Сказкотерапия в помощь родителям. Ч. 4

   Глава третья
   КОЕ-ЧТО О "МАРСИАНАХ"
   (или первое предательство)
               
 «Микеланджело умел извлекать пользу из прожилок  и трещин в глыбе мрамора, которую получал для ваяния. Он обращал эти изъяны материала в дополнительный источник красоты». («А. Моруа «Письма незнакомке»)
               
   Если вы думаете, что повествование будет об инопланетянах, то ошибаетесь ровно наполовину. Потому что чужая душа – потемки, да и в своей собственной иногда приходится разбираться, как в марсианской. А есть ли какая-нибудь реальность вообще – об этом до сих пор спорят философы и физики. Может быть, это та мозаика, которая создается мозгом из кусочков информации, специфически пропущенных через наши органы чувств. Ведь есть же дальтоники, которые видят цвета иначе, чем большинство людей. И мы решаем, что видим правильно, простым большинством голосов. А какова истинная картина, узнаем ли мы когда-нибудь? Тем не менее, мы это пытаемся делать, и вновь и вновь сталкиваясь с реальностью на ощупь, пытаемся ее разглядеть и расслышать. Мы пытаемся понять ребенка, и он для нас в каком-то смысле и есть марсианин.
 
   У марсиан, кроме их непонятности, есть еще одна особенность, описанная Рэем Бредбери в рассказе, который так и называется «Марсианин». Облик марсиан меняется в соответствии с ожиданиями человека, который их видит. У них есть и свой, от природы присущий им облик, но они слишком слабы, чтобы его удержать, и для них важно быть кем-то любимыми, кому-то нужными. И вот марсианин меняется в соответствии с представлениями человека, в поле влияния которого он попал. 
   «Том лежал на спине, закрыв глаза, и никто не сказал бы, спит он или нет. Старик пристально глядел на него, размышляя. "Кто же это, - думал он, - что за создание,  жаждущее любви не меньше нас? Кто он и что он - пришел, спасаясь от  одиночества, в круг чуждых ему  существ, приняв голос и облик  людей, которые жили только в нашей  памяти, чтобы остаться  среди  нас и обрести, наконец, свое счастье в нашем признании? С какой он горы, из какой пещеры, отпрыск какого народа, еще населявшего этот мир, когда прилетели ракеты с Земли?" Лафарж покачал головой. Этого не узнать. А так, с  какой стороны ни посмотри - он Том, и все тут» (Рэй Бредбери «Марсианин»).
 
   В рассказе марсианин погибает от слишком частых превращений. А в жизни… На свет появляется ребенок. Чаще всего его долго ждут, представляют в своем воображении девочкой или мальчиком, иногда связывают с ним свои мечты, не сбывшиеся для себя. И вот он появился. Он живет естественной, биологической жизнью, приучая взрослых людей заботиться о себе, понимать свои потребности.
   Здоровый инстинкт помогает матери без большого ущерба для себя приспосабливаться к потребностям малыша. Здесь очень важно не пропустить сензитивный период в жизни женщины для ее успешной материнской адаптации. Молодой женщине (до 25-30 лет) гораздо проще быть пластичной и гибкой к потребностям ребенка, чем у более старшей в силу открытой зоны роста в ее физиологической и психической жизни, готовности к изменениям. Имеет значение время появление на свет ребенка в зависимости от начала совместной жизни супругов. Родители, пожившие несколько лет «для себя», с трудом потом перестраиваются на включение в их рай вдвоем долгожданного ребенка. Сложившийся стереотип жизни очень трудно и болезненно поддается изменению. Нередки случаи распада брачного союза после появления младенца. Привычный комфорт закончился. Молодые же родители меньше фантазируют по поводу будущего своего ребенка, их молодого оптимизма и высокого уровня эндорфинов (гормонов радости) хватает для того, чтобы принимать ребенка таким, какой он есть и не пытаться переделать его природу в соответствии с опытом своих разочарований и потребности в компенсации. Ребенку разочарованных в жизни родителей предстоит нелегкая миссия стать маминой радостью и папиным утешением на старости лет.

