Рассказы о войне ветерана 563

                А Т А К А  С  Х О Д У

                Повесть

                Автор повести Василь Быков

  Василь Быков, Василь Владимирович Быков(1924-2003)
(белорусс. Васіль Уладзіміравіч Быкаў).
Советский и белорусский писатель, общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны. Член Союза писателей СССР.
Герой Социалистического Труда(1984). Народный писатель Беларуси(1980).
Лауреат Ленинской премии (1986). Лауреат Государственной премии СССР(1974).
Лауреат Государственной премии Белорусской ССР(1978).

Продолжение 11 повести.
Продолжение 10 — http://proza.ru/2020/12/19/1324

  Ананьев докурил и каблуком сапога затоптал окурок.
— Ну, хватит болтать. Пойду пройдусь, — сказал он и, толкнув меня, встал. — Вы тут хотя не все спите. Не курорт вам.
Мы не спали — мы сидели и прислушивались. Слышно было, как он вылез и прошлёпал по грязи к траншее. Как только его шаги затихли вдали, Цветков потянулся руками к ящику, зазвякал там чем-то, наверно искал свою флягу. Стало тихо и скучно.
Кое-как притерпевшись к боли в плече, я, кажется, начал дремать. Ощущения реального путались, размытая явь перемежалась случайными видениями прошлого, обрывками каких-то фраз, мыслей.
Снаружи в траншее кто-то всё ещё долбил ячейку, «тук-тук» — раздавалось за моей спиной, и постепенно в полудрёме я начал воспринимать этот звук, как знакомый полузабытый стук топора в детстве.

  Тем летом мы строили новую хату, вернее, строил её отец. Стоит закрыть глаза, как явственно видишь его худощавую, в неподпоясанной рубахе, полусогнутую фигуру на срубе, корявые большие ступни, упёртые в смолистые бока брёвен — отец зарубает углы. Целое лето под это «тук-тук» отцовского топора я засыпал вечером и просыпался утром на зорьке. Позже, когда приходило время завтрака и мама ласково-тихим голосом будила нас, ребятню, в клуне, стука уже не было слышно, потому что не было отца — в это время он давно уже зарабатывал трудодни в поле. Я не знал, когда отец спит, не видел его хотя бы минуту в праздности, он и курил на срубе, не выпуская из рук топора, ел стоя, накоротке, спешил, не ходил — всегда бегал, сгружал, нагружал камни, сам поднимал тяжёлые брёвна, пилил, бесконечно тесал. И так всё лето — без выходных и праздничных, в жару и ненастье — раненько по утрам, в полдень, до глухой темноты вечером. За жадность к работе отца даже прозвали тогда Двужильным. Но он не был двужильным — я видел, как отец уставал, и как ему было трудно: просто нам нужен был дом, новая изба — старая, струхлевшая хатёнка уже влезла по самые окна в землю, прогнила, не защищала от ветра, а зимой промерзала по всем четырём углам, мы, ребятишки, часто простуживались, и мама плакала, приговаривая, что эта халупа её вгонит в гроб.

  И вот отец взялся строить избу, заверив мать, что кровь из носу, а зимовать будем в новой, хватит, пожили в старой. Мать кротко улыбалась, тут же гася улыбку вздохом, — она-то знала, во что обходится всем нам эта новая изба. В тот год мы почти перестали видеть молоко (разве что простоквашу к картошке), масло, яйца, творог, остатки парсючка из кубла также ушли на базар да зимой на толоку, когда вывозили из леса брёвна. А ещё нужны были оконные рамы, доски на пол, кирпич для печки. Помощи нам ниоткуда ждать не приходилось. Но коль отец так сказал, то появлялась уверенность, потому что он у нас был не только двужильный, но и упрямый, прямо-таки одержимый, если хотел чего-либо добиться.
Он будто чувствовал, что ему уже немного осталось, и спешил, стараясь как можно скорей подвести под стропила наш небольшой, смолистый, полный лесных таинственных запахов дом.

  До стропил оставался недорубленным один последний венец, когда отца не стало. Месяц мы непростительно проволынили — было не до строительства, а зима надвигалась в свои извечные сроки, стоял в огороде сруб с воткнутым в углу топором — отец как воткнул его с вечера, так больше уже и не вынул. Мама погоревала, поплакала и однажды, управившись с домашними делами, забралась на сруб да обеими руками с усилием вырвала из щели топор. Было мучительно глядеть, как она тюкала там, и тогда на сруб залез я. У меня вроде получилось сноровистее, хотя, конечно, далеко не так, как у отца, и всё же я дорубил не дорубленный им угол. Правда, немного зацепил острой пяткой колено, прорубив брюки.

  С тех пор началась моя плотничья страда. Самым мучительным было вставать на заре. Мать будила меня в три приёма, и уже я вместо отца поднимал поутру своим стуком младших сестрёнок — так каждый день до глубокой осени. Школа меня мало интересовала, учиться в седьмом классе, в общем, было несложно, куда более серьёзные дела занимали меня. К вечеру, прибежав с колхозной работы, ко мне на сруб лезла мать, вдвоём мы передвигали бревно, поднять которое с земли помогал кто-нибудь из соседей. Когда же никого поблизости не было, приходилось поднимать вдвоём. Сначала мы клали его концом на изгородь, потом поднимали на середину сруба и в третий приём, став на скамейку, водружали конец бревна наверх. Потом таким же способом поднимали второй конец. Так и дорубили, ставить стропила помог дядька Игнат, крыл соломой мамин родственник из соседней деревни. Остальное доделывали сами с матерью — это было нелегко, вечно не хватало того, другого. К зиме мы всё же вошли в свой новый дом, окна в который поставили из старой хатёнки, двери тоже. Пола ещё не было вовсе, но печку сложил самый лучший в округе печник (с ним расплачивались потом несколько лет), и в первый же вечер, пригревшись возле её сырого ещё, пахнущего глиной бока, мама, всплакнув, сказала:
— Как-нибудь будем жить, детки.

  Детство моё в то лето и кончилось — началась работа, а работящее нашей семьи вообще не было в деревне. Без отца надеяться было не на кого, кусок хлеба надо было заработать самим. В первый же год мама выгнала 430 трудодней в колхозе, я 210, Ленка и та 60. Одна лишь Наталка оставалась дома, но в её обязанностях были корова, куры, трава, прополка грядок. Все у нас имели свои дела и свои обязанности, и хотя приходилось трудно, порой голодновато и холодно, казалось, что, в общем, вполне терпимо. Ведь до войны было ещё целых три года.

                Продолжение повести следует.