Зимнее чудо

Я сижу перед окном... Зима... Идёт и идёт снег... Идёт час, другой... И всё покрыто им. Белые хлопья, кружась, падают на ветви, крыши домов, на все, все предметы, что попали под зимнее небо в этот час... Всё похоже на живой хоровод опускающихся белых снежинок, на своеобразный их танец... Есть в этом безмятежном действии, в этой извечной круговерти падающего снега какое-то умиротворяющее начало. Как сказали бы в старину - умирение... Кто часто наблюдал такое, подтвердит это умирение, а если не задумывался, то вспомнив свои снегопады, согласится. Почему свои снегопады? Почему?.. У каждого они именно свои, своё виденье, свои ассоциации, своё отношение к снегу, к хрусту его и с этим личные, ни с кем не похожие убегания памятью в юность своих лет... Читая это, напрягите память, вспомните детство, отрочество, тогда из какой-то глубины своих лет послышится хруст, увидится снег, падающий или мирно лежащий по равнине... Донесётся запах зимы, обжигающей свежестью и мороз, цепко хватающий нос и уши... Встанет картинка, а там, куда ни поверни, жизнь... Пусть виртуальная, и ничего, что она прошла, за далью лет поселилась – она была и живёт в тебе...

Я смотрю на зиму, я любуюсь ею и вспоминаю другую...

1

Тогда я приехал домой после мытарств своих, после того, как бросил институт, как побитый щенок, жалкий, потерянный, у которого нетерпимо болело внутри неудовлетворённостью собою, куда ни глянь всё было больно... От боли такой нет лекарств и спрятаться нигде невозможно... Вопросы возникали помимо воли, для чего я, для кого я, да и вообще завис вопрос – кто я? Почему я довёл себя до такого состояния, когда теряется сам смысл жизни. Это тот фундамент, на котором должен твёрдо стоять каждый человек. Моя воля и то, которое во все времена называлось «хочу!..», основательно подточили базу смысла жизни, потому и полезли в голову вопросы, вопросы... В слове «хочу», кроме нормальных областей, соседствуют и такие, которые кроме разбалансировки психологического состояния, не приносят человеку ничего. А та со временем приводит к неминуемым проблемам. Что-то сдвинулось у меня так, что появилась «выгоревшая земля»и опустошённость в душе, явный признак опускания себя в этот самый колодец «Хочу!..»

Закрутил в жизни водоворот рока, увёл дальше в область моей «несудьбы»... «Несудьбы» - отклонение от моей жизненного пути... Я всё искал что-то, чем-то был недоволен, бродили всякие мысли на предмет, а зачем жить? Спотыкался на этом вопросе, уж явная рисовалась бесперспектива, какой-то тупик, а далее не жизнь... В пику этому слышалось сердечное возражение: «А родители? Вот так просто уйти из этого мира? Для этого Мама в муках появляла на свет меня? а затем в больших трудностях растили?»

Мною пресекался подобный мыслительный мусор на корню, однако ведь блуждали мысли, куда их девать... Птицами непрошенными кружили голову: «Зачем?.. Зачем?..»

Заканчивался год, впереди новогодние праздники, которые были всегда каким-то радостным ожиданием, встречей с чудом, в которое всегда верил... Сейчас же у меня на душе было так, что впору кошкам скрести, больнее не будет, мутное состояние души. Состояние, когда нет нигде покоя, когдамногое просто объяснить родителям нельзя, почему случилось то, почему это, каким образом я довёл себя, ведь столько надежд возлагали, сын в институте, а? каково? Что я скажу родителям, как объясню своё поведение, почему бросил институт, почему я позволил себе свалиться в поведение, которое и назвать то можно, как нерадивое, где халатность, небрежность, леность, в первую очередь по отношению к себе... А по отношению к самым родным, родителям?.. Точно так же! Мы мало задумываемся о тех потаённых областях переживаний наших родных, которые внешне ничем не проявляются, а внутри висит постоянная тревога о своих детях. Висела и обо мне, ох как думали и переживали, умудрённые опытом жизни, видевшие на своём веку множество примеров, к чему халатность, расхлябанность приводят в итоге...