- Вспомни, в ту пору я являл собой плачевный результат неверного воспитания. Сын лютеранского священника, а с двенадцати лет – единственное утешение овдовевшей матушки. Да-да, единственное, несмотря на то, что она считала себя ревностной христианкой. Малыш Джонни занял и первое, и второе, и третье места, Бог очутился в аутсайдерах. И, разумеется, у единственного утешения не было другого выбора, кроме как быть  образцовым сыном, первым учеником, неизменным лидером школьных  состязаний  и продираться сквозь колледж и дальнейшую учебу без единой свободной минутки…
 (О. Хаксли. «Гений и богиня»)

  Но вот прошел первый год жизни,  когда всем было ясно,  что ребенок не капризничает, а осуществляет насущные свои потребности. Родители с радостью замечают проблески разума у малыша, и с немалыми основаниями рассчитывают быть понятыми им. Тем более, что он уже начинает разговаривать и, вроде, что-то понимает. 
 
   Все прошедшее с момента зачатия время родители и ребенок родители и ребенок самым активным образом влияли друг на друга и формировали друг друга. Эрик Эриксон (представитель американской психоаналитической школы) писал, что «семья не может воспитать ребенка, не будучи сама воспитана ребенком». Т.е. в каком-то смысле мы, вступившие в активное взаимодействие друг с другом – два друга, два любящих человека, ребенок и его родители, даже хозяин и его собака – становимся марсианами,  способными незаметно для себя меняться под влиянием значимого для нас существа. Это может быть гармоничное и гибкое изменение,  происходящее по механизму взаимного послушания – в оптимальном варианте. Приведу выдержку из третьей книги космической трилогии К.С. Льюиса «Мерзейшая мощь»,  где говорится о послушании в супружеских отношениях, но эта модель столь же применима и во всех других отношениях.

-  Ах, равенство! – сказал хозяин. -  Мы как-нибудь об этом поговорим. Конечно, все мы, падшие люди, должны быть равно ограждены от себялюбия собратьев. Точно также все мы вынуждены прикрывать наготу, но наше тело ждет того славного дня, когда ему не нужна будет одежда. Равенство – еще не самое главное.
- А я думала – самое, - сказала Джейн. – Ведь люди, в сущности,  равны.
- Вы ошибались, - серьезно сказал он. – Именно по сути своей они не равны. Они равны перед законом, и это хорошо. Равенство охраняет их, но не создает. Это – лекарство, а не пища.
- Но ведь в браке…
- Никакого равенства нет, - сказал хозяин. – Когда люди друг в друга влюблены, они о нем и не думают. Не думают и потом. Что общего у брака со свободным союзом? Те, кто вместе радуются чему-то или страдают от чего-то, - союзники; те, кто радуются друг другу и страдают друг от друга, - нет. Разве вы не знаете, как стыдлива дружба? Друг не любуется своим другом, ему было бы стыдно.
- А я думала… - начала было Джейн и остановилась.
- Знаю, - сказал хозяин. – Вы не виноваты.  Вас не предупредили. Никто никогда не говорил вам, что послушание и смирение необходимы в супружеской любви. Именно в ней нет равенства… Но мы с вами слишком торжественно беседуем. Лучше я покажу вам умилительную и смешную сторону послушания. Вы не боитесь мышей?…
- Видите, - сказал хозяин… Он отломил себе хлеба, налил вина и смахнул крошки на пол. – Теперь сидите тихо, Джейн.
   Он вынул из кармана серебряный свисток и тихо просвистел одну ноту. Джейн сидела не шевелясь, пока комната наполнялась весомым молчанием; потом она услышала шорох и увидела, что три толстые мыши прокладывают путь  через ворс ковра… Все три сидели на задних лапах, бесшумно подбирая крошки, а когда съели, что могли, хозяин свистнул снова, и они, взмахнув хвостиками,  юркнули за ящик для угля.
- Вот, - сказал хозяин, весело глядя на Джейн…-  Все очень просто: людям надо убирать крошки, мыши рады убирать их. Тут и ссориться не из-за чего. Видите, послушание – скорее, танец, чем палка, особенно, когда речь идет о мужчине и женщине; то он ее слушается, то она его.
 
