Её жизнь под знаком Овна... Гл. 8, 9 и 10

        Повесть. Её жизнь под знаком Овна, его жизнь на чаше Весов

                Глава 8. Прозрение

   По возвращении из пансионата она узнала, что её муж запойный алкоголик. Узнала… и ничего не поняла.
   Она, девочка, выросшая в любви и заботе в семье, где никто никогда не пил, не курил, не ругался матом, была уверена, что каждый человек, кем бы он ни был, всегда может взять себя в руки и не опускаться до состояния пьяной скотины.
   Конечно, она видела временами шаткие фигуры пьяненьких мастеровых, недалеко от заводской проходной подпирающие заборы в пятницу вечером, или храпящие в тени тех же заборов в субботу утром, но всегда брезгливо отворачивалась от них, считая этих «алкашей» слабыми, никчемными людьми. Не бывало доселе среди её друзей и знакомых таких, кто не мог бы контролировать себя, не отдавая себе отчёт в своих мыслях и поступках.
   И вдруг, вернувшись с работы домой, а теперь её домом была малюсенькая комната в коммуналке на Бауманской, она застала странную картину: супруг спал на диване, в комнате было накурено и пахло какой-то кислятиной, хотя никакой еды или питья на столе не было. Это было ненормально: во-первых, потому что он старался в квартире не курить (обычно выходил на лестничную клетку или высовывался окно), во-вторых, потому что не имел обыкновения спать днём, а тут похоже было, что и на работу в свой НИИ он нынче не ездил. Хотя на улицу, по всей видимости, он всё же выходил. Об этом свидетельствовали валявшиеся на полу рядом с диваном его полушубок и сапоги, оставившие на паркете мокрый след от растаявшего снега.
   – Привет! Что с тобой? Ты часом не заболел? – попыталась разбудить она спящего мужа.
   Но в ответ получила лишь нечленораздельное мычание.
   В тревожном недоумении она вышла на кухню, чтобы поставить на плиту чайник и чего-нибудь перекусить. На кухне её тоже ждал невесёлый сюрприз в виде ворчащей соседки Марьи Васильевны, которая имела обыкновение приходить во все места общего пользования именно тогда, когда по возвращении с работы ей надо было что-то срочно постирать или приготовить.
   Грубая, малообразованная, но очень говорливая пенсионерка Марья Васильевна, всю жизнь проработавшая вахтёршей в каком-то КБ, молодую соседку невзлюбила, поскольку та не проявляла желания вести с ней беседы на какие-либо повседневные темы. И хотя общалась «молодуха» с ней исключительно вежливо и спокойно, всё же Марья Васильевна чётко улавливала её холодность и отстранённость и называла за глаза «гордячкой». А в глаза стремилась высказать всё своё неудовольствие сложившимся положением дел: и посуду де её супруг оставил в раковине грязной, и ноги в прихожей не вытирает, и квартиру-то прокурил и всю загадил… И на вопрос: «Как же Вы всё это терпите, живя с таким соседом столько лет под одной крышей, которой тоже, вероятно, скоро стукнет лет сто?», старушка не нашлась, что ответить, и потому завопила во весь голос, что вот опять очередная кратковременная жена-грязнуля непутёвого соседа свалилась на её голову, и терпеть она энтого не желает.
   Однако её надежды на то, что после этого заявления молодка начнёт выпытывать у неё информацию про предыдущих жён, не оправдались. Новая жена пропустила все её причитания мимо ушей, молча вымыла грязную посуду, неосторожно оставленную супругом, налила себе чай и удалилась в свою комнатушку, гордо «задрав нос», как обычно высокомерная и неприступная.
   – Ох, и намучаешься ты с ним, девка! Зря меня слушать не хочешь, – только и успела кинуть вслед уходящей соседке Марья Васильевна, размышляя над тем, как бы ей половчее супругов рассорить. Авось, разведутся, разбегутся, и она опять будет на кухне полноценной хозяйкой. Михаил-то вон дома редко бывает, приходит, практически, лишь переночевать. И никто ей тут не мешает жить в своё удовольствие. Предыдущие-то все его жёны быстро испарялись, она умела вливать в их уши каплю за каплей отравленную информацию, иногда и откровенную ложь.
