Родники жизни. Чик-Малиновка. Рассказ

Чик-Малиновка

Впервые довелось побывать у родственников в селе с красивым названием Чик-Малиновка после окончания школы. У меня были каникулы, а у папы отпуск. По приглашению двоюродного брата Николая мы с папой летом поехали на его родину.

«Станция «Пронино», стоянка две минуты»,- проходя по вагону, объявила проводница. Поезд перестукивал колесами, замедляя ход на стрелках. Пахло дымком, углем, сгоравшим в топке вагона, над которой  был кипятильник, постоянно подающий кипяток для чая. Состав из десяти вагонов поезда «Уфа-Ульяновск» тихо проходил платформу и, наконец, остановился.

Мы вышли из вагона, и сразу же попали в крепкие объятия голубоглазого крепкого Николая Ивановича.  Похлопывая отца по плечу, он лучисто улыбался, и казалось, что небо опрокинулось и отражается в ясных веселых глазах Николая. Ветерок ерошил светлые его кудри.

Мы уже шли вдоль платформы вперед, по ходу движения поезда, вдыхая терпко-горьковатый запахи креозота, идущего от шпал и дыма уходящего поезда,  громко издавшего прощальный гудок. За разговорами дошли до переезда. И свернули на сельскую дорожку влево. Вдоль небольшой лесной опушки вышли к  деревеньке. В лесочке вдоль дорожки, справа и слева, из-под травинок  встречались шляпки разных грибов. Я подивилась, что грибов так много. Это были шампиньоны, сыроежки, волнушки и масса незнакомых мне. Помню, удивило,  что их никто не собирает. Мы, заядлые грибники, в грибной сезон уходили собирать грибы за несколько километров в наш прибрежный Прибельский лес, и с трудом передвигаясь от усталости, нагруженные тяжелой ношей, радостные возвращались домой. А тут грибов видимо – невидимо и нет даже следов того, что кто-либо их собирал. Обычно следствием этого встречаются срезанные грибные ножки и сломанные червивые старые грибы. Грибной дух кружил голову и дурманил мои  мысли…Он смешивался с медовым запахом цветущих лип. Яркое июльское солнце жарко светило. Свежий лесной дух наполнял легкие целебными запахами хвои, липового цвета, разных трав, резкого запаха будры, которую мы невольно растаптывали ногами: тропинка была узкой, а мы старались идти плечом к плечу.

Я окончила восьмилетку, решила дальше остаться в школе, продолжить обучение. И вот теперь  я с папой приехала к новой, неизвестной ранее, родне, в гости. Поэтому я была беспредельно счастлива.

Пойдя по улочкам деревни, мы очутились у небольшого домика. Пройдя небольшие сенцы, оказались в небольшой комнате пятистенного дома. От порога встречала русская большая печь. У окна стоял стол и лавочки вокруг него. Нас сразу же провели в светлицу, переднюю комнату, с окнами на три стороны, и залитую ярким солнечным светом, льющимся через окна с яркими геранями, завешенными белоснежными узорчатыми занавесками.

Нас встречали три женщины. Первой к папе подошла невысокая пожилая женщина в длинной юбке-татьянке в мелкий цветочек и светлой цветастой блузке с рукавом три четверти. Седые волосы гладко зачесаны и убраны в небольшой узелок. Чувствовалась ее былая красота, и молодо блестели стареющие в морщинках глаза. Если папа был уже на пенсии, то и тете Ксении было столько же лет. Это была жена младшего брата папы, Ивана. И еще чувствовалась властность во всем тихом облике. В комнате была еще одна молодая светлоокая стройная женщина, Нина, жена Николая, в светлом платочке на светлой голове, в фартучке поверх светлоцветастого  голубого платья и стоящая у стола за приготовлением винегрета в большом эмалевом тазике. Она сполоснула руки под рукомойником, вытерла их о фартушек и поздоровалась с нами за руку,  и, полыхнув ясной  приветливой улыбкой. Третья молодая черноволосая, кудрявая, со светлыми серыми глазами молодая девица, была крупная, крепкая телом,  под стать брату. При виде нас скоро встала из-за стола, поспешила поприветствовать. Сразу же стало заметно, как мало места в комнате, Это была Ольга, тезка. Но, как окажется, полная противоположность мне, моему характеру и поведению. Ольга с матерью засуетились и пригласили в другую комнату, и все мы вошли туда, оставив Нину за приготовлением гостевого обеда.