   В таких отношениях мы учимся быть гениальными скульпторами друг друга, дорожащими каждым изъяном материала, как источником его уникальности. Камнерез Данила из уральских сказов Бажова следовал направлению жилок камня, вырезая чашу или цветок. Только так получалась действительно прекрасная вещь. 
 
   Но в полной свободе и взаимопонимании не вырастал еще никто, и уж никак не наши родители, воспитанные в режиме тоталитарного государства. Откуда им было знать о том, что можно жить более свободно и самостоятельно, не оглядываясь на каждом шагу и не боясь проронить неосторожное слово, за которое можешь «загреметь» в места не столь отдаленные. Политические репрессии воспитали целую череду поколений людей, живущих в рабстве у страха, которые научились мимикрии и приспособлению, множеству хитрых социальных масок и, в конце концов, переставали отличать то, что же нужно им самим, от того, что навязало общественное мнение.
   Особенно досталось женщине. Испокон веку она была несвободной в своем выборе, была своеобразным товаром,  покупалась и продавалась. И чем красивее была женщина, тем более желанным товаром для мужчин она была, тем меньше свободы выбора могла реализовать, в конце концов смиряясь со своей ролью красивой и дорогой безделушки и мстя мужчинам своей властью над его страстями.
 
   «Не  раб ли ты? Тогда ты не можешь быть другом. Не тиран ли ты? Тогда ты не можешь иметь друзей.
     Слишком долго в женщине были скрыты раб и  тиран. Поэтому женщина не способна еще к дружбе: она знает только любовь.
     В  любви женщины есть несправедливость и слепота ко всему, чего она не любит. Но и в знаемой любви женщины есть всегда еще внезапность, и молния, и ночь рядом со светом.
     Еще не способна женщина к дружбе: женщины все еще кошки и птицы. Или, в лучшем случае, коровы. (Ф. Ницше «Так говорил Заратустра»)
   
   Не будем обижаться на Фридриха Ницше. Он выразил свое мнение, его слова отразили как зеркало, саму жизнь. Кроме того, его собственный опыт общения с женщинами был весьма травматичен. Свою книгу о Заратустре он писал после расставания с обожаемой им Лу Андреас Саломе, женщиной необыкновенной, вызывающе смелой и независимой, всю свою жизнь находившейся в непрестанных поисках своего человеческого и женского призвания. 
   
   По-видимому, этот механизм взаимной купли-продажи был для чего-то нужен эволюции. Возможно, он соответствовал периоду детства человечества, когда выживал самый выносливый в физическом и психическом смысле.
 
   И вот - родители хотят воспитать ребенка настоящим человеком или настоящим мужчиной. Или успешным бизнесменом. Наследником дела твоей жизни. В общем, впихнуть его в прокрустово ложе собственных галлюцинаций о нем. В средние века так растили Квазимодо – уродцев на потеху публике. Маленькими их помещали в глиняный горшок уродливой формы. Телу было некуда деться, кроме как в свободное пространство. Оно деформировалось и становилось таким, каким его хотел заказчик. Вообще до конца 18-го века отношение к детям было как к неполноценному материалу будущего человека. Низкий уровень развития гигиены, санитарии, медицины не мог обеспечить выживания большинства родившихся детей. Об их смерти не было принято долго горевать. «Бог дал – бог взял» – эта утешительная формула и отсутствие контрацепции помогала женщинам забыться в новом материнстве. И только к началу девятнадцатого века появилась детоцентрическая модель воспитания, с признанием большой роли периода детства в жизни будущего взрослого человека и бережным отношением к детям. Если раньше, человек, убивший ребенка, по закону карался не строго (это не приравнивалось к убийству взрослого человека), то в это время произошли изменения и в законодательном плане. Ребенка признали человеком. Но отрыжка старых времен нет-нет да прорывается в нашей жизни. Память предков. «Я тебя породил, я тебя и убью» – так говорил Тарас Бульба. Кстати, еще поколение шестидесятников изучало это произведение и образ Бульбы, как в высшей степени положительный патриотический персонаж.
 