   Хотя, по правде сказать, ей и стараться-то особо не приходилось, потому как сосед своим неуживчивым характером все свои браки сам благополучно разрушал и баб своих со свистом выгонял. А иные и сами опрометью сбегали. Наверняка, и эта девочка долго тут не протянет. Видать, молоденькая совсем, жизни не знает. А уж строит-то из себя, строит! Иж какая цаца! Посмотрим, как ты в скорости слезами умываться начнёшь!
   Когда она вернулась в комнату с чашкой чая, муж уже не спал. Он упорно старался натянуть на себя сапоги, что получалось крайне плохо, так как правый сапог не хотел налезать на левую ногу и наоборот.
   – Что ты делаешь? Ты пьян? – спросила она, не веря своим глазам.
   – Есть немного, – ответил он каким-то сиплым голосом. – Но ты не волнуйся, всё нормалёк! – И он криво усмехнулся.
   Затем всё-таки справился с сапогами, натянул полушубок и, пошатываясь, направился к дверям.
   – И куда ты в таком виде собрался? Тебя же из дому выпускать нельзя!
   – Это я сам решаю, надо мне идти или нет. Тебя забыл спросить!
   И он ушёл, оставив её в глубокой задумчивости.
   Когда он вернулся, она уже спала. А когда утром она уходила на работу, он ещё спал, а полушубок и сапоги опять валялись на полу у дивана.
   Вечером, вернувшись с работы, она застала дома у них свекровь, которая готовила шприц и ампулы, чтобы поставить уколы сыну, который сидел у стола в кресле и на сей раз не спал.
   Она попыталась выяснить, что случилось с их «солнышком», но свекровь нынче оказалась на удивление неразговорчива, от ответов уклонилась и, сделав уколы, быстро уехала домой, предварительно проверив все шкафы и полки на предмет обнаружения выпивки. Бутылок нигде обнаружено не было, зато отыскалась наполовину пустая трёхлитровая банка браги, которая была извлечена из дальнего тёмного угла плательного шкафа. И её содержимое было быстро спущено в туалет, пока сын курил на лестничной клетке. А невестка получила инструкции никакого спиртного дома никогда дома не держать, но в подробные объяснения свекровь пускаться не стала, сказав, что всё необходимое она узнает от своего мужа.
   А муж сказал, что мама делала ему уколы с сильнодействующими препаратами, чтобы предотвратить запой. И что ничего страшно не произошло.
   Он: Ты не удивляйся, у меня сейчас температура поднимется, и колотить начнёт.
   Она: Колотить? Как это?
   Он: Ну начнётся сильный озноб, лихорадка. Будет сильное сердцебиение и будут сильно дрожать руки и вообще всё тело.
   Она: Но это же жутко вредно! Зачем делать подобные уколы? Неужели нельзя без этого обойтись?
   Он: Нет, нельзя. Просто нужно немного потерпеть. Сейчас меня оттрясёт, и всё пройдёт.
   Она: Не понимаю. Да, помню, ты говорил, что выпиваешь. Но я думала, как все: хочу пью, хочу не пью. Ведь на свадьбе ты пил, как все, да и раньше – помнишь, когда я бутылку шампанского притащила, и мы её вдвоём выпили? Никаких признаков запоя у тебя не наблюдалось.
   Он: Да, тогда было всё нормально. Я ведь вообще стараюсь не пить. Могу несколько месяцев совсем не пить, и даже не тянет. А потом как накатит… И уже невозможно не пить.
   Она: Неужели у тебя не хватает силы воли сказать нет и не принимать эту отраву?
   Он: Ты не понимаешь. Воля и разум здесь уже не работают. Отключаются они. Но ты не волнуйся, сейчас у меня запоя нет. Бог даст, пронесёт. И врачи помогут.
   Она: Врачи? Какие? Ты больничный взял что ли?
   Он: Ну медички меня всегда любили. Вот знакомая врачиха больничный оформила. Но я имел в виду не её, а наркологов. Есть у меня парочка знакомых классных специалистов, которые в случае чего помогут. Только берут, суки, дорого.