Оторвавшись от родительского ока, от их постоянных наставлений, которые не всегда выражались словами, но довлели над тобою своим присутствием... Заставляли соизмерять свои действия, дисциплинировать себя. Опьяняющий дух свободы, мнимой свободы, которая выражалась лишь во внешних проявлениях, в то самое время внутренне давал слабину и блажен тот, кого не коснулся он, этот мнимый дух свободы. Он как водоворот, как воронка, которая втягивает твою волю, твои интересы, из него выбраться порою бывает сложно... Я наблюдал случаи с друзьями, с их оторванностью от «твёрдой земли» и как медленно, но неуклонно их затягивало всё глубже и глубже. Вы спросите, что за страсти я здесь описываю, ведь многие после школы «отрывались от ока родителей» и ничего, всё проходило достойно, заканчивали институты и бежали дальше по жизни... Слава Богу!.. Я пишу о себе, как было со мною и теми знакомыми и друзьями, что попали под каток своих «хочу». Разве не встречали вокруг себя тех, кто, по вашему мнению, оказался «слабаком»? Конечно, встречали! «Слабаки», здесь надо оговориться, были большей частью умнейшими, начитанными людьми, которые не могли применить себя в окружающей жизни, давали слабину и катились безвольно ниже и ниже...

Как не похож был этот мой приезд на тот годами двумя ранее[1], когда сорвавшись с учёбы, я в радости летел домой, всё пело и ликовало, а сейчас...

2

Первые дни своего пребывания, я заточил себя под «домашний арест». Никакого желания куда-либо выйти не было... В затворничестве своём, в четырёх стенах я получал своеобразное удовольствие. Конечно, по дому я выполнял самую элементарную работу, потом обязанности пополнял и в работе находил какое-то облегчение. Тогда-то я начинал пробы письма, пытался реализовать себя в элементарных рассказиках... Они не получались, в силу ли отсутствия нужного опыта или полной бесталантливости, думаю, и того и другого. От этого увеличивалась никчемность своего прозябания под небом... Опять вставали вопросы, вопросы... Зачем, зачем? Я смотрел на Маму и Отца, их не занимали мои вопросы во имя чего, кого, они просто жили, во имя жизни, во имя детей и меня конечно. Было ли мне стыдно за себя? Ещё как!.. Но именно их жизнь трезвила мои умствования, заставляла вставать и идти, как получается, в обычный серый день и в нём уже находить пусть немного, но уже какие-то краски. За работой, за общением с родимыми, каждый день становился более осмысленным, появлялась опора, «твёрдая земля» под ногами, забывались неудачи над писанием большого текста, но чаще стали появляться коротенькие рассуждения. Они, спустя много лет, ложатся в канву того или иного очерка-рассказа, встают напоминанием моих рассуждений, вспоминанием надрывов в неокрепшем молодом сознании.

Так не спеша, в грусти и сомнениях добежало время до новогодних праздников. В любом своём состоянии, я люблю эти праздники, есть в них какое-то освежающее ожидание будущего, а в нём своё ожидание чуда, а вдруг!.. Я и сейчас, когда много лет пробежало с той поры, не утратил ни на пунктик таких ожиданий, и не раз, не два они оправдывались. Пробегал старый год, а в новом многое менялось каким-то чудесным образом, случались встречи, от которых моё движение по жизни поворачивало в нужное мне направление...

Новый год... Ёлка в клубе железнодорожном. Много жизнерадостного люда собирала она. Для этого в зрительном зале убирались ряды кресел, ставилась посредине большая ель и днями детки водили хоровод «в лесу родилась ёлочка»... А виновница торжества источала в воздух густой смолистый запах хвои, сияла огнями, гирляндами и разноцветными шарами и игрушками. От взгляда на это чудо уже поднималось настроение, и мамочки, озабоченные новогодними представлениями, спешили дать своей малышне, как можно больше незабываемых моментов, а возможно и новогоднего чуда. Глазки малышни горели, они верили в чудеса! Это ли не главное, поселить в новеньком человечке веру в чудо и ожидание его, и конечно самыми лучшими волшебниками были их мама и папа...

