит тот обманутый и обиженный молодой человек. Шаг не туда, лишнее слово — всё это заставляет его вспылить, взорваться. При других он крайне услужлив, спокоен. Но на деле — бомба замедленного действия, которая копит обиды и неприязнь, после чего выплёскивает эту жгучую смесь на одного лишь человека. Фейг был ровно наоборот в потоке изливаний своих едких, вредных и неприятных мыслей на все окружающее и немедленно, но быстроотходчивым ни разу не был, подстать. Если Кауфман бомба, то Фейг это сущий непрекращающийся напалм, что выжигал все. И теперь он может позволить себе гораздо более показательно обозначить свою возвышенную позицию, нет, они не возьмут его смелость...