Голубой камень или Через боль и терпение

               
                2часть

                « Выжидай – удача приходит к долготерпеливому.»
                Эзоп

                Голубой камень


Бывает же в жизни такое: привяжется болячка и на долгие годы ставит всё с ног на голову. В этой ситуации каждый выбирает свой путь: одни опускают руки и плывут по течению, другие, через боль и лишения терпеливо идут мелкими шажками к цели и побеждают. Вот и Еву, едва ей минуло тринадцать лет, жизнь поставила перед подобным выбором.
Росла она красивой и здоровой девочкой. Даже когда в деревне и дома все болели тифом, ветряной оспой и корью, она и пустячного насморка не подхватила. А тут вдруг стали ресницы слипаться, появились рези и ощущение, будто в глаза насыпали песка.
Поехали на приём в районную больницу, где после осмотра окулист назначил амбулаторное лечение от трахомы сульфатом меди – «голубым камнем». Отец определил её на квартиру к своему знакомому одноглазому Егору, оставил корзину с продуктами и пообещал через неделю приехать.
В первый день лечения молодая фельдшер Эмма Ивановна с улыбкой встретила Еву и, взяв со стола странный инструмент – деревянную ручку с вмонти-рованным голубым камушком, сказала:
– Вот он и будет тебя лечить – убирать ненужные пузырьки на веках.
В этот момент на камушек упал лучик солнца, и он приветливо засверкал небесно-лазурными искорками, будто говорил: «Всё будет хорошо!».
– Какой красивый! – невольно вырвалось у неё.
Фельдшер с удивлением посмотрела на девочку:
– Надо же, он и мне нравится. Ты доверься ему, сначала будет больно, но потом всё пройдёт,– и она осторожно прикоснулась к нижнему веку.
– Ой! – испуганно вскрикнула Ева от боли.
– Потерпи немного, иначе нельзя….  Терпи и верь….
До конца процедуры Ева не проронила ни слова.
После очищения конъюнктивы Эмма Ивановна заложила мазь в глаза и вывела её в коридор:
– Посиди здесь, я скажу, когда можно будет идти домой.
Ева попыталась открыть глаза, но не смогла: жжение и слёзы. Она прижала платок к лицу: страх, растерянность, боль – всё смешалось воедино. Как плохо, что рядом нет ни родителей, ни бабы Евди!
Вскоре ей стало лучше, и она пошла домой, не обращая внимание на любопытные взгляды прохожих,  почему-то очень хотелось спать.
В выходной день фельдшер пригласила её к себе домой.
– Отец должен скоро за тобой приехать, а нам надо обязательно окончить курс лечения.
 Рано утром Ева поспешила на приём. Каково же было её удивление, когда дверь открыла Эмма Ивановна в домашнем халате и с распущенными до пола волосами.
– Чего застыла, – засмеялась она,– не узнала?
Ева перевела дух:
–  Узнала! Ой, как же вы отрастили такие косы?
– Так сами растут, вот только без мамы тяжело с ними справляться, – она кивнула на женщину с гребнем в руках.
– А как же, коса девушку не только украшает, но и силу даёт, – с нерусским акцентом промолвила та. – А ты проходи, девочка, к столу. Пока пьёшь чай, мы волосы быстро приберём.
 «Расскажу девчатам – так не поверят, – думала Ева, наблюдая, как тяжё-лую косу укладывают вокруг головы. – А свои волосы стричь никогда не буду!».
Через неделю она была дома и делилась с родными впечатлениями о ле-чении необыкновенным голубым камнем. Она и не догадывалась, что судьба связала их на долгие годы, и каждая их встреча будет уроком познания жизни.