   А ребенку жить надо, да еще не просто жить, а в любви и признании, быть востребованным. И если родители являются сильными личностями, убежденными в том, как жить правильно, а как нет, то ребенку приходится прогибаться под их представления о его правильном развитии,  предавать себя, терять свое истинное лицо.
 
   И вот оно - первое предательство. Всем, имеющим детей, известно, как начинают себя вести малыши к трем годам. Большинство из них становятся упрямцами, врединами, они все отрицают, ни на что не соглашаются. «Нет», «не хочу», «не буду», «вы все дурацкие» – становятся его главными словами. Как будто дух противоречия вселяется в вашего малыша. Почему это происходит, умные психологи уже узнали. Оказывается  приблизительно к трем годам,  ребенок уже настолько умен, что начинает догадываться об отдельности своего существования от других людей, ощущать свое «Я». Ориентировочно-исследовательский инстинкт заставляет его прощупать границы этой отдельности и зону безопасности. И дальше все зависит от соотношения весовых категорий характеров ребенка и его окружения. Кто кого. Если родители намного сильнее, у ребенка развивается внутренний парус, который помогает ему улавливать дуновения настроений родителей и направлять свой корабль к берегу любви и счастья. Вспомните «Приключения Тома Сойера» –  у Тома был младший брат, Сид – воплощение идеального ребенка,  тетушкино утешение. 
   Такой побежденный и предавший себя (сам того не зная в свои три года) ребенок внешне может выглядеть спокойным, ненавязчивым, удобным родителям; он нередко уходит в свои фантастические переживания и игры,  мультяшную телевизионную жизнь (ведь где-то надо совершать подвиги и побеждать свой страх). Рано поняв, что упрямством и криками от родителей ничего не добьешься, загоняет свой адреналин внутрь, в конституционально-слабую часть организма, где и проявляется симптом функциональной болезни – невроза или психосоматического расстройства. Дети привыкают к своим болезням и обычно не производят впечатления несчастных. Природа хранит их социальный оптимизм для продолжения жизни, продолжения рода. По ночам они могут "дуром" кричать, и успокоить их очень трудно. Это бессознательный выплеск той агрессии, на проявление которой днем наложен родительский запрет.

   Но самые серьезные проблемы возникают не у маленьких, а у подросших марсиан. Эти дети привыкают жить на оценку. Если поставят пятерку, чувствуют себя хорошо, а если двойку, как бы теряют себя, не желая совмещать свой образ (вслед за родителями) с правом на ошибку, поиск, а, значит, развитие.
  В общении с другими людьми такие дети перестают ощущать себя («как будто меня нет», «не чувствую себя», «не могу понять, чего хочу»), не могут нащупать свои собственные желания, строят отношения с другими людьми, точнее, пристраиваются к тем, кто знает, что им надо. Становятся вторичными, приспособленцами, хамелеонами, ждут одобрения, оценки. И только в подростковом кризисе ценой колоссального упрямства, противостояния, ухода в себя, как в кокон, получают шанс обрести себя заново, если не спасуют опять перед внешними обстоятельствами. Впрочем, если зависимость от оценки не проходит через осознание, старые привычки могут вернуться после кризиса отделения себя от детского мира. Накатанная колея как ни терниста,  все же привычна и изучена и, что очень важно, предсказуема.
   