Вечерами уже взрослые спешили в это место, подогретые кто водочкой, кто вином. Но были и такие, кто в силу своего характера умел находить радостные стороны жизни и мог сам поднимать себе настроение помимо горячительных напитков.

В новогоднюю ночь я был с родителями, понятно, что они не праздновали, но мы с Отцом позволили по стопке водки, Мама не пила... Посидели, поговорили, повспоминали, да и спать легли. Долго ночь содрогалась от выстрелов гуляющей публики, изредка небо освещалось припасённой кем–то искрящей, освещающей ракетой... Она гасла, и темнота опять окутывал посёлок... Хлоп, хлоп – слышались хлопки выстрелов, потом и они стихли... Посёлок вступил в новый для себя год...

На следующий день вечером я пошёл в клуб... Играл ансамбль. Издалека чувствовалось в воздухе движение и веселье молодёжи. Многие знакомые, увидев меня, удивлялись: «Как? Откуда?» Что я мог им ответить, мол, притащился побитый жизнью? Конечно, я отвечал с улыбкою и весело, что приехал повидать родителей, дом и шёл далее к другим знакомым, там также надо было бросить пару фраз и радостно пожать руку. Постепенно толпа подвинула меня в зал, где стояла ель, она была прекрасной, как и ожидалось... Пройдя пару кругов вокруг «красавицы», нарядной и мигающей, осматривал людей, что также двигались, танцевали, веселились самой натуральной радостью встречи нового года... В очередной раз, обводя поверхностным взглядом, я буквально споткнулся им на высокой яркой, не преувеличу, красивой девушке. Волосы прямые густо падали на плечи и ниже, золотистые с отливом каштана. Платье под цвет волос хорошо легло по фигуре, тонкая талия, гибкость, изящность движений... Что такое?.. Кто?.. Не местная... Откуда?

Всё, вечер, танцы перестали меня занимать, я стал следить, пытаясь поймать её взгляд, и мне это удалось. Она увидела меня, и мы встретились глазами. Это то, что мне и надо было. Дело в том, что я всегда взглядом устанавливал невидимую связь с объектом моего интереса, а потом дело техники, отработанной в общежитии до возможного уровня. Я не подходил какое-то время, не приглашал на танцы, но держал связь непрестанно взглядом. Стал замечать, что меня тоже держат в своём внимании, это всегда чувствуется. Установился диалог...

Прошло какое-то время, и сработала связь, меня пригласили на танец, пригласила та, какую хотел, чтобы пригласила... Мы познакомились... Во мне уже не было того застенчивого юноши, каким был, когда оканчивал школу, но не подумайте, не было и наглого. Сразу же я ей сказал, что провожу её, хотя вокруг было немало поклонников. Быстрым взглядом окинула меня, однако не сказала «да», не сказала и «нет». Значит, прозвучало беззвучное «да».

Была ночь... Мы шли по ночному посёлку, в котором большей частью уже были погашены огни, звучал под ногами мой любимый хруст снега... Скрип далеко разносился под ночным небом, было морозно, на него отзывались собаки, побрёхивали... Светила луна... Периодически приходилось потирать нос и щёки, прикладываться к ушам... Опустить уши у шапки было невозможно, ведь где-то во мне сидел пижон, а значит, форс вне сомнения присутствовал. Немногим впереди шла её подруга с молодым человеком и о чём-то заливисто смеялись, мы не прислушивались... Мы были заняты друг другом. Пока дошли до дома, я узнал, что ей семнадцать лет, что она поступала в институт, но не прошла по конкурсу, а теперь работает. Меня смутили её семнадцать лет, вела себя как-то гораздо старше, в её манере говорить, в построении фразы чувствовался взрослый человек, поживший на земле, немало видевший... Откуда? На новогодние праздники решила развеяться, приехала к подруге погостить... А ещё она произнесла странную фразу, которую я не сразу схватил вниманием, и только спустя какое-то время она всплыла в памяти:

— А я знала, что со мною произойдёт что-то хорошее...

Мы договорились встретиться днём и побродить, где-нибудь вне посёлка.