                ***
После первого курса лечения ненадолго наступило улучшение. А тут при-шла пора убирать лён. Хлопот с ним не оберёшься: руками вырви, снопы сделай, просуши, вымочи в сыром месте, снова просуши, на мялке помни, трепалом очисти от костры, на гребне расчеши, в куделю разложи, а потом прясть садись. Ева только один раз помогла матери трепать лён и сразу почувствовала песок в глазах.
– Вот хвороба, – сетовала баба Евдя, – я к старости стала задыхаться от льняной пыли, а к внучке с малолетства хворь привязалась. 
Случилось так, что в это время к ним заехал двоюродный брат Матрёны, Осип Попов из Семёновки и предложил показать племянницу врачам в Дзержинске.
Родители согласились, но попросили, чтобы Ева жила у его родителей, Якова Фроловича и Ольги Герасимовны.
Каждый день их сыновья: Осип, Антон или Кузьма, по очереди возили де-вочку в больницу за семь километров от дома. Здесь тоже лечили голубым камнем с нежно-изумрудным отливом на солнце. 
Мазь после прижигания почему-то не закладывали, может, поэтому до са-мой Семёновки Ева не могла смотреть на свет. Белый платок, который она прижимала к глазам, быстро окрашивался в зелёноватый цвет…
Баба Ольга понаблюдала несколько дней на мучения внучки и не разре-шила больше  возить её на лечение.
А когда приехал отец Евы, она, не скрывая тревоги, посоветовала:
– Ищи, Фёдор, другого врача, иначе останется девчонка без глаз. Поглянь, кажный день платок мокрый, хоть отжимай.
Он и так по осунувшемуся лицу дочери понял, что дела не очень хороши.
На другой день, поблагодарив родственников, Железняковы отправились домой с надеждой, что всё обойдётся.


                Кумовья

Но болячка не хотела отпускать Еву из своих цепких лап, и отец  повёз Еву на консультацию в город Канск.
Рыжко, как всегда, бежал быстро и после обеда они оказались на берегу Кана. Ева впервые видела такую широкую реку в зелёном обрамлении леса, и была крайне удивлена, когда узнала, что на другой берег нужно переправляться на пароме (плашкоуте). С замиранием сердца она наблюдала, как мужики заводили под уздцы лошадей на паром и ставили их на определённом расстоянии друг от друга.
– Ой, тата, а мы в воду не скатимся, – прижалась она к отцу.
– Трос крепкий, мужики сильные, да и река сегодня спокойная, – ответил уверенно отец.
Рядом стоящий мужик в потрёпанном пиджаке и растоптанных сапогах повернулся к ним и встрял в разговор:
– А вот недавно был случай, трос лопнул на малом плашкоуте для пешеходов, что у железнодорожного моста, много людей потонуло…
– Никто тебя за язык не тянет при ребёнке об этом говорить, – строго прервал его отец.
Ночевать пришлось на заезжем дворе. Это была большая изба, посреди которой стоял длинный стол, а вдоль стен  тянулись полати, будто натёртые до блеска воском.
– Тата, а матрац с подушками нам дадут? – забеспокоилась Ева.
– И давать будут, доча, не возьмём. Мало ли кто спал до этого, любую хворь подхватить можно, а про тиф и сама, небось, знаешь.
Да, Ева помнит, как по деревне прокатилась волна этой страшной болезни. У них дома переболели все, даже родители. А с мамой и вовсе случилась беда: во время болезни родилась девочка Ганна. Тата положил её на печь, а сам побежал за бабой Химой. Вернулись, а малышка уже умерла.
– Рядно под жопёнку, сумку под головёнку да укроемся шубёнкой, –  скороговоркой проговорил отец, доставая продукты из сумки.
Так и провели ночь в прокуренном, пропахшем салом, чесноком и потом помещении.
Рано утром поспешили в больницу. Осматривали Еву пожилой фельдшер Тишаков Григорий Васильевич и врач Окунёв Евгений Михайлович.
– Случай не из лёгких, видать, одним курсом не обойтись, – нахмурив брови, произнёс Окунёв.
– Опять голубым камнем? – с металлическим оттенком в голосе спросил отец.
Окунёв неспеша переложил бумаги на край стола, посмотрел в окно и потом только ответил:
– К сожалению, другого лекарства у нас пока нет.
Отец вздохнул и ничего больше не сказал.