Пока в доме готовили обед, ждали и встречали гостей по случаю нашего приезда, я прихватила пустое ведерко, стоящее во дворе, и  пошла  из деревни в лесок. Не углубляясь далеко от дорожки, я насобирала полное ведро грибов, выбирая те, что красивее и крепче, я представляла как будет рад папа и рады будут хозяева…Шла  по проулочку , веселая и довольная, но замечала на себе странные взгляды из-за заборов и с крылец жителей Чик-Малиновки.

Подхожу к воротцам родных, а там тетя Ксения встречает сватьев, родителей Нины, и увидев меня, она от них метнулась ко мне, скоренько выхватила у меня из рук ведро, и резким движением выбрасывает все мои дорогие грибочки, у калитки, за забор в траву. И тут же бросает ведро.

- Проходите, проходите, дорогие,- радушно, нараспев, пригласила гостей, встав ко мне спиной и пропуская гостей в калитку хозяйка.
Гости прошли.

- У нас грибы никто не собирает, только Гриша дурачок их ест,- прошипела - сказала, и обожгла меня резким взглядом хозяйка.

- Заходи,- и пропустив меня, закрыла калитку, прихватив ведро.
Естественно, что все мое благое настроение и желание гостить в этом доме  улетучилось мигом.

А тем временем в доме царило веселье, слышались радостные возбужденные голоса. Но вот все и  уселись за обильно уставленные столы, накрытые в передней светлой комнате. Нина с Ольгой сновали из комнаты в комнату, приносили тарелки с угощениями и уносили пустые.
 
Мы гостили  несколько дней. На другой день, после завтрака, мы с Ольгой поехали в районный центр Клявлино. Заходили к родственникам. А затем зашли в главный районный магазин. Богатству книг я была удивлена. И, конечно же, я, не смотря на уговоры Ольги не тратить деньги, купила книги. Она поругала меня. А как приехали домой, сразу же  наябедничала папе, что не умею «держать отцовскую деньгу». Чем меня поразила и вызвала первую глубокую неприязнь. Эти чувства будут не раз подтверждаться и углубляться редкими дальнейшими встречами. А этих встреч и было-то две три. Следующая случилась  тоже в Чикмалиновке, Ольга еще жила здесь. Молодая, незамужняя, лет двадцати трех-пяти, она жила в доме брата. В последствии,  она уехала в Челябинск. Третья встреча  с ней в моем доме. Она приехала к папе со своей старшей сестрой Шурой, знакомиться с дядей, старшим братом их отца.

Я в то время уже работала в школе учительницей. Гости нагрянули утренним ранним поездом, когда рассвет только еще первыми лучами проникает в дом, в котором и тихо, и мирно спит семейство. Ступив через порог, поздоровавшись, обе выложили папе дешевые  мужские носки в подарок и кулек карамелек грамм в двести на стол. Ни маме, ни мне подарков не было. Выпив бокал чая, я убежала на работу. Вернувшись вечером из школы, я застала Ольгу за мытьем наших белых дверей. Шура спешно зашивала в мою любимую кримпленовую, не дешевую по тем временам, новую любимую  черную юбку, швейную мамину машинку «Зингер», подаренную им с папой на свадьбу. Машинка эта была кормилицей, в трудные репрессивные и военные годы, да она была просто «членом и гордостью нашей семьи». Блестящая, черная с золотым витиеватым рисунком, она красовалась на тумбочке. Я «выросла и научилась шить с ней». Она была, практически уже моей, ибо мама уже плохо видела, и всю улицу нашу я обшивала. Пока папа мне не подарил новую «подольскую» машинку на окончание восьмилетней школы. Так машинка снова стала, как бы, мамина, но я шила на обоих. Ибо, крепы и шифоны «подольская» брала плохо, строчки плясали, стежки ткань борили. А швы у «зингерской» были ровненькие, как литые. Машинка эта была кормилицей семьи в годы лихолетья и войны. Папа сидел блаженный и улыбающийся, под водочным градусом, который они употребили по случаю приезда племянниц. Мама сидела у печи в ожидании готовящегося ужина, поджав губы. Глазом окинув всю эту картину под названием «не ждали мы таких племянниц и такого поведения» я прошла в свою спальню, недовольно насупившись.