   Очень много здесь зависит от позиции родителей,  заметили они внутреннего, уникального человека в своем ребенке, дали себе труд считаться с его особенной миссией в его собственном, а не в их будущем. Их дети пополняют собой легионы невротиков,  завсегдатаев поликлиник и медицинских стационаров, алкоголиков, наркоманов и трудоголиков. Куда-то надо уйти от невыносимой реальности рабства. Не зная и не ценя себя, построить мир, который поддерживает иллюзию жизни, деятельности, в котором ты хоть гость, но желанный. При этом нет настоящего удовлетворения от жизни,  нет чувства радости, зато есть чувство кому-то и зачем-то принесенной жертвы. А жизнь проносится мимо, вот уже грохочут последние вагоны поезда твоей жизни. Успеешь ли ты еще вскочить на подножку?
 
   Все драмы нашей жизни были заложены очень давно, в потемках детства, о котором, собственно говоря, ничего и не помнишь, не догадываешься о собственном предательстве самого себя, о той коже хамелеона, которую надел очень давно и так привык к ней, что уже и не понимаешь, кто ты на самом деле.
   
   Все эти грустные картины взяты из реальной жизни. Снова и снова повторяется судьба ребенка, предавшего себя в три года, отказавшегося от борьбы за себя, от отношений с родителями, ушедшего в мир фантазий, книг, болезней, телевизора. Но куда не повернешься, все равно к себе вернешься. Как не убегаешь от столкновений с реальностью, а она тебя снова подводит к зеркалу: на вот, полюбуйся. И ты опять у своих корней, истоков, рядом с доживающими свой век, так и не заметившими тебя родителями. Или это ты сам так и не дал себе труда, не нашел мужества, не принял ответственность заявить себя истинного, неправильного с точки зрения многих, не разбудил свою мать, Спящую Красавицу, и не решился приподнять забрало шлема закованного в латы отца… 
 
   Что же мы, взрослые, можем сделать сейчас для себя и того ребенка, который растет рядом с нами? Ведь если во всем повинны наши родители (а и они сами по меткому высказыванию Луизы Хей – жертвы жертв) и плохое общество, то в чем же смысл нашего личного существования? Ты – марионетка? У тебя есть ниточки, которые ты даже не вручаешь никому, а они достаются тем, кому не лень за них дергать? Или однажды ты обрезаешь нити зависимости (они же ремни безопасности) и с непривычки сначала неловко топчешься, как слон в посудной лавке, постепенно учась пользоваться своей выхваченной, еще не обеспеченной ответственностью свободой? Не лучше ли вернуться обратно к Карабасу-Барабасу в его театр марионеток? Хватит ли у тебя пороху отвечать за свою свободу, не озлобясь на людей, которых раздражают твои неловкие передвижения по жизни? На самом деле больше вопросов, чем ответов. Я лично против призывов к свободе. Кто отвечать-то будет? Это дело каждого – решать, что выбрать – свободу или клетку, собственное лицо или марсианское. А к теме разговора такая вот сказка.

   ЛЕС МИЛОВЗОРЫ
 
   Огромные просторы занимает волшебная страна. Но трудно туда попасть человеку непосвященному. Иной даже не заметит, что в ней побывал. Ну, подумаешь, лес, коряга - эка невидаль. А лешего с кикиморой и не заметит. И не распознает  мудрой усмешки столетнего дуба, и не поймет, о чем процокала белка, и о чем журчал ручей. Вот так. А кто открыт непознанному, неизвестному, все это не пропустит и вернется из волшебной страны с сияющими глазами и ощущением чуда.
 
   Есть в волшебной стране разные места: и луг тюльпанов, и река Забвения, и болото Уныния, и горы Преодоления, и совсем  юный лес, не получивший пока имени. В нем хозяйничает Великан. И вопреки многим сказкам про великанов он вовсе не злой и не глупый, а просто очень большой. Он растит этот лес и старается сделать его достойным своих усилий. Но часто лес проявляет своенравие и огорчает Великана. 
 