После приёма в поликлинике они заехали к кумовьям, бывшим односельчанам – Ковалёвым. После переезда в Канск дядька Максим устроился работать в милицию и ему дали комнату в этом же здании на первом этаже. Гостям были рады. Тётка Матрона, в девичестве Лобырёва, пригласила отобедать к столу.
– Угол вот дали на первое время от работы, – немного заикаясь, сообщил хозяин.
– Ой, горе, а не квартира, туалет общий с мужиками, – она понизила голос,– а то и стоны слышны.
– Не ворчи, – перебил её муж, – вот немного обживёмся и купим себе дом, а нет, так брат Михаил давно зовёт к себе в Неверу.
Ева за столом долго не задержалась, на кровати в углу её с нетерпением ждала подружка Ольга. Пока девочки делились своими новостями, взрослые договорились, что Ева несколько дней поживёт у них.
Как и обещал, в следующий свой приезд отец устроил дочь на квартиру к Гамзюковым, тоже к бывшим односельчанам и кумовьям. Так уж повелось, что у них останавливались и шаровцы, и парфёновцы, и покровцы. Дом был просторный, пятистенок, но внутри сумрачный из-за низких потолков и маленьких окон. Мебели как таковой не было: стол, кровати, лавки, табуретки, да сундуки.
Приезду Железняковых обрадовались и взрослые, и дети, ведь столько вместе пережили горьких и счастливых дней. Отец вытащил из сумки гостинцы: сало, яйца, хлеб. Улита быстро разогрела картошку в мундирах и пригласила к столу. Взрослые не спеша вели разговоры о тяготах городской и деревенской жизни. Зашёл разговор и о братьях Ульяна, которые тоже жили в Канске.
– Недавно видел жену Клима, Марью, вроде у них всё ладно, а вот про Феоктиста и его сына Данилу разные слухи ходят…
Узнав, что Еве надо лечиться в городе, Улита сразу предложила оставить девочку у них. В свою очередь Фёдор обещал каждую неделю передавать продукты с обозом. На том и расстались.
Семья у Ульяна Митрофановича была большая. Старшие дочери Екатерина, Марина, Фрося были замужем, сын Василий куда-то уехал, а младшие дочери жили ещё с ними. Анна мыла полы в школе, где раньше размещалась синагога, Феня работала на ЦЭС, Ольга, Маня и Надя помогали по дому матери.
Ульян работал печником, доход был маленький, и он однажды даже решился поехать на заработки в Ташкент, куда переехала Фрося с мужем и свекровью. С собою он взял Феню и Ольгу, но помыкались они в чужой стороне, заработали на шёлковые платки и вернулись домой.
– Ну, зятёк, ну, Головичонок! – возмущался Ульян по приезду домой. – Сам дёру дал из Покровки от местных властей и меня с пути сбил!


