Давай закурим...

     Дом стоял на перекрестке. Конечно, мимо будут ездить машины, летом пыль полетит, но зато будешь в центре всех местных событий, на пересечении всех путей – кто-нибудь нет-нет, да заглянет. И ещё возле дома росла большая старая яблоня. Она-то в конечном счете и решила вопрос о приобретении именно этого дома – Татьяна любила яблони. Не из-за яблок, к яблокам она была равнодушна – ей нравилось само дерево.
     Это был обычный деревенский дом. После ремонта, некоторой перепланировки и пристройки просторной веранды с северной стороны, Татьяна признала его годным и решительно переехала, несмотря на лицемерные протесты сына, который был конечно же доволен – мать оставляла его одного в двухкомнатной квартире (надо заметить, что сыну было за сорок). С собой она прихватила двух своих любимых «чихуашек». Кроме того, специально для охраны дома и Татьяны с собачками, был куплен щенок московской сторожевой, так сказать, «на вырост». Он, будучи ещё в щенячьем состоянии, производил внушительное впечатление. Впрочем, по уверению знакомых, обосновавшихся в соседней деревне, место было тихое.
     Татьяна быстро сходилась с людьми и вскоре обросла знакомыми, как корабль ракушками. Всех приходящих угощала чаем с конфетами или подносила рюмочку-другую, и была в курсе всех деревенских сплетен и новостей. Аборигены-люмпены пытались занимать у нее деньги, она и им не отказывала, хотя ограничивала кредит пятьюстами рублями, и пока долг не вернут, не давала ни копейки, впрочем, вместо денег иногда принимала отработку – дров наколоть, снег почистить, да мало ли в деревенском хозяйстве работы, которую самой делать тяжело или недосуг.
Деревенские иногда интересовались, как ей живется на новом месте, и этот интерес начал удивлять её, но потом ей рассказали, что прежний хозяин, у наследников которого она купила дом, был запойный пьяница и как-то, под пьяную руку, повесился в горнице.
     – Ну и где та горница, – говорила Татьяна, – Мы ж перестроили всё, да и что мне до покойников, живые бы не обидели.
     Живые не обижали. Напротив, Татьяну в деревне уже почти считали местной. По крайней мере, для дачников, которым принадлежало большинство домов в деревне, она, проживающая там круглый год, а не только летом, она была своего рода справочным бюро, куда можно обратиться в случае той или иной нужды. Да и старожилы этих мест привыкли к ней и обращались по имени и на «ты».
     Татьяна, человек городской, постепенно обжилась в деревне. Днём ухаживала за своей псарней, занималась домашними делами, которые, что в городе, что в деревне везде одни и те же: приготовь-поешь, помой-прибери. Одиночество не особенно тяготило её: после развода с мужем она жила практически одна, повзрослевший к тому времени сын постоянно где-то пропадал. Она даже в театр ходила одна. При этом Татьяна отнюдь не была нелюдимой, напротив с людьми сходилась легко, но также легко и расставалась, не испытывая особенной нужды в постоянном обществе. Деревенский досуг коротала в интернете на форумах собаководов, где у нее было много приятелей. Знакомства, завязавшиеся на собачьих выставках, потом поддерживались беседами онлайн. Сын с невесткой регулярно навещали ее, пополняя запасы, да и сама она время от времени выбиралась в ближний город – на рынок, в парикмахерскую, в театр.
     Единственное, что немного портило ей иногда настроение, это отсутствие собеседника, когда вечером, закончив дела по хозяйству и устав от интернета она выходила с сигаретой на крыльцо. Было бы неплохо посидеть на крылечке, покуривая и ведя между двумя затяжками необременительную лёгкую беседу о том – о сём. Но чего нет, того нет…
     Как-то под вечер, Василий – почти сосед (он жил через два дома), заглянул к ней, против обыкновения причесанный, в костюме, по деревенским меркам вполне приличном, хотя несколько помятом, и даже при галстуке. Татьяна не удивилась такому парадному виду – она давно ничему в нравах и обычаях аборигенов не удивлялась – и пригласила выпить чаю. Гость от чая, однако, отказался и некоторое время они обсуждали последние деревенские новости: у Эдика, местного бутлегера, конкуренты пытались отбить часть клиентуры, но он не позволил, а Людка с дружком опять в загуле, Сашка-Церетели подрядился обустроить колодец «афганцам», но пока не сговорились о цене, а у самой Татьяны в комнатах опять с утра табаком воняло, она-то сигареты курит и не в доме, а на улице, а тут прямо «Беломор» какой-то… Потом темы иссякли, и Татьяна начала гадать о цели своего визитера – денег что ли пришел занять? – ну не за-ради же пустой болтовни притащился, и тут Василий, откашлявшись, начал:
     – Ты, того, Татьяна… ну в общем… короче, я вот подумал – у тебя дом, у меня дом… А нах...й нам два дома? Давай один продадим, а в другом жить-поживать будем?