   Она: Так вот на что ты деньги копишь?! На наркологов?
   Он: Да, но не только. Я всегда с зарплаты откладываю: и на чёрный день и … кстати, надо новый холодильник купить. Поучаствуешь? Вроде хозяйство у нас теперь общее.
   Она: Холодильник, действительно, нужен. А то твой старый ничего не морозит уже. И размером немного побольше желательно. Конечно, поучаствую, по мере сил.

   Через пару дней она укатила с группой немецких туристов, приехавших в Россию на фестиваль «Русская зима» в поездку по городам Золотого кольца. И Новый год они праздновали порознь: она в Суздале – с блинами, водкой, икрой, катанием на тройках и прочими увеселительными мероприятиями, входящими в программу, а он – сначала дома с мамой, а потом с друзьями в своей «берлоге». Никто из них не жалел о кратковременной разлуке, не печалился по поводу того, что встречают Новый год не вместе. Поздравили друг друга по телефону и… всё.
   Из поездки она привезла ему новогодний подарок – расписной жёстовский поднос (подноса, действительно, категорически не хватало в его доме, поскольку все чашки-тарелки из кухни в комнату приходилось постоянно таскать в руках), большой и очень красивый.

   Он же покупкой подарков себя обременять не стал. И заявил, что никакие праздники в принципе не празднует и не признаёт, а посему никому никаких подарков не покупает и не дарит.
   Он: Глупо это! Пустой расход времени и средств.
   Она: Почему ты так говоришь? Разве тебе неприятно, когда тебе что-то дарят?
   Он: Как правило, дарят всякую ненужную фигню: и выбросить жалко, и девать некуда. Лучше деньгами. Всё, что нужно, я сам себе куплю.
   Она: Но разве столовый сервиз и ваза, которые нам подарили на свадьбу, – это ненужная фигня?
   Он: Сервиз – фигня нужная, поскольку постоянно посуда бьётся.
   Она: Ага. Особенно часто в твоих руках, как я заметила.
   Он: Это ерунда. К счастью. А вот вазу куда девать? На хрен она тут?
   Она: Объясняю для несведущих: ваза – для цветов, дорогой! Чтобы ты мне цветы покупал, и как можно чаще, а я их в эту вазу ставить буду.
   Он: Никогда я бабам цветы не дарил и дарить не собираюсь.
   Она: Да… тяжёлый случай!
   Он: Да, вот такое я говно, и меня уже не изменить! Придётся тебе принять это.
   Она: Бедненький! Как же тебе самому с собой жить-то трудно, наверное…
   Он: Я привык, не жалуюсь.
   Она: Ну хорошо. С подарками я поняла. А почему ты праздники-то не любишь? Тоже деньги тратить жалко?
   Он: Ты не права. Я не жмот. Просто не признаю всякую сентиментальную чепуху. А праздники не люблю, потому что все бухают, а мне нельзя. Да и дома без дела сидеть скучно.
   Она: Да ты просто счастливый человек, раз тебе дома заняться нечем! Вот у меня так не получается: всегда какая-то работа найдётся.
   Он: Ты женщина, и это твоя святая обязанность – дом вести и мужа ублажать.
   Она: Только в пределах разумного. Домостроя тут не будет! Не надейся, что в моём лице ты получил горничную, повариху, мамку-няньку и девушку по вызову в одном флаконе!
   Он: Не получу, говоришь? А жаль!
С этими словами он притянул её к себе и стал целовать.
   Он: Не злись, недотрога! Я действительно не знаю, какие подарки тебе дарить. Лучше скажи, чего ты хочешь, и мы купим тебе это.
   Она: Да неужто? Что я слышу! Ты решил изменить своим принципам?
   Он: Пользуйся моей добротой! Пока мужик женщину хочет, он на многое готов. Но учти – в пределах разумного. На бриллианты денег всё равно нет!
   Она: Не волнуйся, бриллианты не требуются. Алмаз вообще не мой камень. Мой камень – сапфир. И потом ты мог бы уже заметить, что я достаточно равнодушна ко всяким украшениям и побрякушкам.