             Первые заработки


Каждый день Ева спешила на процедуры. С Гетоева до поликлиники на Большой улице идти далеко. Тротуаров в городе не было и приходилось после дождя обходить непролазную грязь, а потом перед больничным крыльцом мыть ботинки в корыте с водой.
Поздоровавшись с Григорием Васильевичем, она всегда бросала взгляд на голубой камушек, и он начинал светиться разноцветными искорками. Про эту молчаливую дружбу она никому не рассказывала – засмеют. Она верила в его волшебную силу, но вот боль…. Без неё не победить болезнь, а значит, нужно научиться терпеть. И Ева нашла выход – она стала мысленно разговаривать с камушком!
Иногда Григорий Васильевич просил помочь его жене Марии и дочери Ульяне по хозяйству. Разве можно отказать таким уважаемым людям? Ведь Ульяна тоже работала не где-нибудь, а в самой настоящей аптеке. Правда, Еве было её немного жаль, больше тридцати лет, а ни мужа, ни детей нет.
Шустрая деревенская девочка-подросток пришлась по душе Тишаковым: и полы вымоет, и бельё на протоке поможет прополоскать. От сброса горячей воды с электростанции вода зимой тёплая, но порывы холодного ветра пронизывают пальтишко и капельки воды бусинками застывают на рукавах. Вот бы сейчас погреться на печке, да дом далеко….
Однажды Ева в дверях столкнулась с молодым парнем в больничной пи-жаме, Ульяна объяснила, что это её брат и сейчас он болеет.
Почти всегда после работы девочку кормили вкусным обедом. Иногда тётя Мария напоминала дочери:
– Улита, заверни нашей  помощнице булочки, пусть дома чай попьёт.
– Мама! – недовольно ворчала та, – Зови меня Ульяной!
– Пусть чужие люди тебя так зовут, а для меня ты Улита, Иулита, как батюшка назвал.
От гостинцев Ева не отказывалась – кушать хотелось всегда, корзины с продуктами из деревни едва хватало на неделю.
Однажды Манька сообщила, что на Четвёртой Кузнечной достраивается радиоузел и нужны рабочие.
– Говорят там зарплата больше двухсот рублей, пошли завтра устраиваться, – предложила она.
– Так я ещё хожу на лечение…
– Ну и что, в обед сбегаешь.
– Меня, наверно, не возьмут, мне ж только четырнадцать.
– Возьмут, ты девка рослая! Скажешь, что тебе, как и мне, шестнадцать!– учила подруга.
Опасения были не напрасными, бригадир долго и придирчиво осматривал Еву, потом махнул рукой - новая рабочая сила нужна была позарез.
Работа оказалась не из лёгких: нужно было занести с улицы в здание ведро гальки с песком, рассыпать на земляной пол и долго ровнять чурочкой, сверху которой прибита доска. Когда подготовка к настилу пола была готова, дали другое задание: носить на второй этаж черепицу для крыши. Ева старалась не подавать вида, что выбивается из последних сил, но от глаз бригадира ничего не утаишь.
– Жалко мне тебя, девочка, смолоду надорвёшься. Вот доработаешь до конца месяца и увольняйся, – сказал он.
Делать нечего, Ева и сама понимала, что долго не выдержит. За месяц она получила расчёт всего пятнадцать рублей и очень расстроилась, на них можно было купить лишь три килограмма пряников. Она недоумевала, то ли Манька её обманула, то ли бригадир? Обида постепенно улеглась, ведь ни одна подруга в деревне не держала в руках таких денег.
Со своей первой зарплаты она купила в гостинец детям сладости, а сдачу аккуратно завязала в платочек, чтобы отдать их родителям.

                В няньках

Проблемы с глазами вынуждали Еву приезжать в больницу не менее двух раз в год. Она по-прежнему верила в силу голубого камня и любовалась его разноцветными переливами. С болью во время процедур она тоже как-то свыклась – не больнее, чем рези и песок в глазах.
В ту зиму морозы начались рано, и тётка Улита часто корила дядьку Ульяна, что он мало заготовил дров на зиму. В свободное время он брал где-то лошадь, запряженную в сани, и, взяв с собой девчонок, ехал в лес. Собирать сучья в лесу по глубокому снегу не очень легко: вытянешь одну ногу, утонет другая, а снег набивается в валенки, жжёт огнём голые ноги под юбкой.
Иногда они отправлялись к лесозаводу, там можно было найти чурочки, сучки, щепки. Конечно, нести собранное топливо в мешках за спиной было неудобно, но что поделаешь, так делали многие.
В свободное время от лечения, сидеть дома или бесцельно бродить по го-роду было непривычно и скучно. И когда однажды её остановила Алевтина Петровна, женщина с их улицы, и попросила присмотреть за детьми, Ева согласи-лась.
Правда, Маньке это решение не понравилось:
– Ты что, с ума сошла? Он же работает в тюрьме каким-то начальником!
– А чего мне бояться, я же не воровка.
– Ну, смотри сама, сейчас и не поймёшь, за что людей сажают, –  огляну-лась та по сторонам.
С детьми, мальчиком семи лет и четырёхлетней девочкой Ева быстро нашла общий язык, сложнее было, когда капризничала годовалая малышка и не слезала с рук. Носить часами на руках было тяжело, но баба Евдя всегда говорила: «Взялся за гуж, не говори, что не дюж». И она терпела.
В поликлинику Ева успевала сбегать днём, когда приезжал на обед хозяин.
В то утро Алевтине Петровне нужно было уйти на работу пораньше, и она попросила помощницу закрыть трубу, как только прогорят угли. После завтрака Ева заглянула в печь, угли показались ей странными, не такими как в деревне, но после минутного колебания она задвинула юшку.
День выдался солнечным, и Ева отпустила старших детей ненадолго поиграть во дворе. Малышка с утра была спокойная, и она посадила её на пол. Сегодня работа шла медленно, почему-то шумело в голове, а потом подступила тошнота и покачнулись стены. «Неужто угорела?» – вспомнила она деревенские рассказы. Превозмогая слабость, Ева ватными руками подхватила ребёнка на руки и шагнула к двери…
Очнулась она на крыльце. Перед ней на коленях стояла соседка Мария Петровна, врач, и держала у носа ватку с нашатырным спиртом.
– А я подъехал на обед, слышу, дети ревут, бегом в дом, а она в сенцах …без сознания, – взволнованно объяснял хозяин.
– Это чудо, что она на воздух выбралась, а так быть беде. Что же вы не объяснили девочке, что топите углём, а не дровами?
– Так мы всегда сами закрывали, а сегодня вот так получилось, –  оправдывался он.
Угоревшую долго отпаивали сладким чаем, потом Мария Петровна уложила её на бок, укрыла тёплым одеялом и строго сказала:
– Сегодня спишь здесь, а завтра посмотрю на твоё самочувствие.
– Всё будет хорошо – пробормотала тихо Ева.
Вечером прибежала испуганная тётка Улита, убедившись, что самочувствие у девочки нормальное, с облегчением вздохнула:
– Слава Богу, отвёл беду, а то что бы я сказала кумовьям? Вот не зря Матрёна говорит, что девчонка заговорённая.
Со следующим обозом  Гамзюковы отправили её в деревню, подальше от греха.