За ужином Ольга мне стала выговаривать, что двери в доме надо мыть чаще, а не запускать. На что вся моя душа тихо фыркнула в ответ, возмущенно. Папа после ужина с гостьями еще разговаривал, им было о чем поговорить: об их отце, погибшем в заварушке в Венгрии. О жизни на целине, о возвращении и так далее, ведь Шуру, дочь брата он видел только в родительском доме, новорожденную. А тут приехала дородная женщина, имеющая взрослых детей. С чего-то им, Шуре и Ольге, показалось, что дядя им чего-то должен. Мы с мамой для них как бы не в счет…В общем, отношения с сестрами не сложились. Более того в уме зарождался вывод: как хорошо жить без родственников. Ведь в нашем кругу, друзей по эвакуации были, были такие теплые взаимоотношения, довольно тактичные и близкие, лучше,  чем родственные. Это уж точно. Оттого я так болезненно и с отторжением восприняла «сестренок». После ужина мы с мамой отправились в свои спальни. Утром же я не увидела ни сестриц, ни машинки, ни любимой юбки, видимо  родители проводили племянниц ночным поездом. С Олей мы переписывались долго, она уже и вышла замуж, и родила в цвете лет сына Янека. Она в письмах нет нет да и воспитывала меня на тему; если бы у меня был отец, то я бы… Я пропускала мимо души это, радуясь, что это только в письмах и встречи с ней мне не грозят. Мне было ясно, что их мама не знала об этикете, и не воспитала их. А, может и сама была слишком шустрой. Ведь потом моя мама рассказывала, что эта младшая сноха полюбилась свекрови, папиной матери, которая невзлюбила мою. Но я бы не хотела иметь такую мать, как Ксения, и таких сестер, как её дочки. И Бог уберег меня от частого общения с ними. Обретя сестер, я их потеряла для себя - чужие для души и жизни.

Оставим эти негативные сестринские, новые для меня, отношения. И вернемся в Чик-Малиновку. К брату Николаю и его жене Нине. Наверное,  все должно в жизни уравновешиваться. Негатив и позитив тоже. Неприятная мне мать Ксения и её такие же отталкивающие дочери, пусть спят покойным сном.

Приятно было общаться с Ниной, в то время у неё был маленький Олежка. С ней мы тепло общались, вели разговоры. В то время как папа с Ксенией разговаривали, мы с Ниной ходили к её родителям, жившим, через мосточек, через небольшую речушку, поросшую развесистыми ветлами и несколькими бревнышками на берегу, на которых ночами собиралась молодежь с гармошкой и песнями. Родительский дом Нины большой, нарядный и светлый. И родители ее были очень гостеприимными, приветливыми. Мы даже помылись с ней в их душистой просторной бане с веничками. Люди эти были уважаемы в деревне и достойные. Отец Нины был Герой Советского Союза, пришел с фронта с множеством медалей и наград.

Вечером Оля повела меня к ветлам, за мосток. На этой стороне деревни, на этих улочках было очень зелено и красиво, и дома стояли как сказочные среди зелени. Молодежи было не много. Но в свете луны и звезд, средь журчания небольшой речушки было так красиво и романтично…Пели песни. Песни чувашские и русские. Оля пела очень красиво. У всех Астафьевых очень красивые голоса.

2

В следующий раз мы с папой посетили  брата Николая Ивановича в селе с красивым названием Чик-Малиновка, с красивыми вечерними зорями над ветлами и оврагами… также, летом.  Я уже окончила школу и работала в школе старшей пионервожатой и вела уроки физкультуры в начальной школе. Мне, кажется, нас встречали Николай с Олей в новом светлом доме. У дома с палисадником была заросшая муравой площадка, на которой стоял мотоцикл с люлькой хозяина. У палисадника, у забора, приютилась  зеленая скамеечка.

Тети Ксении я не помню. А у Нины было уже трое детишек, еще две девочки, Тамара и Рита. Олежа уже подрос. Ему, светлоголовому худощавому пацаненку было лет пять-шесть.
Застолья с многочисленной родней повторились. В большой зале были накрытые обедами  столы. Мы, умывшись с дороги,  были приглашены за стол. Хозяюшка Нина расставляла блюда, пироги. Ей помогали Ольга и молодые девушки. Наконец, дело дошло до чая. К чаю подали пироги и мед. Мед янтарно искрился в розеточках, на тарелках с сотами. Оказывается, Николай Иванович развел пчел.
Ульи стояли прямо в огороде. Пчелы свободно летали там, так что выйти в огород или в дальний двор я опасалась.