   Он: Это удивительно и не может не радовать! Надеюсь, соболью шубу тоже выпрашивать не станешь. А то моя последняя жена мне проходу не давала, каждый день требовала ей шубу норковую купить! До сих пор как вспомню, так вздрогну…
   Она: Я шубы не ношу в принципе.
   Он: Уже легче. Так чего же ты хочешь?
   Она: Хочу в театр.
   Он: Чего?
   Она: Не волнуйся, билеты я сама куплю. Ты будешь моим сопровождающим. Не хочу идти одна.
   Он: Но ты же знаешь: я эти театры, выставки и прочую мутотень на дух не переношу. Сходи с подругой, меня не тащи!
   Она: Вот как?! Но ты же только что обещал мне подарок!
   Он: Я и не отказываюсь. Подарок так подарок.
   Она: Так вот поход в театр – это и есть подарок. Дал слово – держи!
   Он: Ох! Говорила мне маманя: «Женись на деревенской», не было бы проблем… Никаких тебе рассуждений о высоком искусстве и прочих заморочек! Щи да каши, да мужа ублажать…
   Она: Так чего же не женился-то?
   Он: А шут его знает…
   Она: Хочу в Ленком!
   Он: Ладно уж, так и быть сопроводю тебя в теантер. Раз тебе этого так хочется, но только один раз!
 
                Глава 9. Куда делась жена?

   Ещё через неделю она поняла, что беременна. Судя по срокам, что определил врач в женской консультации, ребёночка они заделали в том самом пансионате, где проводили свой короткий медовый месяц. Она тут же сказала об этом мужу и заявила, что независимо от его планов, решительно настроена этого ребёнка рожать.
   Вид у него в этот момент был слегка обалдевший и, как ей показалось, даже немного растерянный, чего она вообще за ним ни разу пока не замечала. Но вербально отреагировал он на эту новость совершенно спокойно.
   Он: Ну что ж… Рожать так рожать. До сих пор у меня своих детей ещё не было. Но если ты так решила… Что ж так тому и быть, я от своих детей отказываться не собираюсь.
   Она: Похоже, восторгов по этому поводу ты не испытываешь?
   Он: А чего восторгаться-то? Начнутся крики, плач, бессонные ночи.
   Она: Ничего не поделаешь. Такова природа человеческая. И ты таким когда-то был.
   Он: Все мы младенцами были. Я же говорю – не отказываюсь. Но предупреждаю сразу, воспитание младенцев считаю бабским занятием. Меня в это дело не втягивай! Деньгами помогу, естественно, но вот пелёнки-распашонки, детские сопли и прочие радости – это без меня. В этом участвовать не буду.
   Она: Неужели ты вообще не собираешься принимать участие в воспитании собственного ребёнка?
   Он: Ну почему же?.. Когда оно подрастёт, человеком станет…
   Она: Это когда же интересно? И почему «оно»?
   Он: «Оно» – в смысле дитё. Ещё же неизвестно, кто там получится – мальчик или девочка. Лучше б, если бы родилась девчонка?
   Она: Это ещё почему?
   Он: Не хочу пацана. Вдруг алкоголиком станет, как я.
   Она: Не говори глупостей. Это совершенно не запрограммировано.
   Он: Но риск всё равно есть.
   Она: Жизнь вообще штука рисковая. Предлагаешь не жить? Это вопрос риторический. Не отвечай. Но ты так и не сказал, когда же всё-таки собираешься начинать принимать участие в воспитании ребёнка? «Когда он станет человеком» – это когда?
   Он: Ну… когда в школу пойдёт, когда соображать начнёт.
   Она: Если ты начнёшь воспитывать ребёнка с 6–7 лет, считай, что опоздал с воспитанием навсегда! Воспитывать чадо надо начинать прямо сейчас, даже пока оно ещё в утробе матери. Даже сейчас с ребёнком надо разговаривать, посылать ему позитивные сигналы, говорить, что он любимый, желанный и прочее. Давать ему слушать красивую музыку…
   Он: Стоп! У меня уже голова кругом! Ты что думаешь, что он слышит, о чём мы тут беседуем?
   Она: Конечно, слышит и всё воспринимает! И это не я так думаю, это давно установлено наукой.
