Прощание с дядькой

Я еще не отошла от длинного рассказа о маминой лихой юности, как мама поведала еще одну историю тех лет. Совсем коротенькую.

Поздним вечером той самой зимы ее вызвал на улицу родной дядька.
Его недавно призвали в армию. Вся родня провожала.
Мама-то думала, что он уже врага бьет, а тут – вот он, дядька, откуда ни возьмись! В ночь-полночь!

Оказалось, что военный состав, на котором он следовал на фронт, уже почти час стоял на путях станции Кавказская. Дядька отпросился у командира, чтобы повидаться с племянницей, ведь от станции до общежития училища минут 10 быстрым шагом. Рядом. Вот и отпустил командир солдата.

Тяжкое было то прощание.
«Дуся, - в ночной снежной мгле тихо и медленно говорил стрелок Поддубный своей околевшей от ледяного ветра племяннице, - я уезжаю и уже никогда не вернусь. Я знаю, меня убьют. Но не того боюсь. Мне детей жалко, особенно Вовку. Ему еще и года нет…»

Он долго держал племянницу за руки, будто забыв о времени.
Потом прижал ее к себе на прощание и быстро пошел к вокзалу, закрыв лицо руками и качаясь из стороны в сторону.

«Ни одного письма семья и не получила, - грустно сказала мама. – Будто чувствовал дядька Пантюшка, что навеки прощается. Под Краснодаром погиб, скорее всего. Много там наших полегло: родственников, одноклассников моих и соседей. Страшные были бои.»

Имя Пантюшка мне было известно. Изредка оно звучало во взрослых разговорах.
Так привычно называли младшенького в большой семье Поддубных.
Не Пантелей, как и положено взрослого величать.
А Пантюшка!
Прилепилось имя с детства.
Вот и мама называла его дядька Пантюшка.
Улыбнуться бы этому несовпадению между возрастом человека и детским именем…
Но не хотелось.

В этот день мне не нужен был ледяной коктейль и ромовая баба.
Я, выросшая в окружении фронтовиков, навидавшаяся их, искалеченных - тех, кого убивала, да не добила война, слышавшая обрывки воспоминаний, понимавшая, что война – это горе горькое, видевшая слезы женщин, потерявших на фронтах своих близких, плачущих от воспоминаний крепких мужчин, вдруг особенно остро осознала, что здесь, именно на этих улицах, где по-кубански чисто прибрано, где подбелены деревья и камушки вдоль тротуаров, где буйным цветом с ранней весны до поздней осени роскошествуют клумбы, гибли люди, рушились здания…

Здесь вершилось страшное дело – война, от которой не отговоришься, не открестишься, мол, дел дома полно, и на фронт, конечно, надо, но – как-нибудь потом, через время.
Вон отец-мать совсем старенькие, надо подлатать крышу и поправить забор, высадить пораньше картошку, покачать на руках маленького сына, надышаться ароматом цветущих вишен…
Да мало ли дел на свете у живого человека!

Но страшная черная воронка, жуткая ненасытная мясорубка затягивала в свое жерло все новых и новых солдат.
От хат, жен, детей, любимой работы, садочка и виноградника.
Вот по этой самой дороге они шли. И по множеству других. А на этом вокзале их посадили в «телятники» и повезли кого куда.

Это я могла понять, но…

Как же так может быть, чтобы солдат пропал без вести? Ведь рядом с ним, моим незнакомым дедом, были люди, такие же солдаты, командиры. Как могло получиться, что о нем, нашем Пантюшке, никто ничего не знает?
Надо же было куда-то написать, что ли, а не сидеть, руки сложа!

Но эти вопросы я не стала задавать маме. Я понимала, что они неуместны, потому что моей маме совсем не все равно, куда и где пропали без вести парни из ее класса, родные и близкие.

продолжение следует