   Лес этот необычен. Он тысячерук и очень подвижен - его ноги- деревья не любят долго стоять на одном месте и умеют прыгать с места на место. Не успеет Великан оглянуться, как от порядка, который он навел, не осталось и следа. Каждого вошедшего в него любопытный лес ощупывает своими руками, а может и подставить ножку - чтобы посмотреть, как смельчак будет лететь и что он сделает после этого: добродушно посетует на собственную неловкость при ходьбе по незнакомому месту или же с громкими проклятиями стукнет по подвернувшейся коряге.
 
   В самом сердце юного леса расположилось небольшое круглое озеро с чистой и прозрачной водой, с зелеными берегами в дивных цветах. И живет в нем прекрасная русалка Миловзора. Ее Великан любит больше всего в этом лесу. Каждый день Великан приходит к озеру  полюбоваться на Миловзору сквозь прозрачные воды. Он счастлив, когда ее лицо сияет радостью при виде него. А неподалеку от русалкиного озера зияет черным провалом поющая пещера. Дивными звуками оглашает она иногда лес.
 
   И все было бы отлично в этом лесу,  если бы не подземное чудовище, которому Великан не захотел дать имя. Он терпеть не мог это чудовище, и не только потому, что оно было мохнатым, грязным и безобразным. Сидело бы себе спокойно под землей - никто бы и слова не сказал. Так нет - не сидится ему. То в поющей пещере поднимет такой крик и вой, что у великана начинается головная боль, то начнет щекотать деревья за пятки, и те, как безумные, устраивают скачки по всему лесу, ломая тот порядок, который с таким трудом устроил Великан. А надо сказать, что мечтой Великана было сделать из леса английский парк. Аккуратнее английского парка нет ничего на белом свете. Это четкие дорожки без единой травинки. Это аккуратно подстриженные деревья и кусты. И, ясное дело, деревья в таком парке не бегают с места на место, а стоят, как их поставили.
   Так вот, это мерзкое чудовище портило великий план Великана. Конечно, лес рос, и его деревья становились все толще и толще, и все труднее становилось сдвинуть их с места, но чудовищу и не такие задачи были по плечу. Впрочем, Великана оно боялось. Как-то Великану удалось схватить его за хвост и выпороть. От воплей чудовища весь лес замер и съежился, а Миловзора в ужасе забилась на дно озера, взмутив его прозрачные воды, и Великан долго после этого не видел свою любимую русалку. Даже когда воды озера вновь обрели свою хрустальную чистоту, Миловзора выглядела какой-то похудевшей, грустной и  растерянной. Впрочем, через некоторое время все встало на свои места. Чудовище по-прежнему устраивало свои  развеселые представления, только теперь русалка предупреждала его о приближении Великана, и позволяла ему прятаться на дне своего озера. Конечно, озеро при этом становилось мутным, и Великан, как ни старался, ничего не мог разглядеть в его водах. Он только чувствовал, что русалка стала его избегать. Зато дорожки в его парке оставались ровными, и деревья вовремя становились на свои места. Великан задумчиво осматривался. Порядок ему нравился, но радость омрачал вид озера, которое прежде было душой этого леса. Теперь посреди красивого парка расположилась мутная лужа, зараставшая потихоньку болотной ряской. Теперь Великан стал уходить и  советоваться с мудрецами, как вернуть лесу его светлую душу - прозрачное озеро с прекрасной и радостной русалкой.
 
   Только Великан уходил, русалка выпускала чудовище из озера. Вода вновь становилась прозрачной, пещера пела и хохотала, деревья приплясывали, а лицо русалки сияло радостью. Все это кончалось, как только  вдали слышались тяжелые шаги Великана. Чудовище быстро зарывалось в ил на дно озера, русалка выплывала, чтобы встретить Великана, но ее испуганное лицо сквозь мутные воды озера не радовало хозяина.
 