   Он: Ё-прст… Ну, извини, музыку ему сама включай! Только, пожалуйста, в моё отсутствие. Да и разговаривать, прости, с твоим животом я не буду. Не понимаю я эти сюси-муси!..
   Она: Но, по крайней мере, не расстраивать меня, не играть на нервах ты можешь? Ведь это очень вредно для плода!
   Он: Ох! Обещать на все сто не могу. Но постараюсь…

   Однако его обещания остались лишь благими намерениями и так и не претворились в жизнь. Запой его всё же не миновал. Пару дней он ещё держался на каких-то препаратах, а потом запил по-настоящему, то есть до потери ориентации во времени и пространстве.
   Поначалу она ещё пыталась как-то с этим бороться: искала и выбрасывала заныканные по углам бутылки портвейна и ещё какой-то дряни, старалась, когда он не спал и пребывал в вертикальном, то бишь сидячем, состоянии, заставить его хоть что-то съесть – три ложки супа, полкотлетки… Получалось не всегда. Замывала грязные лужи на полу от снега и грязи, которые он периодически притаскивал в их комнату, стирала грязную одежду (видно, где-то падал на улице). И всё время пыталась взывать к его рассудку, к совести, чувству самосохранения, наконец.
Но он ничего не воспринимал, похоже, даже и не слышал. Он находился в каком-то сомнамбулическом состоянии, более похожий на зомби, нежели на человека.
   Автоматически вставал с дивана, автоматически натягивал на себя какую-то одежду, куда-то уходил, точнее, уползал, но всегда возвращался – «на автопилоте», как невесело он пошутил однажды. Нет, он не буянил, не скандалил, не кричал, вообще старался ни с кем не общаться и никому не попадаться на глаза. Но ей от этого легче не было. Она впервые поняла, насколько страшна эта болезнь, которая забирает у человека всё – рассудок, привязанности, желания и чувства. Рядом с ней находился теперь совсем другой человек – совсем не тот, за которого она вышла замуж и которого полюбила. Это был и не человек уже, а какое-то подобие человеческой личности.
   Она осталась один на один с этим его недугом и не знала, как быть. Мамочка его больше к ним не наведывалась, уехала в какой-то санаторий. Напоследок сказав, что ей нужно немного потерпеть, это, мол, всё пройдёт. Она терпела, сколько было сил, а потом рискнула позвонить его отцу, чтобы спросить совета, и услышала от него страшную фразу: «Это распущенность и ничего более. Брось его! Уходи!»
   Она:
   – Вот ты и у разбитого корыта, подруга! Не послушала мамочку, а ведь она тебя предупреждала! – говорило ей её второе внутреннее «я».
   – Любовь зла… – пыталось отшучиваться «я» первое.
   – Ага. Вот козла и получила! Весело теперь?
   – Совсем не весело. Но неужели нет выхода? Так не бывает!
   – Тебе не выход надо искать, а о здоровье будущего ребёнка думать! Ты же нервничаешь каждый день! Временами совсем не спишь! Посмотри на себя в зеркало: бледная, круги под глазами, а в глазах тоска и мука…
   – Я не привыкла так просто сдаваться! Я же вижу, что он и сам не рад. Ему плохо!
   – И ему плохо, и тебе! Но сейчас ты должна заботиться, прежде всего, о себе, если вообще хочешь сохранить своего ребёнка!
Возразить на это было нечего. Она, действительно, не знала, как жить дальше, что делать, что предпринять.
   Ещё какое-то время она пыталась сопротивляться, но когда в очередной раз он вернулся из похода за выпивкой не один – его привели, вернее, приволокли на себе две разнузданного типа поддатые девицы, она поняла, что больше вынести этого не сможет. Потихоньку собрала самые необходимые вещи и уехала к родителям, в свою прежнюю девичью комнату, из которой, кажется, и съехала-то ненадолго и не навсегда. Признавшись себе при этом, что хорошо иметь «запасной аэродром» в виде родительского гнезда.
   Родители, конечно же, обо всём догадались, но с расспросами не приставали, не укоряли и с советами не лезли, понимая, что любимой дочурке и без того не сладко. Более того, окружили её заботой и вниманием, и эта доброта и ласка позволили ей успокоиться и привили в относительное равновесие с самой собой и внешним миром. Она постаралась на время забыть о том, что у неё есть муж, непутёвый муж.