У них мы погостили целую неделю. Мне все было в диковинку - чувашская и русская речь вперемешку, постоянные застолья - то мы ехали к одним родственникам, то к другим,  за столом после обильной пищи и разговоров звучали красивые песни с бельканто – голосами. У Николая и его сестры Ольги, были очень сильные  и красивые голоса! А папин густой бархатный баритон очень красиво звучал в трио Астафьевых.

На следующий день нас пригласили в Клявлино. К родственникам Нины. Как бы сказать, ответный визит для знакомства. А к ним приехал военный генерал, родственник, который проездом на Дальний Восток заехал в родительский дом. Запомнился вечер в каком-то селе, не помню теперь и названия. Пригласила родня на проводы генерала. Его направляли с западных частей на Дальний Восток. Он, седой уже, весь вечер приглашал меня танцевать и все говорил и говорил о том, что из той «заварухи» не вернется живым, что будет там месиво! Только по прошествии времени, я вспомнила об острове Даманском, где на нашей границе китайцы не оставили живого места, а наши, и вовсе - взорвали остров и не осталось от него ни пяди… Но в тот вечер, мне молоденькой, была не понятна грусть генерала…Пели песни, танцевали, веселились все, кроме этого солидного родственника.

А потом сестра Ольга гнала под предрассветным небом мотоцикл, горланила во все горло песни, а я пыталась держаться и не вылететь из мотоцикла в поле… казалось, что душа вот-вот выпрыгнет из груди! Ох, и отчаянные эти, Астафьевы головушки!!

  После гостевания у родственников. После немерено выпитого самогона, Николай тоже гнал машину по кочкам и ухабам проселочной дороги на полной скорости!

И вдруг - стоп машина! Остановились посреди бескрайнего поля цветущего духмяного экспарцета, отливающего в свете полной луны, пурпуром. Из машины вышли Николай и папа, изрядно оба во хмелю.
И все трое запели.  Ночь. Звезды. Поле с духмяным экспарцетом… И  Песня под ночным июльским  небом…
.
-Окрасился месяц багрянцем, где волны бушуют у скал, поедем, красотка, кататься…

(Эту песню в нашем доме никогда не пели, да и я её не пела. Но, когда много лет спустя, у моего малого сына подруга спрашивала: какая у мамы любимая песня, сын, к моему удивлению, отвечал: «поедем красотка кататься…Я же всегда вспоминала ту лунную ночь среди русского раздолья)

Какие же бельканто голоса у моих дорогих родных! Как же они пели посреди бескрайной Вселенной!


  НО!!!
Ни разу мы все вместе не были на родине родителей в селе Борискино-Игар! Лишь однажды Николай прокатил нас с отцом по «нашим полям, лесам, лугам»…! Я видела, как тяжело отцу было ехать мимо родительского дома, в котором жили потомки - убийцев его матери и семьи…И отец был уже стар и сед, и беспомощен…Как он это мог одолеть, если, даже и  во мне сейчас, кипит кровь и боль?!

Последние сообщения из Чик-Малиновки были печальными. Я вернулась домой из Помряскино, где год учительствовала. Стояло лето. Пришла телеграмма от Николая Ивановича, что жена Нина умерла. Случилось это так нелепо. Нина работала в магазине продавцом и  поехала с отчетом, в районный центр на тракторе. Когда же они приехали и трактор остановился, она спрыгнула с трактора, но зацепилась платком и прямо под колеса угодила. Водитель не ведая, поехал дальше. Так наш Николай Иванович остался с пятью детьми на руках мал - мала меньше . И с горем, охватившим буйную головушку. Казалось, что этот сильный красивый мужчина может все! Но эта беда почти сломила его. Вот тот случай, что горю и помочь нельзя…не сможется помочь…не получится…нико-му.

 Так заканчивались мое беззаботное детство и юность под крышей родительского дома, согретого любовью, добром и соучастием моих новых родных, тех чьи корни и мои составляют корни рода моего.