— А ты мне что-нибудь расскажешь...

3

На следующий день мы встретились, она выбежала из дома подруги радостной, бодрой, словно и не было вчерашней ёлки и нашего ночного гуляния. Всё дышало юностью и красотою, а на холоде всё подкрашивалось морозцем особенно, подрумянивались щёчки, запушивались инеем выбившиеся из-под шапки волосы. Глаза, их успел только что разглядеть, в ночи не было такой возможности... Смотрели на меня синью далёкого неба, издалека, из глубины своих юных лет... Они были синие, синие... Опять шевельнулось сомнение, сколько лет этой девушке, если у неё свой глубинный взгляд на окружающее. Ещё вчера отметил, ни тени кокетства, жеманства, игры красивой женщины... Должны быть!.. Почему нет?.. На все вопросы отвечала просто, непроизвольно, чувствовался разговорный язык начитанной девушки, это сразу, не специально, замечалось мною.

Мы гуляли... Я увёл её смотреть плотину, нашу местную достопримечательность и если для многих это вроде лужи большой, то для нас место встреч, воспоминаний, катания на лыжах, гуляния на масленицу, когда всем посёлком выходили на пологий берег и провожали зиму... Провожали по-разному, кто с песнями и танцами, а кто обильным употреблением водочки под блины, лепёшки и ломтики сала... Хороша ты, Госпожа Масленица, честная масленица, широкая масленица, весёлая масленица!.. Эх! народ, разойдись в своей храбрости и умении, да потешь удалью своею, да повесели себя подвигами... Так издавна повелось, на Руси, эту традицию века не слили, она и поныне жива и здравствует.

Мы шли по замёршей плотине, по снегу, густо покрывшему лёд, и я рассказывал о тех днях, когда парнишками весёлыми, днями проводили на берегах её. Временами останавливался, чтобы отдышаться и читал стихи, тогда много знал наизусть. Они волною выливались в пространство и, чтобы не утомить молодое создание, совмещал с какими-то интересными эпизодами пробежавшей здесь жизни... А имена тех поэтов, возможно, впервые ею слышанных, воспринимались ею с интересом.

Мои руки. О чудо! Они вдруг расцвели,
Розы, розы на пальцах моих проросли.
Расцвели мои руки от возлюбленных уст,
От твоих поцелуев руки – розовый куст.
Возвещая о чуде, по тропинке мчусь,
И я плачу от счастья и от счастья смеюсь.
Как отрадно смеяться и не сдерживать слёз,
И о чудо, весь воздух полон запахом роз. [2]

Она была родственной душой, это чувствовалось по взгляду, по тому, как загорались её глазки и освещали их природный блеск печали... Печали? Откуда? Вопрос повисал сам собою, но спросить её не решался.

Подумалось: «Милый ребёнок, когда ты успела пожить и вобрать в себя эти признаки вселенской печали...»

От плотины, нырнув в тоннель под железнодорожной насыпью, мы вышли к улице Первомайской и по ней дошли до аэропорта. Мимо крутящихся локаторов, «Ромашек» ушли за посёлок к «белой будке». Здесь каждый куст был связан с детством, я припоминал и подавал ей весело, с примесью юмора, как всё происходило тогда, когда были сорванцами. Вспомнился момент взрыва пачки пороха, которую я утащил у Отца. Мы заложили «взрывчатку», обложили её камнями и как положено в таких случаях, провели пороховую дорожку от главного ядра взрыва. Подожгли и со всех ног за пригорок... Взрыв прогремел, просвистели над головой камни, мы были довольны.

— Боже, да ведь вас могло покалечить, — возмутилась она...
— Да кто тогда задумывался над таким, мы были здесь, потом там, мы были везде, ты даже не представляешь, какое прекрасное время было...
— Судя по тому, как ты с таким жаром рассказываешь про детство, может ли у меня возникнуть сомнение, — она улыбнулась своей, не преувеличиваю, прекрасной улыбкой, и замолчала слушая...

