Часть первая. Везунчик. 7

        В гостиницу Стаса доставил лично Романенко. Было три часа дня.
        – Шамин, командира слышал? Слышал. Это хорошо. Сиди и размышляй, а вообще-то я на твоём месте всё же поговорил с Кравчуком. Мужик он хитрый и если с твоей стороны шагов сделано не будет, наверняка выкрутится.
Дверь за майором закрылась. Стас присел на кровать. На душе было погано, но панического состояния не было. Он понимал, избиение офицера, да ещё старшего по званию,  дело серьёзное и разумнее было всё же найти компромисс. Но по-другому он не мог поступить, ниже достоинства офицера смотреть, как обижают слабого. В чём вина девушки? Только в том, что она подвернулась этому пьяному ублюдку под руку. Встал, прошёлся по комнате, выпил стакан воды, не раздеваясь, прилёг.
Прошедшая бессонная ночь, нервный стресс, вызванный  сложным разговором у командира полка, сделали своё дело – лейтенант забылся тяжелым сном. Очнулся от сильного стука в дверь. Поднялся, открыл дверь. На пороге стоял Михайлов.
        Он удивился.
        – Ефрейтор, а тебя-то какой ветер занёс?
        Ефрейтор переминался с ноги на ногу и что-то прятал за спиной.
        – Так это…, ребята вам поесть сообразили. Вы же под арестом, а питаться надо.… Вот возьмите.
        Михайлов зашёл, поставил на стол пакет, развернул. В комнате запахло жареной картошкой.
        – Ещё горяченькая! Вы уж, товарищ лейтенант, не обижайтесь, это от всей души. А ещё парни просили передать, что уважают вас. Понимаете, у этой девчонки мать недавно умерла, она  жили с ней вдвоём. И Светка вынуждена идти на работу вместо мамы… Да, ладно! Не буду мозги вам забивать. В общем, хорошо вы сделали, защитив девушку.
        Стас был шокирован. Опять ОБС! Бойцы уже утром всё знали? Теперь ему стало понятно утреннее сверхпослушание и улыбки солдат на построении.
        Надо было что-то говорить.
        – Павел, ты как здесь оказался? В самоволке?
        Михайлов обиженно пожал плечами.
        – Вот ещё! Ребят с узла связи привезли вещи их капитана паковать, ну и я напросился подъехать с  ними. Романенко в курсе. А картоху с котлетками это вам Ахмедов сделал. Наверно вкусно, поешьте. Завтра я ещё привезу.
        Парень вытянулся, отдал честь и был таков.
        Стас растерянно стоял у стола и смотрел на кастрюлю с картошкой. Но вот оцепенение прошло, он вновь подошёл к кровати, прилёг.
        Вновь стук в дверь. Это был Романенко.
        – Добрый вечер, Станислав Николаевич. Вкусно пахнет. Что, картошку пожарил? Хорошее дело. Присесть можно?
        Он грузно опустился на стул, оглянулся на дверь и достал из кармана небольшую плоскую фляжку.
        – Давай-ка под картошечку по пять капель, а?
        Стас этому жесту командира удивился не меньше чем появлению Михайлова. Достал тарелки, вилки стаканы, отрезал два куска хлеба. Майор налил грамм по пятьдесят спиртного.
        – Водка, не спирт, не бойся.
        Стас улыбнулся.
        – Мне теперь боятся нечего: в алкаши меня ещё по приезду в полк записали, драчуном и разбойником стал накануне.
        Майор замахал руками.
        – Ты, это… Ты, кончай…. Давай лучше за твоё здоровье.
        Выпили. Майор набросился на картошку.
        – Слушай, а знатная картошка и котлеты что надо. Где ты так научился готовить.
        Шамин понимал, о Михайлове говорить Романенко не следует, кто его знает, как поведёт себя командир, узнав, что замполита подкармливают солдаты. И он просто кивнул головой.
        – Да так, по случаю…
        Командир вновь налил.
        – Послушай, Стас. Дело твоё осложняется, сегодня звонил главный инженер дивизии,  и ему об инциденте стало известно. Настроение у Пал Палыча паршивое. Он конечно демократ и своих не сдаёт, но вот как, во-первых, ему доложат, а, во-вторых, какие он сам сделает выводы – неясно. Я попытался ему объяснить. Однако синяк у майора под глазом, да ещё поставленный лейтенантом, это факт – как его оправдаешь. Ладно, будь что будет. Думаю, командир полка разберётся, он человек справедливый. Давай, за здоровье ещё по одной, да я пошёл, жинка ждёт…
         В этот вечер больше его никто не тревожил. Но был ли покой ему на пользу? Конечно, нет. Стас активен по натуре. К тому же полтора месяца офицерской службы встроили его в сложный механизм армейской жизни, и вынужденное безделье тяжким грузом давило на мозги. Попытался было читать – внимание рассеивалось, он не понимал прочитанного. Заглянул в учебник английского языка, когда-то мечтал стать полиглотом, через полчаса забросил учебник на полку – не идёт.