   Для него же эти дни слились в один тёмный беспросветный отрезок времени, в котором не было ничего: ни мыслей, ни желаний. Оставался только один звериный инстинкт: найти, добыть во что бы то ни стало выпивку – любую, не важно какую, лишь бы утолить жажду ненасытного зверя, сидящего внутри и требующего лишь одного: «Пить! Пить!»
   И выпивка удивительным образом всегда находилась, зачастую он даже не осознавал, где или у кого он её получал. Так продолжалось до тех пор, пока однажды утром он не проснулся пустым, трезвым, небритым, голодным и злым. Запой закончился сам, так же резко, как и начался. Зверь, пожирающий его нутро, исчез. И он осознал себя вновь мыслящим существом, разбитым вдребезги. У него белела не только голова, но дёргали и болели все суставы, застарелая язва горела огнём, как будто в кишечник напихали бумаги и там разожгли костёр. Каждая клетка измученного тела вопила о том, что ей плохо, и она умирает!
   С трудом добравшись до ванной комнаты, он стал жадно пить холодную воду прямо из-под крана, обливаясь и захлёбываясь. А потом наполнил ванну и упал в тёплую воду, смывая с себя все кошмары последних дней. Стоять под душем он не мог, сильно мутило, и подгибались колени. Ему было плохо, очень плохо. Но он чувствовал, что жизнь постепенно возвращается к нему: «Значит, это ещё не конец, – подумал он, – значит, ещё потрепыхаемся!» И закрыл глаза.
   После ванны он нашёл в себе силы кое-как побриться и выпить чаю. Есть он пока ничего не мог, хотя голод ощущался. Да еды, честно говоря, и не было. В холодильнике завалялись остатки старого сыра, кусок варёной колбасы, покрывшейся зеленоватым налётом, открытый пакет скисшего уже молока, да полупустая банка варёной сгущёнки. Всё это он благополучно спустил в унитаз или выкинул в мусоропровод.
   Судя по всему, его жена уже давно здесь не появлялась. Интересно, где она? В очередной командировке или вообще сбежала? Выяснять это сейчас ему не хотелось. Сначала нужно было доползти до районной поликлиники, чтобы у знакомой врачихи продлить задним числом больничный, а потом и закрыть его. Ещё нужно было срочно позвонить на работу и сказать, что очередной приступ язвенной болезни миновал, и он завтра выйдет на работу, а ещё нужно было проверить стоит ли на месте его любимый железный конь – старенький белый «Жигулёнок». Не угнали ли родимого? И ещё куча неотложных мелких дел, которые, как обычно, навалились все сразу.
Пока он пил чай, на кухню, как всегда, не вовремя, выползла соседка Марья Васильевна.
   – Ну что? Оклемался маленько? Ох, вот смотрю я на тебя Михалыч, и сердце моё кровью обливается! Такой хороший мужик пропадает! Жену тебе надо нормальную, вот как племяшка моя Тонечка, чтоб заботилась о тебе и в трезвости, и в болезни. А не эту цацу заморскую! Бросила она ведь тебя, бросила!
   – Ох, Васильевна! Не доставай! Без тебя тошно! Лучше скажи, когда она уехала? Давно?
   – Да вот уж, поди, дней пять, как её тут нету.
   – В командировку, наверное, улетела.
   – Да разе ж нормальная жёнка больного мужа бросит? Не-е, нормальная жена, она завсегда при муже – и в горе, и в радости. Истинно тебе говорю, не пара вы с нею. Не пара!
   – Ну завела свою шарманку! Ты мне про всех моих женщин одно и то же талдычишь.
   – Да потому что правда это! Я ить человек с опытом, всё вижу, всё разумею. Точно тебе говорю – лучше моей племяшки тебе жены не сыскать! И домовитая, и в теле, и ты ей ой как нравишься!..
   Продолжать бессмысленный разговор с соседкой сил не было. Слегка сполоснув чашку, он ушёл к себе, чтобы переодеться в чистую одежду и отправиться по делам. Куда делась его молодая жена? Этот вопрос его, конечно, интересовал, но выяснение его он решил оставить на вечер.