   Мудрецы давали Великану разные советы. Одни предлагали усыпить чудовище специальными лекарствами и сонного посадить в клетку. Так Великан и сделал. Но проснувшееся вскоре чудовище  так мощно сотрясало стены своей тюрьмы, что землю в лесу рассекли трещины, и деревья в лесу начали падать. Тогда в страхе Великан  схватил сонное зелье и начал поливать им чудовище. Чудовище отплевывалось и содрогалось, сонное зелье попало в лес и на русалку. Теперь спало не только чудовище, но и русалка большую часть времени сонно лежала на дне озера, лениво взбаламучивая дно. Тысячи рук леса вяло обвисли, не стало в них упругости, сочности и острого запаха листвы. В тоске от содеянного  Великан освободил чудовище от его клетки и выбросил сонное зелье. 
   Он сидел на берегу, обхватив голову обеими руками, и  горестно раскачивался из стороны в сторону. Теперь он не знал, что ему делать. Русалка долго и недоверчиво смотрела на него. А Великан долго и внимательно рассматривал каждую травинку, каждый листик своего взрослеющего леса, вслушивался в тихие шорохи трав и каких-то маленьких животных, в неровное дыхание пробуждающегося монстра. Эти тихие и будничные звуки непонятным образом сообщили ему о том, что сейчас не все зависит от него. Теперь он был согласен уже просто на лес - лишь бы он оставался живым. Он будет ухаживать за ним - вовремя убирать сухостой,  расчищать завалы, прореживать молодняк деревьев. И как бы в ответ его мыслям на поляну к нему выскочили ушастые зайцы (они оказались самыми смелыми), осторожно вышла хитрая лиса, слетелись маленькие лесные птички и даже филин, изменив своему ночному образу жизни, спустился к нему на плечо.
   Миловзора вышла из успокоившихся вод озера, робко прикоснулась к плечу Великана, и ей стало жалко своего могучего хозяина, беспомощно сидевшего сейчас на берегу собственного озера. Она погладила его, нежно и ласково улыбнулась ему. И Великан с изумлением и восторгом смотрел на ее светлое лицо. Он чувствовал в ней новую, неизвестную ему силу. Казалось, она знала, что ей делать. Легкой грациозной походкой Миловзора подошла к уже просыпающемуся чудовищу, шепнула что-то ему на ухо, погладила мохнатую голову - и монстр довольно заурчал. Потом она указала своим пальчиком на беспорядок в лесу, повела тонкой бровью и слегка кивнула.
   Чудовище, преданно пожирая ее глазами, вскочило, расправило свои застывшие члены, встряхнулось. Великану на мгновение стало жутко. Он взглянул на русалку - та была спокойна. Она с любовью смотрела на свое чудовище - и оно мурлыкало под ее светлым взором. Великан перевел свой взгляд на укрощенного монстра. Страха уже не было. Повинуясь почти незаметному движению Миловзоры, чудовище вмиг убрало завалы из сучьев, расширило и углубило уже заросшее немного озеро, взрыхлило землю вокруг деревьев. Потом, мощно выдохнув, сотворило над лесом тяжелую тучу, которая тут же пролилась теплым обильным дождем. А на очистившемся небе  над лесом безмолвной красою воцарилась радуга. 
 
   Притихший и оробевший Великан перевел взгляд на русалку, счастливую, гордую.
-  Как? - спросил он у Миловзоры, - как ты смогла это?
  Русалка недоуменно посмотрела на него и ответила вопросом на вопрос:
-  А как ты смог поверить в меня?
   И тогда все узнали имя чудовища - Энкиду.

***
  Эту сказку я написала после знакомства с одной любящей и очень строгой мамой и ее дочкой, которой приходилось маму обманывать, чтобы не быть опять наказанной. У мамы оказались в наличии и ум и сердце, она задумалась над своей жизнью. А дочка кое в чем оказалась настоящей кудесницей – другие дети неожиданно для нее самой и мамы искали у нее поддержки  и выбирали ее в наших игровых занятиях  доброй волшебницей.

PS. Энкиду - герой шумерского эпоса о царе Урука Гильгамеше, ставший сначала соперником, а потом другом царя, они совершили совместно множество подвигов.