     – Я что-то не пойму, - сказала Татьяна, - Ты свататься что ли пришёл?
     – Ну навроде того. Так какое твоё решение-то выйдет?
     – Я думаю, что нам и так неплохо. У каждого свой дом, и каждый сам по себе. По крайней мере, я пока не вижу необходимости что-то менять, - строго сказала Татьяна, передвинув чашки на буфете.
     – Ну ты того, ну не серчай, значит. Я ведь не в обиду, а для обоюдной пользы… ты, значится, всё ж-таки подумай, может и надумаешь, а я, того, пойду, пожалуй…
     Проводив незваного гостя до калитки, Татьяна вернулась в дом и начала мыть посуду, оставшуюся от обеда. Надо бы погулять с кобелём, да уже темнеть начало, может выпустить его побегать по саду, а самой посидеть покурить на крылечке? Размышляя, Татьяна машинально принюхалась – опять пахнет табаком. Что за напасть, вроде гость не курил, от него что ли запах остался? Да и не пахло от него табаком, перегаром – да, а табаком – нет…
     Сумерки в углу словно шевельнулись, запах стал сильнее.
     – Пора бы свет зажечь, – вслух сказала сама себе Татьяна. – Да проветрить что ли, эта вонища беломорная меня с ума сведёт…
     – Ну, уж сразу и вонища, – возразили из угла. – И не «Беломор» вовсе, а «Казбек». В жизни «Беломор» не курил…
     – Ты что ли не ушёл ещё, Вась? Вроде я и калитку за тобой закрыла, чего тебе опять понадобилось? Забыл что? – удивилась Татьяна.
     – Да не Василий я, Иван, хозяин здешний, то есть. Дом ты мой купила, у племяша моего беспутного. Уж не знаю, как тебя числить – и не квартирантка вроде, раз купила дом, а ежели хозяйка – я тогда кто выхожу? Приживал?
«Так, – подумала Татьяна, – глюки начались от одиночества? Вроде не сплю и жара нет. Может, правильно соседи советовали, попа призвать, дом освятить, хоть и не верю я в эту ерунду…»
     – Вот и не верь, – поддержал голос. – И попа не надо. Что я тебя, обидел чем? В стену не стучал, посуду не бил, как другие, которые шутковать да пугать попусту народ любят. А что курю иногда, так без курева уж совсем невмоготу. Ты ж и сама балуешься, я ж всё вижу, ну и других не суди.
     – Ты что же, выходит, привидение что ли? Вот уж не думала, что на самом деле…
     – На самом – не на самом… Я вот как тогда очухался, уже после всего, ну, ты понимаешь, сам поверить не могу. Вроде и живой, вроде и нет. А вот словно бы к дому этому приставленный – за порог никак, только разве на крылечко выйти, да и то в сумеречках…
     – В сумеречках, значит… И чего ты теперь-то хочешь? Права качать? Выживать что ли меня собрался?
     – Чего мне тебя выживать? Я смотрю, ты женщина спокойная, хозяйственная. Живи себе, мне ж не жалко. Только вот что я тебе скажу, ты с Васькой-то не связывайся. Балабон он беспутный и пьяница. Три раза женился, и все бабы его бросали… Ни с одной женой ужиться не смог, потому и живёт один, а без бабы в хозяйстве тяжело. Прибрать там, постирать, еду сварганить. Вот он к тебе и клеится, да деньжата от продажи дома ему бы не помешали, надоела поди самогонка-то, чего получше захотелось…
     – А тебе-то что?
     – Мне-то ничего, только не могу я смотреть как хорошего человека обдурить хотят. Пойдем-ка вот, лучше на крылечке посидим, покурим. Мне ж тоже компания иногда требуется…
     Вышли они на крылечко, присели на ступеньках.
     – А чего ты вешаться-то решил? – спросила Татьяна. – По пьяни что ли?
     – Скажешь тоже… Хотя конечно, не без этого. А только скажу я тебе, тоска меня взяла, жизнь-то вроде как на закат повернулась, а я как был дурак дураком, так и остался…  А ведь поначалу механиком я хорошим был, руки, говорили, золотые… ну да что теперь, а вот давай-ка закурим, да расскажи мне, как деревня-то наша живет, что вокруг творится. Скучно мне в четырех-то стенах. А я обещаю тебе больше в горнице не курить…
     Так и повелось у них с тех пор. Вечером Татьяна выходила покурить на крыльцо, рядом неизменно присаживался Иван и слушал, как Татьяна рассказывала ему последние деревенские сплетни или новости из телевизора, а он вставлял свои комментарии.
     Редкие прохожие удивлялись, сидит женщина на крылечке, курит и сама с собой разговаривает. Им было невдомёк, что Татьяна наконец-то нашла, с кем покурить…