                Прачка

Летом отец вновь привёз Еву в больницу.
Григорий Васильевич поблагодарил за гостинцы и на вопросительный взгляд Фёдора лишь развёл руками:
– Улучшение есть, но лечение иногда длится годами, тут пока медицина бессильна. Лишь бы хватило  терпения у вас и вашей дочери.
Отец посмотрел с нескрываемой любовью на дочь и с уверенностью добавил:
– Мы, Железняки, настырные, не отступим, коль взялись.
– Вот и прекрасно, – одобрительно кивнул тот головой.
 Ева посмотрела на голубой камушек, искрящийся сегодня бирюзовыми  искорками. «Ах, хитрец, сначала радуешься, а потом кусаешься», – прищурила она глаза.
Отец уехал, а тут неожиданно соседка Гамзюковых пообещала устроить её прачкой в воинскую часть.
– Сразу говорю, работа тяжёлая, идти далеко, а выходить надо в пять утра, – предупредила она.
 – Справлюсь, в деревне тоже работа не из лёгких,–  заверила Ева.
Рано утром она с гордостью вышагивала по пробуждающемуся Канску. Военный городок поразил её красивыми кирпичными зданиями. Она впервые видела окна разной величины и формы, необычной конструкции крыши. Особенно ей понравилась причудливая кладка на стенах.
– Тётя Дуся, это ж как на такой высоте прилепили узоры из кирпичей?
– Откуда мне знать, в каждом деле мастер есть. Ты меньше по сторонам гляди, вон, у открытой двери нас уже ждёт завхоз Алексей Иванович.
В душной сумрачной прачечной работали четыре женщины. С вечера им выдавали соду, мыло и грязное солдатское бельё, которое нужно было на ночь замочить, а утром тереть до чистоты на деревянной стиральной доске. Особенно трудно, до мозолей, отстирывалась область локтей и коленей. Парили нижнее белое бельё в клокочущем котле, а потом полоскали в ушате, грязная вода из которого сливалась в жёлоб тут же в здании, и сбегала в отстойную яму во дворе. К концу смены руки становились ватными, не разгибалась спина, глаза начинали слезиться и чесаться. Григорий Васильевич  недоумевал, почему идёт ухудшение, а Ева не догадалась рассказать о своей работе. Чем бы это закончилось неизвестно, но к её счастью, прачкам сообщили, что они едут вместе с воинской частью в летние лагеря на учения. 
– Никуда я не поеду с солдатами, – категорически отказалась Ева. – Мне ещё на лечение ходить надо.
– Ну что ж, настаивать не буду, видать девушка ты самостоятельная, с характером, – одобрительно кивнул головой Алексей Иванович.
За работу ей выплатили тридцать рублей, и она была очень рада: купила ситца на подарки родным. И после завершения курса лечения уехала с обозом домой.