                Глава 10. А, может, лучше разбежимся?

    Спустя пару дней, после долгих переговоров и уговоров, обещаний и заверений с его стороны, она всё-таки вернулась в их маленькую обитель и начала наводить относительный порядок, понимая уже, что радужных перспектив тут не предвидится.
   И, действительно, этот первый неполный год их совместной жизни был отнюдь не прост, а, если говорить начистоту, поистине ужасен. После короткого упоительного медового месяца наступило тяжелое время «притирания характеров», привыкания друг к другу. Хотя, на самом деле, это больше походило на соперничество и борьбу двух сильных личностей, каждая из которых не хотела подчиняться и становиться зависимой от другой.
   Нет, они не ругались и не кричали друг на друга, хотя голос изредка в пылу полемики повышали, но получалось, что почти на все вещи они смотрят по-разному, и от того споры происходили всё чаще, и признавать чужую правоту никто из них не желал.
   «Вот ведь упрямый долбоёб! Непрошибаемый! Даже когда видит, что не прав, всё равно будет стоять на своём! До конца, до победного! Действительно, упрям, как баран, недаром, что Овен по Зодиаку», – думала она про него, пытаясь понять, как можно воздействовать на этого жёсткого, решительного, неуживчивого человека, которого, как она теперь поняла, многие люди просто боятся.
   «Чёрт! Это не баба, это… просто ядерная бомба какая-то! Любого может довести до белого каления! Проще зашибить, чем переубедить! Вот ведь сучка упрямая!» – мысленно негодовал он, осознав, что заставить её выполнять что бы то ни было против её воли не получится.
   В отличие от всех предыдущих его женщин на неё не действовали ни лесть, ни угрозы, ни обещания, ни обман. До сих пор он был уверен, что любую женщину можно переубедить или, на худой конец, обмануть, если действовать нагло, нахрапом, громогласно и саркастично заявляя о своей невиновности и её мнительности и идиотизме. С другими срабатывало, а с этой нет. Эта молча выслушает все тирады, левую бровку удивлённо приподнимет, усмехнётся, хрупкими плечиками поведёт и спокойно скажет: «Да неужто? Да что ты говоришь?! Ка-а-а-к любопытно…» Отвернётся и уйдёт, всем своим видом показывая, что не поверила ни единому слову, хоть он и распалялся как петух.
   Временами она сбегала на несколько дней к своим родителям, чтобы успокоиться после очередной стычки и обрести равновесие. И тогда его мать звонила ей и убеждала, что негоже супругам жить порознь, все беды и радости надо переносить сообща. А она в таких случаях отвечала, что если они не будут время от времени отдыхать друг от друга, то рано или поздно друг друга поубивают. А потом, когда шторм на семейном океане заканчивался, он приезжал к ней, и после очередного примирения они возвращались в их комнатёнку… до следующей бури.
   Что продолжало их удерживать рядом друг с другом, не давая разбежаться окончательно? Любовь, которая теперь проходила проверку на прочность? Любовь, которую терзали, трепали, били, жалили и обижали… А, может быть, желание одержать победу над достойным соперником, доказать своё моральное превосходство? Или нечто иное?
   Каждый из них был самодостаточен, финансово независим и самолюбив. И эта независимость всячески подчёркивалась и культивировалась. Каждый из них был готов в любой момент порвать все отношения и уйти в одиночное плавание и понимал, что не сможет переделать «под себя» другого, как бы ему этого ни хотелось.
   Да, их по-прежнему связывала постель, и каждый понимал, что нашёл в лице другого отличного любовника, отношения с которым продолжали оставаться острыми и не приедались. Хотя теперь по мере того, как её живот увеличивался, заниматься любовью они стали реже и осторожнее.
   Наконец, она перестала ездить в командировки и на какое-то время перешла на сидячую работу в головной офис референтом-переводчиком, где составляла программы поездок и методички с описаниями достопримечательностей того или иного маршрута для менее искушенных коллег.