         Так этот день он и завершил, бездумно и бессмысленно.
         Второй день домашнего ареста был не  менее тяжёл, он бродил по комнате, иногда ложился на кровать, забывался на какое-то время, вставал и вновь бродил. В девять вечера раздался стук в дверь. Может опять Михайлов? Да нет, стук не мужской, уж больно нерешительный. Стас открыл дверь. На пороге стояла девушка, та самая девчушка, которую он защищал в столовой. Лейтенант удивился:
         – Это вы?
         Девушка сделала шаг вперёд. Остановилась. Обернулась в коридор.  Ещё шажок.
         – Разрешите?
         Стас был смущён.
         – Конечно, конечно, заходите…
         Девушка прошла в комнату. Одета она была в темное, далеко не новое, но аккуратно выглаженное платье, на плечах большой тёмно-синий платок. Стас ещё подумал, у его матери был почти такой же.  На ногах лёгкие, не по осенней погоде туфельки. Лейтенант впервые увидел девушку в полный рост. Там, в столовой она казалась совсем миниатюрной,  оно и неудивительно, он видел её на корточках собирающей осколки на полу, позднее сидящей на стульчике в варочном зале, а здесь она стояла перед ним в полный рост. Не такая уж и маленькая… 
         Гостья внимательно рассматривала жилище лейтенанта. Он был смущён.
Комнатка, где он проживал, больше походила на кладовую – две кровати, шкаф, стол, два стула, две тумбочки, три чемодана в углу и ведро у выхода, всего десять квадратных метров – тесновато.
        – Проходите. Вас ведь Светлана зовут?
        Девушка прошла к столу, осторожно присела на стул, как по-женски зябко повела плечами. Лицо её было растеряно. Стас ждал.
        – Да. Меня зовут Света. Станислав Николаевич, я бы хотела вас поблагодарить за то, что вы заступились за меня позавчера, там, в столовой. И хотела бы извиниться.
        И вдруг расплакалась. Закрыла лицо руками, сквозь слёзы слышалось:
        – Я неблагодарный человек… Я предала вас и оговорила. Я…
        Стас пододвинул свой стул ближе к девушке, обнял её за плечи.
        – Ну что вы, не надо, что вы…
        Рыданье стали тише, Светлана успокоилась, осторожно сдвинула руку Стаса с плеча, посмотрела припухшими глазёнками на лейтенанта.
        – Я оговорила вас. Понимаете, оговорила… Сегодня ко мне пришёл Кравчук и приказал никому не рассказывать о том, что он ударил меня, и я не смогла отказать ему, согласилась. Он тут же позвал капитана, его фамилия Симонов, и заставил повторить то, что я ему обещала, но уже под запись. Потом я подписала…
Она вновь расплакалась. Стас уж и не знал что делать. Новости сыпались одна за другой. Враньё Кравчука в кабинете командира, затем Романенко с его уговорами, теперь вот эта девчонка. Они его в угол загоняют. Разве так можно?
        И что теперь ему остаётся?
        Стас встал со стула, прошёлся по комнате, остановился напротив девушки.
        – А вы считаете, я не должен был вас защищать, вы способны молча терпеть унижения, да? Ударили по одной щеке, подставь другую? Ну, знаете, так можно далеко зайти.
        Девушка с мольбой в глазах смотрела на лейтенанта.
        – Простите, вы меня не поняли…. Точнее я вам всего не рассказала. Только не выгоняйте меня… послушайте.
        Глаза Светланы, по-прежнему с мольбой смотрели на Стаса. Он присел на кровать и, как бы приглашая девушку к разговору, повернул к ней лицо.
        – Слушаю вас.
        Светлана поднесла к лицу платочек.