                Бог есть!

Осень и зима пролетели незаметно. За это время глаза несколько раз воспалялись, и мама пыталась лечить капельками и мазями, которые рекомендовали в больнице. Но весной, перед пасхой, состояние резко ухудшилось, и родители снова отправили её в город. Остановилась она как всегда на квартире у Гамзюковых.
– Ольга, пойдём завтра на Всенощное бдение? – накануне праздника обратилась она к подруге.
– Не, мамка одних не отпустит, – уверенно ответила та.
– В Апаны Ключи пешком разрешила идти, а почему здесь нельзя?
– Так мы не одни были, а здесь чужой город, не деревня…
Ева вспомнила, как её крёстная Мария Новикова с дочкой Ниной собралась идти в Апанскую церковь. Такие новости по деревне разлетаются быстро и несколько девочек упросили взять их с собой. Еву родители тоже отпустили вместе со всеми. Мама достала из сундука новое платье, подала ботинки, которые сшил крёстный Яков, и наказала обходить грязь стороной.
День оказался дождливым и сразу за околицей девочки разулись, чтобы обувь не промокла и не развалилась. Идти по тайге в такую погоду дело нелёгкое, то глубину лужи не угадаешь, то с елей за шиворот польётся холодная водичка. Правда, путешественницам всё нипочём – визжат да хохочут.
Перед Апанами на берегу речки умылись и едва успели к вечерней службе. Ночевали у дальних родственников, а утром опять пошли в церковь. Иконы с ликами святых, запах ладана, недружное хоровое пение обволакивали Еву покрывалом умиротворения и погружали в мир, наполненный счастьем и любовью.
– А помнишь, какой страшный ливень нас тогда в тайге накрыл? – прервала её воспоминания Ольга.
– А как же, перед Суздалевым…, – по лицу Евы пробежала тень обиды. – За тобой ваш Васька приехал и крёстную с Ниной взял, а нам пришлось ночевать у чужих людей в мокрой одежде …
Их разговор прервал постоялец из Покровки – Алексей Петрович Веремьёв, который работал на строительстве моста через Кан. Среднего роста, кряжистый, с мягким приглушённым голосом, он внушал окружающим спокойствие и доверие.
– Отпрашивайтесь, девки, у родителей, пойду на Всенощную и вас возьму, – предложил он.
Слово своё дядька Алексей сдержал. В церкви он нашёл место, чтобы их не затолкали во время службы, а сам пробрался к алтарю и всю ночь пел и «Трисвятое», и «Отче наш», и псалмы.
Пасхальная ночь прошла быстро и утром, освятив куличи, они поспешили домой, ведь нужно было ещё увидеть, как играет солнышко на рассвете. Ощущение светлой радости и желание нести всем любовь и счастье переполняло всё Евино существо. Чудо свершилось – Христос воскрес!
– Посмотри сюда! – окликнула её Ольга, показывая на плакаты, приклеенные на стену кирпичного здания.
Ева остановилась, да, она уже видела их: «В день пасхи ни одного прогульщика!», «Долой церковные праздники!», «Религия - яд!».
– Пойдём, Ольга! – дёрнула она подругу за руку. –  Нашла чем любоваться. Бог есть, и он поможет мне вылечить глаза!
– А как же плакаты?
– Не знаю! Атчапись! – Ева насупилась и до самого дома молчала.