   Временами она задумывалась над тем, не стоит ли ей действительно развестись, и о том, как же её угораздило выйти за него замуж? Перебирая в памяти события недавнего времени, она поняла, что к необдуманному шагу в виде бракосочетания с ним её сподвигло не только желание избавиться от нравоучений и причитаний матушки, но и обида на весь мужской пол и желание всем отомстить, после того как Алекс объявил ей о своей скорой женитьбе. А она-то рассчитывала, что они станут по-настоящему близки! Ведь они понимали друг друга с полувзгляда, с полуслова! В какой-то момент она вдруг поверила, что наконец-то нашла родственную душу: он слушал ту же музыку, что и она, читал те же книги, даже еда им нравилась одинаковая! И вдруг такой облом!
   Первый раз в жизни она испытала такую невыносимую боль – быть отвергнутой! Она, привыкшая, что все мужчины ходили за ней «хвостом», стоило лишь поманить пальчиком, ловили каждое её слово с открытым ртом, восхищались её умом и красотой, дарили цветы и исполняли желания, она впервые поняла, что не сможет получить столь желанную «игрушку». Нашёлся человек недоступный её чарам. И это быстро отрезвило её, вернуло с небес на землю. Она поняла, что никакая она не особенная, а такая же, как тысячи и миллионы других женщин. Но злоба и отчаяние душили и не давали спать спокойно, хотелось отыграться на ком-нибудь, чтобы эта душевная боль ушла. Вот как раз тогда и позвонила подруга Галка с предложением познакомиться с ним. Так всё и завертелось.
   Но прервать их отношения она может в любой момент – в этом она была абсолютно уверена. Тем более что мужчины рядом с ней по-прежнему теряют голову. В этом она ещё раз убедилась недавно, когда в отсутствие мужа к ним неожиданно нагрянул его лучший друг Шурик Ванютин. Явился он, с её точки зрения, чрезвычайно не вовремя.
   Она как раз пыталась отмыть годами неметёные полы и одета была в старенькое легкомысленное коротенькое платьице, которое носила ещё будучи совсем юной и которое было не жаль. Раскрасневшаяся, с волосами, собранными в лихой конский хвост ассиметрично сбоку, она выглядела как нашкодивший подросток.
   Но этот её вид произвёл на Шурика, похоже, эффект разорвавшейся бомбы. Он с порога что-то невразумительное промычал, когда она объяснила, что мужа нет дома, и, открыв рот, застыл на месте вместо того, чтобы откланяться. Потом поперхнулся, закашлялся, попросил воды и, напившись, начал нести какую-то ахинею, не показывая ни малейшего желания уйти и не сводя с неё горящих глаз, в которых она читала неприкрытое желание.
   С большим трудом ей, наконец, удалось от него отделаться, несмотря на его настойчивые предложения помочь с уборкой и «вообще». Это его «вообще» её сначала насторожило, а потом развеселило. И заявив, что вообще ему лучше помогать своей третьей жене и четверым детям, которые, как ей было известно, были от всех предыдущих жён и жили вместе с ним в одной квартире, как, впрочем, иногда и предыдущие жёны (!) – эдакий вариант шведской семьи на советский манер – она выпроводила его за дверь.
   Да, подать на развод можно в любой момент. Но этот момент, пожалуй, ещё пока не наступил. «Посмотрим, что будет дальше. Подождём ещё немного. Поживём пока вместе, а там видно будет», – размышляла она.

   «А, может, действительно нам стоит разбежаться?» – думал он. – «Ведь она никогда не станет послушной и хозяйственной женой. Не желает менять работу, птица перелётная. Стряпня и уют в доме – это тоже не про неё. Правда, готовит она очень вкусно, только редко, когда из поездок возвращается. Жена должна быть не такой!
   А, с другой стороны, меня по-прежнему к ней тянет, всё-таки она потрясающе вкусная женщина! К тому же ребёнка она моего носит. Не могу же я её бросить в такой момент! Это же скотиной надо быть конченой, чтобы бабу на сносях одну оставить! Эх, если бы не её строптивый характер, цены бы ей не было. Ладно, потерпим ещё немного. Посмотрим, что дальше будет. Послать всё нах… и уйти я в любой момент могу. Никто меня не остановит!»