        – Мы с мамой  жили в этом городе вдвоём, снимали квартиру в бараках напротив военных домов. А до недавнего времени жили в Воркуте, я и родилась там. Папа работал на шахте, погиб в восемьдесят пятом году, это был несчастный случай. К маме после смерти папы стал приходить мужчина, звали его Валдис, спустя год они поженились. Отчим долго уговаривал мать уехать из Воркуты, мол, здоровье на этих рудниках потерял и прочее. А родом он был из Смилтене, это неподалёку от нашего города. Мама решилась на переезд и вот мы уехали в Латвию. Жизнь с новыми родственниками не заладилась, родня поедом ела, и мама ушла от Валдиса. А далеко ли убежишь? Из родных у нас только дядька, Алексей Петрович, бобылём в Воркуте живёт. Куда ехать? И вот соседка по дому, там, в Смилтене, познакомила маму со здешней продавщицей магазина военторга, та свела с Кравчуком, и мама пошла работать поваром в дивизион, вот так мы сюда и переехали. Жить устроились в бараке у тётушки Эльзы, вы её наверно знаете, она на рынке сидит, мясом, овощами торгует. Да её все знают. В июле мама сильно заболела, сначала простуда, затем воспаление лёгких и умерла. Всё настолько быстро произошло…
        Девушка всхлипнула и притихла. Стас встал, пересел на стул ближе к девушке.
        – А как же вы жили? Одна… На что существовали?
        Света, посмотрела на лейтенанта, грустно улыбнулась.
        – Как? Кое-какие мамины вещи продала, на эти деньги маму и похоронила. Тётя Эльза кормила, а потом на мамино место пристроила, правда уже мойщицей посуды. Вот так и живу. А позавчера Кравчук намекнул, дескать, будешь лейтенанта защищать, уволю. Что мне было делать. Вот так я и предала вас… не в петлю же лезть. Хотя, после смерти мамы…
        Она вновь притихла, руками закрыла лицо. Плечики девушки дрожали. И вдруг резко повернувшись, Светлана посмотрела на Шамина.
        – А знаете что, я, пожалуй, откажусь от своих слов. Не все же в этом мире такие подлые как Кравчук, люди поймут, что я не по злобе вас оговорила. А?
        В глазах девушки стояли слёзы. Она будто просила Стаса: «Ну, скажи! Ответь! Что мне делать? Помоги!»
        Шамину стало не по себе. Он взял руки девушки в свои ладони. Девичьи ладошки утонули в его крепких руках. Ладонь левой  руки была перевязана, пальчики правой, припухшие от мытья посуды подрагивали. Он погладил раненую ручку. Кожа запястья была удивительно бархатистая и нежная. Он подумал, надо же, совсем юная девчонка, ей бы в шикарных платьях на танцах блистать, а она каждодневно в посудомойке с тарелками и ложками сражается.
        – Давайте так. Вы сначала успокойтесь и перестаньте плакать. Никто вас в этом мире не съест. По крайней мере, я не позволю. Хотите чаю? Вот и прекрасно.
        Шамин поднялся, включил электрический чайник, достал пачку печенья, вытащил из заначки бутылку Рижского бальзама.
        – Ещё из Риги привёз. Сейчас мы закатим пир на весь мир! Присаживайтесь ближе. Могу жареной картошкой угостить, бойцы подкармливают. Что, не хотите? Ну и ладно.
        Разлил чай, чуть капнул в стаканчики ароматного густого напитка.
        – Ну вот, а теперь будем знакомиться.
        Светлана успокоилась. Из сгорбленной, несчастной девчушки, несуразного птенчика, она тотчас превратилась, если не в сказочную лебёдушку, то уж в милую симпатичную девушку, это точно. Стас, разговаривая, невольно удивлялся: улыбка милая и добрая, глазки, слегка тронуты печалью, но очень выразительные и надо же, такую симпатяшку в столовке спрятали.
        Беседу прервал требовательный стук в дверь. Долбила дверь явно не девичья рука.
        Не спрашивая разрешения, в комнату зашла заведующая общежитием.
        – Товарищ лейтенант, вы на часы смотрите, почему после десяти вечера посторонние в комнате.
        Мерзкий характер Ольги Макаровны знали все, и то, что перечить ей не следует, жильцы так же понимали, вот и Шамин, молча поднялся, накинул плащ на плечи, дождавшись пока встанет Светлана пропустил её к выходу и вопросительно посмотрел на Макаровну, дескать, какие ещё будут указания. Та, зорким глазом осмотрев комнату, вышла в коридор и пробурчала вслед жильцу.
        – Они ещё и пьянствуют!
        Стас вздохнул, оно и понятно, бальзаму захотелось…

        Продолжение следует
        http://proza.ru/2020/12/27/716