А меня несло в словесах... Видимо долго молчал, теперь же прорвало плотину запертых в себе чувств, и из меня изливался поток красноречия. И выходило-то, как нельзя складно:

— Вот здесь, — я показывал рукой на небольшой лесок, что подле локаторов, — Наступали фашистские дивизии, и мы с горсткой отважных бойцов держали оборону, до последнего, до изнеможения...

Она недоумённо поглядывала на меня, мол, он что серьёзно?.. Я смеялся, видя её озабоченный вид... Потом и она улыбалась, её смутил мой нарочито серьёзный тон.

А день зимний короток... Незаметно добежал до своего естественного окончания, стало смеркаться, зажглись в домах окошечки, а над крышами из труб взвились дымки свечою. И как всегда залаяли собаки, а куда без них? Обязательное дополнение всех деревень и посёлков...

На завтра она улетала домой. От плотины, где был дом подруги, далековато было до аэропорта. Я предложил ей остановиться у моей сестры, что снимала в то время дом у самого края улицы, возле самого аэропорта, заранее предполагая отказ, но... Она согласилась... И опять прозвучала фраза, странноватая фраза:

— Я не хочу расставаться с тобой!

Мы сходили за вещами, она объяснила подруге суть скорых сборов, та в недоумении, и мы, уже изрядно уставшие прибыли в дом сестры. Хотел уйти после её устройства, но она не отпустила меня. Родителей надо было предупредить, и я это сделал...

4

За окном январская ночь свирепствовала холодом и бушевала порывами ветра, качала деревья. Они под напором раскачивались ветвями и задевали шифер на крыше, неприятно скрежетали. Что-то постукивало, просилось в дом, в тепло, в уют... Чудища могли мерещиться, мало ли их было разбросано по русским сказаниям, да былям... В доме печь с вечера натопленная и вовремя закрытая заслонками, создавала собою тот тёплый комфорт и уют, который особенно чувствуется в зимние вечера и в осенние дождливые дни. Он пуще всего чувствуется на фоне метели, что исходилась под ночным небом, она плакала и завывала...

Мы не спали, не спал ветер, снег и уличные фонари... Я сидел рядом, мне было постелено в соседней комнате, но я сам уже не отпускался от неё... Всё было нереальным, не со мною происходящим. Ещё немногим более суток мы не знали друг друга, а теперь она была рядом, смотрела на меня, разговаривала тихим голосом, тяжело вздыхала... О чём? Что-то своё набегало на неё и заставляло то вздрагивать, то тянуться ко мне... Запах юности, красоты, женщины будоражил меня, но в чистоте наших отношений, внезапно вскинувших нас в высоту, была своя прелесть, была своя высота отношений.

Я смотрел на неё, всё казалось фантастическим, ещё дня два назад, мало что радовало и лишь «надо как-то жить», заставляла поднимать себя и чем-то помогать родителям. Свет неяркий, какой пробивался от уличных фонарей, освещал её лицо, шею... И сбоку на шее у неё трепетала жилка, там билась жизнь своим ритмом, билась, не переставая монотонно, призывно... Я смотрел, не отрываясь, что-то символичное было в этом, контрастно с моей хандрой и ритмично бьющейся жизни... И опять всё говорило, напоминало мне о силе бытия, о её законах, пренебрегать которыми преступлению было подобно... Теперь эта жилка на шее родничком била, словно говорила мне, смотри, как жизнь проявляется, как сильно её зарождение. Как порою маленькая деталь говорит нам о многом и не надо цветистых фраз, заумных речевых построений... В ней, в этой жилке была сама жизнь, которая двигалась по путям человеческого организма, пульсировала...
Так что же мне ещё надо было, чего не доставало? Жизни...

Тихо попросила:
—Почитай мне что-нибудь... Из неизвестных, которых днём цитировал, я уже и не помню их имена...

Тебя, как свод ночной, безумно я люблю,
Тебя, великую молчальницу мою!
Ты — урна горести; ты сердце услаждаешь,
Когда насмешливо меня вдруг покидаешь,
И недоступнее мне кажется в тот миг
Бездонная лазурь, краса ночей моих! [3]

— Как хорошо! а ещё... Ты читай, читай...

