Голубиная охота

      Одно из моих ярких воспоминаний юности – это голуби. Не те сизари, которых полно на всех помойках, а красавцы – породистые голуби, которые у меня были. Они на многие годы стали моей основной страстью.
      Начало положил мой папа, который держал голубей еще в детстве и решил вернуться к былому увлечению. Долго строилась голубятня. И как все, что делал отец, она была грандиозна и монументальна.
      Стояла она на земле (вход был через сарай) и возвышалась на два уровня. Первый - цокольный, где хранилась пшеница, всякие необходимые в этом деле мелочи, полки по стенам с установленными ящичками – гнездами; второй - куда вела короткая лесенка. Лестница упиралась в двускатную крышу, с выходом на фонарь (голубиный загон с откидной крышкой, которую можно было открывать и закрывать снаружи).
    В округе на то время было до десятка голубятен. Причем держали их серьезные дяденьки. Голуби приносили немалые деньги, но, надо сказать, что и затрат требовали немалых. Только на одну пшеницу сколько уходило!

      Хорошо, если у тебя в будке всего несколько пар, а если, например, как у Ереминых, держащих элитных голубей, - двадцать пар, или как в лучшие времена у меня — тридцать?

       Ропа - тот вообще держал голубей столько, что, когда его стая поднималась в воздух, то все остальные осторожно закрывали фонари своих будок чтобы, не дай бог, свои не вылетели, тогда можно с ними распрощаться. У Ропы зимой снега не выпросишь, а калым за голубей ломил такой, что проще было с голубем, как бы он дорог тебе ни был, распрощаться.

     Но это все мелочи по сравнению с тем восторгом, который испытываешь, когда сжимаешь в руках это хрупкое тельце с прижатыми крыльями, а в следующую минуту кидаешь его вверх, и вот уже этот комочек взмывает вверх, превращаясь в точку.  Буквально стонешь от восторга, когда поднимаешь стайку с десяток голубей и они уходят вверх, в точки, и вот уже и не видишь, где они и только по поворотам головок тех голубей, которые остались на будке, понимаешь, куда надо смотреть.  
     Голубятников вокруг было много, и все знали не только друг друга, но и чужих голубей. Кодекс взаимоотношений был годами выработан и принят. Возраст роли не играл. Все мы, и стар и млад, были заражены одной страстью – голубями. Кто-то торговал ими  на рынке, кто-то скупал чужаков на дому, кто-то разводил почтовиков, кто-то декоративных, кто-то занимался еще чем-то, но все обо всех  и всё знали. 
      Основная охота начиналась в то время, когда в воздух поднимали молодняк. Тут-то и начиналась охота за несмышленышами. 
    Увидел в небе одинокого голубя - и быстренько выгоняешь из будки в фонарь своих. И вот уже с десяток их прохаживаются по фонарю, а ты тихонько пугаешь их (потряхиваешь), чтобы приподнимались и садились. Заметив твою стайку, чужак ссыпается вниз и садится на фонарь, а тут уже длинным шестом, который всегда под рукой, начинаешь загонять всех голубей в будку. И пока загоняешь, сердце готово выскочить: а вдруг чужой взлетит? Но если он на это не клюет, тогда уже поднимаешь стайку своих голубей в воздух - закружились они, а тут уже и чужак с ними.
     Покружили все вместе и садятся на фонарь будки. Шестом тихонечко, чтобы резким движением не спугнуть и не поднять опять всех в воздух, загоняешь всю эту братву в будку. Чужак пойман. Ждешь хозяина...
       А вот и он, стучит в ворота. Короткий разговор. Про то, чтобы просто отдать, речи нет изначально. Договариваемся о количестве пшеницы за выкуп. Так и добывал на прокорм прожорливой стаи, но когда мой голубь попадал в чужие руки,  то я с ним прощался, потому что выкупить было нечем: у отца не особо разживешься - выдавал он небольшие суммы, и то только тогда, когда, по его разумению, пшеница кончалась.
    На базар же я принципиально голубей не носил и практически никогда не продавал, только в крайнем случае, когда им совсем уж жрать было нечего.
     Еще один способ добычи пшеницы был такой. Договаривался с голубятником из района о голубиных гонках. Оговаривался кон. Пшеница уносилась кому-нибудь из доверенных голубятников на сохранение. Выбирались голуби, осматривали их, чтобы потом подмены не было, отдавали посредникам, те увозили их за город и в означенное время запускали в воздух.
     ...Посредники уехали, а ты задолго до того, как голубей запустят в воздух, начинаешь нервно ходить по двору и,  пока родители не видят, смолить одну сигарету за другой. Ждешь.
    Наконец - вот он, голубчик, прилетел, сел на крышу дома по соседству, а на будку даже не смотрит! А ведь выигрывает тот, кто первым притащит голубя к сопернику или на точку, оговоренную заранее (например, на площадь перед кинотеатром). Он, гаденыш,  продолжает сидеть на крыше -  а время идет! Сам бы уже полез, чтобы его изловить! И уже убил бы его! Наконец нехотя и, кажется,  зависая в воздухе, он планирует на будку, да еще начинает  ухаживать, воркуя, за приглянувшейся голубкой. Шестом, подавляя желание пристукнуть его, загоняешь в будку, хватаешь, засовываешь за пазуху и - бегом на площадь.
     Но не всегда прибегаешь первым, и тогда отчаянная обида захлестывает - соперник уже на месте.
     Остается достойно завершить дело: надо внимательно осмотреть голубя противника - тот ли, дождаться посредников и только потом идти за выигрышем или сопровождать победителя, по пути договариваясь на следующий гон...
     Прекрасное время! А по вечерам мы ходили друг к другу в гости (часто - к тому же Ереме) и, сидя во дворе и покуривая, любовались  декоративными монахами, павлиньими хвостами, чайками, дутышами - да мало ли каких там не было!

     Нынче летом пережил я шок: вышел утром на крыльцо родительского дома и вдруг услышал хлопанье крыльев – так стая снимается с голубятни и начинает набирать высоту. Даже не поверил своим ушам, а потом огляделся и увидел, что стая поднялась из соседнего двора - там и в мое время была голубятня Климакова. Оказывается, его уже внук сейчас тоже держит голубей, причем таких же, как дед, - турманов.
     До седых волос дожил, но и сейчас, когда увижу в небе стайку голубей, сердце тихонько кольнет-откликнется - не улетели голуби из моей жизни, остались в ней навсегда...