Капитан и русалка

1.

Лодка сама подставляла узкие, длинные, крутые обводы набегавшим волнам и легко и плавно скользила между пенистыми гребнями, словно была их частью. Пассажиры обычно пугались, как опасно низки борта лодки к живой воде, готовой захлестнуть и потопить лодку, но эти-то были не новичками; похоже было, на чем только они ни плавали и чего только ни повидали. Таких Капитан определял по тому, как они уверенно спускаются в лодку с причала или переваливаются через ее борт с берега, или сами сталкивают лодку на глубину, не дожидаясь команды и не заботясь о промокших ногах, и как спокойно потом они смотрят на вздымающиеся над бортами гребни (если плыть приходилось по волнам). За такими Капитан и не следил особо, пока вез их на горячие источники купаться или к Нерпичьим островам фотографировать скользких черных нерп на мокрых камнях. Ну, а Мишка – был наш местный и грести научился раньше, чем ходить. Чтобы закончить иняз, он набился к капитану в троюродные племянники, и потом сполна отплатил переводы и посылки – стал сводить Капитана с иностранцами и богатыми из своих. Мишка называл их "клиентами", хотя Капитану лучше было называть их "пассажирами" – в лодке, и "гостями" – у себя "в настоящей рыбацкой избе", когда они хлебали "настоящую уху по-байкальски" или у костра, когда они поедали омуль на рожнах.

Не считая Мишки, пассажиров было четверо: очень пожилая, очень сдержанная и уверенная в себе женщина, "самая настоящая леди, родня английской королевы", по словам Мишки, двое мужиков и его, капитанова, тучная Капитолина Константиновна. Один из мужиков – тоже немолодой, высокий, сухопарый, как жердь, очкастый – был непонятно кем, зато любил все сделанное человеческими руками: лодки, лесенки, колеса, корыта, моторы, а другой – среднего роста и возраста, с мягким приятным лицом, с бородкой и тоже в очках – был специалистом по русалкам и динозаврам, как Капитан понял. "Криптозоолог", – сказал про него Мишка; это слово прошло бы мимо сознания Капитана, если бы в школе у него не была пятерка по биологии. Что такое "зоология" он знал, а остальное ему пояснил Мишка, рассказав о снежном человеке и Несси.
 
Супруга же капитана оказалась в лодке просто. Догадавшись, что он все-таки решил показывать иностранцам свою русалку, она заявила, что тоже поплывет. Отец Капитана мог взять обидчика за грудки и выбросить того в окно прямо через головы собутыльников. Отцовскую силу Капитан не унаследовал, но взглядом способен был остановить медведя, и обычно Капитолина Константиновна с ним не спорила, особенно с выпившим, но тут сама выказала характер рыбачки, выросшей на вольном ветру и горячем солнце. Капитан не стал возражать.

Посреди всякого большого залива бывают несколько мест, где течения крутят судно, как вздумается, но не сдвигают его с одного места; рыбаки называют такие места "глазами Байкала": через них Байкал смотрит на мир и людей, решая, что с ними сделать. Не странно поэтому, что всякий плавучий мусор из таких мест выносится немедленно, остаться могут только лодки и катера, если отважатся. В заливе, глубоко уходящем в полуостров, на берегах которого вырос Капитан, таких глаз было три, и самое дальнее – почти в воротах залива, где тихие воды залива вдруг начинали дышать широким и свободным дыханием большой воды, моря. Там Капитан и заглушил, наконец, мотор.

Мотор назывался "Л-12", то есть "лодочный, двенадцати лошадиных сил"; он имел два цилиндра и ставился посреди лодки, безо всякого кожуха; таких моторов не делали уже лет сорок и даже запчастей к ним в природе уже не существовало. Таких лодок – с широкими низкими бортами и высокими, узкими носами и кормовыми окончаниями – не строили тоже уже лет сорок; их еще иногда строят для души старые рыбаки на пенсии, и всё. Они мелко сидят и хороши лучить рыбу на мелководье, но еще они быстры на ходу, легки под румпелем и хорошо держат крутую волну, разбивая ее высоким форштевнем и пропуская ее мимо широких низких бортов; на веслах на них тоже легко ходить...

Лодка застыла еле видной черточкой посреди широкой водной глади, играющей солнечными бликами, легкий и очень свежий бриз перестал притворяться встречным ветром и стал самим собой – дыханием ласковой водной глади, способной стать вдруг опасной штормящей пучиной. Словно осознав истинную суть этого дыхания, пассажиры еще плотнее закутались в свои яркие курточки на синтетическом рыбьем меху (тем более, что спасательных жилетов на лодке отродясь не было), а Капитан, Капитолина Константиновна и Мишка, конечно, этого ветерка привычно не заметили, словно намеренно подставляя ему свои лица, почерневшие, задубевшие от солнца и ветра, особенно от зимнего хиуса на подледной рыбалке.

Пора было. Капитан поднялся на ноги, приложил ладони ко рту рупором и вдруг наполовину заверещал, наполовину замяукал во всю глотку и во все стороны:

– Май-май-май-май-май-май-май-май-май!..
– Май-май-май-май-май-май-май-май-май!..
– Май-май-май-май-май-май-май-май-май!..
– Май-май-май-май-май-май-май-май-май!..