Я читал, усиленно выискивая в памяти своей то, что ещё не подавал ей, а ещё, чтобы звучали стихи поэзией, а не рифмованною прозой. Такого много можно встретить в книгах. Часто после занятий в институте, я уходил в городской читальный зал и рылся, да, да рылся среди книг, впервые виденных мною, там был для меня настоящий рай... Сколь мировых имён я для себя открыл, сколько стихов переписывал к себе в тетради, для этого предназначенные... Они и сейчас хранятся у меня, нет, нет, да и открою, почитаю, вспомнится... Сколько помощи получил от библиотекарей, настоящих начитанных, образованных и преданных своему делу работников. Не могу не вспомнить их с великой благодарностью и послать низкий поклон беззаветному их труду по устранению моего невежества.

Страшно мне туманов
затканного луга
и сырых обочин
с палою листвою.
Если задремлю я,
разбуди, подруга,
отогрей дыханьем
сердце неживое. [4]

Стихи, как никогда соответствовали и ночи, и моему внутреннему состоянию, они были любимы мною, поэтому звучали в ночи тихо, но торжественно...

Однако мы большей частью мало разговаривали, как-то не говорилось, молчалось... Но и в молчании вёлся какой-то своеобразный диалог, понятный нам двоим. Совершалось в тишине медленное шествие друг к другу, обычно в таких случаях заканчивающее одним, слиянием, но... Не в этом случае, не в этом... Спросят, ну а как же «это», а никак... Не могло быть «этого», рядом был чистый, доверчивый ребёнок, доверие которого было гораздо сильнее всяких «хочу»... Знаете ли? Так бывает! Разве мог я предать её внутреннее движение ко мне, порыв зарождающейся любви, которому она вменила себя, доверилась!? Не мог!..

Внезапно, незаметно для меня, усталость сморила меня... Полусонная предыдущая ночь, дневное многокилометровое гуляние сказались на мне, я провалился в сон... Долго ли я спал, не знаю, думаю с полчаса, возможно меньше... Проснулся внезапно, от какого-то пронзительного взгляда, который внимательно сканировал меня в полутьме. Открыл глаза, увидел её полусидящую и внимательно смотревшую на меня, это почувствовалось мною. Энергия человеческого взгляда сильна необычайно, исследована поверхностно, значение её велико... Я смотрел на её силуэт, на фоне окна, из которого попадал в дом тусклый свет от уличных фонарей. Она была неподвижна, но поняла моё просыпание. Тихо спросил её:

— Почему не спят твои глазки?..

— Эти глазки тебя любят... Я боюсь уснуть и пропустить столько чудных моментов, которые исчезнут, миражом растворятся, пробегут и их не вернуть. Ты представляешь – их не вернуть... Как же хочется продлить эту ночь! Слышишь, ночь, длись вечно, не проходи!.. — сказала она просто без всякого голосного пафоса, что не поверить ей было невозможно. Говорила искренне, тихим спокойным голосом.

Я посмотрел на неё, глаз не видел, но они были синими и в них читался не по годам развитый, взрослый человек. В её глазах, какие я хорошо рассмотрел при дневном свете, частенько мелькали тени далёкой грусти...

* * *

Утром она улетела... Взревели моторы самолёта, и утренняя дымка унесла её в небесную даль. Со мною остались в памяти синие, синие глаза и медленно катящаяся слеза по её щеке... Где-то в пространстве нашей жизни порвалась струна, зазвучавшая пусть на короткое время дивной мелодией... Этот порыв произошёл позже, временем и пространством, но память об этой мелодии иногда вдруг ясно, властно встаёт и звучит...

— Спасибо тебе, зимнее, новогоднее чудо!

Было ли продолжение?.. Было! но мы остановимся на этом...

                /декабрь 2020 года/

-------------------------------------------
[1] Намёк на мой рассказ «ДОМОЙ. МАГДАГАЧИ»
[2]Строки из стихотворения Хуаны де Ибарбуру «Нежное чудо»
[3] Строки из стихотворения Бодлера Шарля из цикла «Цветы зла»
[4] Стихотворение Лорки Фредерико Гарсия «На мотив ночи»