Пассажиры приготовились, но Капитан, умолкнув, неопределенно махнул рукой в сторону открытого моря, сел на борт, накренив лодку, и закурил.

Лодка, предоставленная, наконец, сама себе,  отпущенная на свою волю, выпущенная в свою стихию крепко просмоленного дерева, плавающего поверх воды, медленно закружилась сама вокруг себя, словно намереваясь обратиться в конце концов в щепочку, которую подхватит и унесет в какую-нибудь полосу пенного грязного прибоя, где сбивается всякий мусор, и сидящим в ней предоставилась полная возможность стать самими собой. Им надо было бы просто сидеть и созерцать движение далеких берегов вокруг себя, неслышимое движение прозрачных воздушных масс у себя над головой, прислушиваться всей кожей к волнам, тихо плещущим о борт, а вместо того они стали механически интересоваться первым, что всплывало из подсознания.

Тот из иностранных мужиков, что прежде ощупал лодку, а дома у Капитана перещупал все ступеньки, лавки, подлавки, залавки, перетрогал горшки и ухваты, вдоволь покрутил ножной токарный станок, кое-как криво связал, наконец, проход сети-пятерки, добрался до лодочного мотора "Л-12", в поисках, должно быть, карбюратора и чтобы понять всё-таки систему его водяного охлаждения; или убедиться в отсутствии оной.

Тьерри, как позже и на самом деле подтвердилось, бывший криптозоологом, стал рыться у себя в большой квадратной сумке из черной кожи. Капитан тогда не знал, что такие сумки называются "кофры", но уже знал, что в них носят фотоаппараты, и посмотрел на Тьерри своим самым тяжелым взглядом. Тьерри с утра предупреждали, что съемка запрещена, и он все понял и оставил сумку в покое.

А Старая Леди, уверенно раскачивая лодку, перебралась поближе к Капитану, подхватив как-то с собою Мишку-переводчика.

– Извините, – начала она через Мишку, – это правда, что вы спасли ее совсем детенышем? Она запуталась в вашей сети, а вы ее освободили?
– Да дурак был молодой!
– Why?! What's means?
– Да у нас таких сразу убивают, как найдут.
¬¬– Sorry?
¬– Да говорят, они потом с собой забирают…

¬И тут слева по борту плеснуло, наконец, но не волной, а ударом хвоста, потом справа по борту из воды поднялся сам этот раздвоенный хвост и снова сильно, сильно ударил по воде, а потом и сама русалка показалась во всю свою двухметровую длину. Просвечивая через изумрудно-синюю прозрачную воду серебристой чешуей, переворачиваясь с боку на бок и со спины на живот, замирая на гребнях волны, умница русалка сделала три долгих круга вокруг лодки и встала у самого борта по пояс из воды, позволяя разглядеть себя во всей своей наполовину чешуйчатой, наполовину человечьей красе. Ее глаза под пленочками показались Капитану почему-то даже больше обычного.

Как и было условлено с Мишкой, Капитан достал из пакета соленого окуня и протянул рыбину русалке. Учуяв не свежее, но лишь соленое, русалка поморщилась, но все же протянула руку и стала совсем похожа на человека, только разве что не сказала "фу!".

А вот тут-то Тьерри и протянул к ней руку пощупать, где кожа переходит в чешую.

– Стой, дур-р-рак! – заорал Капитан, но русалка опередила всех: мотнула головой и мгновенным укусом полоснула акульими зубами по человеческой ладони. Умница, она целила по мясистой части и не задела сухожилий.

2.

Рассчитываться с русалкой капитан отправился поздно вечером в самый тихий уголок Ужовки, как она сама захотела и как-то передала свою мысль Капитану, и сама обходясь без слов, и без слов понимая его. Разглядывая в свете костерка ее красивое личико (хотя и великоватое для человека), наблюдая как русалка уплетает сгущенку с печеньем, он долго мучился, что бы ей такое сказать для разговора.

И нашелся:

– Ты смотри, лупоглазая, а то слипнется у тебя… что там у тебя, как у рыб, поди?
– Май-май-май! – отозвалась обиженная русалка.
– Ну ладно, ладно. не обижайся! Распонежься тут в источниках. Любишь в горячей воде париться?
– Май-май-май-май! – затараторила отходчивая рыбина.
– Эх, были бы у тебя ноги, взял бы в любовницы! – рассмеялся капитан. – Ты бы мне рыбу таскала, а я бы тебя сгущенкой кормил!

Однажды поздней осенью его на этих источниках забыли пьяные товарищи. Он всю ночь просидел в нестерпимо горячей воде, почти в кипятке, лишь время от времени плюхаясь в ледяной Байкал, чтобы остыть. Утром его хватились, и, когда приставали к берегу, издали махали ему двумя бутылками водки в каждой руке, а то он поубивал бы их всех.

– Мишка хочет тебя сфотографировать и продавать потом. А что мы для них – зверушки какие, что ли, в клетках нас держать?

Конец