                ***
После праздников она пошла в поликлинику на консультацию к Григорию Васильевичу.
– Что же нам делать с твоими глазками, думал, что ты уже избавилась от этой заразы, так нет же….
 Голубой камешек вспыхнул изумрудными искорками и погас. Еве это совсем не понравилось.
– У меня ресницы будут расти внутрь глаза как у тёти Лены? – напрямик спросила она у фельдшера.
– Что ты! Не бери в голову, ты же не она. Потерпи ещё немного, медицина не стоит на месте, появится какое-нибудь новое лекарство, а пока не бросай лечение.
 Ева вздохнула: сколько же ещё ждать и надеяться?
Домой она сегодня не спешила и, услышав плач, остановилась. Из проулка вывернула похоронная процессия. Необъяснимое чувство тревоги, вернее страха, на миг сковали всё её тело. Ей показалось, что провожают в последний путь близкого ей человека. Слёзы непроизвольно хлынули из глаз…
Когда она вошла в дом, тётка Улита всплеснула руками:
– Детка, да ты что такая зарёванная? Неужто кто обидел?
– Никто не обидел, –  всхлипнула она.  – Ой, тётя, мне так плохо, так плохо…
Через несколько дней с обозом приехал дядька Костик с Никифором Ветровым и передал наказ матери ехать домой. По дороге мужчины больше молчали, и старались не смотреть ей в глаза. Она тоже была немногословной – предчувствие беды сжимало всё внутри, но спросить о родных у дядьки она почему-то боялась.
Дома её ожидало страшное горе – ушёл из жизни отец…

                Наводнение

Пережить уход отца было невыносимо тяжело. Мать старалась забыться в работе по дому и в колхозе.  Баба Евдя, не переставая, шептала молитвы и её спина ещё больше гнулась к земле.  Ева, при любом шуме во дворе подскакивала и бежала к окну: а вдруг вернулся её тата…. Митя с Марусей старались держаться вместе и больше времени уделяли маленькой Саше. Потихоньку боль утихала, нужно было жить дальше.
В июле Ева снова приехала в больницу, но лечение пришлось прервать из-за наводнения – Кан вышел из берегов.
 Всё началось с маленьких ручейков, которые верёвочками петляли по дороге и заполняли канавы. Все надеялись, что беда обойдёт стороной, но ночью раздался вой сирен. Быстро подняли вещи на потолок, и дядька Ульян дал распоряжение:
– Я здесь пережду, а ты Анна веди всех к себе на работу, место там высокое, вода не достанет.
В темноте брели  по колено в воде, опасаясь приблизиться к обочине дороги. Мокрая одежда и сырая ночная прохлада пронизывали всё тело. На втором этаже бывшей синагоги уже собралось несколько человек. Отмахиваясь от комаров, Ева со страхом наблюдала, как потоки воды несли на себе доски, брёвна, деревья, какие-то постройки.
– Смотри, петух! – дёрнула её за руку Маня.
И в самом деле, на крыше плывущей избушки осипшим голосом испуганно кукарекал петух…
Ночной переполох не прошёл даром: Ева и Маня заболели малярией. Ло-мота в мышцах, озноб, высокая температура и до невозможности противный порошок хины доводили до отчаяния, постоянно хотелось пить, но дойти до лавки с водой не было сил. Ей так хотелось, чтобы скорее приехал отец и забрал её домой! Но людей с обозом нет, значит, о её болезни в глухой деревушке никто не знает….
 Тётка Ульяна с Ольгой протирали их прохладной водой, поили горячим чаем и бежали наводить порядок во дворе после наводнения.
А тут попросился на квартиру Пётр Абакановский из Парфёновки. С утра он ходил на курсы счетоводов, а после обеда терпеливо подносил девчатам воду. В какой- то момент ему это надоело:
– Всё, устал бегать, вот вам сразу ведро, пейте сколько хотите!
На третий день Ева протянула тётке Улите три рубля и попросила купить  копчёную осетрину.
– Ох, детка, идти сегодня из дома боязно, обещают солнечное затмение…
– Вот деревня! – хохотнул дядька Ульян. –  Это ж не конец света! Переждёшь темень в обнимку со столбом и домой!
Тётка Ульяна перекрестилась, повязала чистый платок на голову и подалась на базар. Уже через час больные с аппетитом уплетали необыкновенно вкусные кусочки рыбы. Обе очень хотели посмотреть на затмение, но ослабевший организм не выдержал и они уснули. То ли рыба, то ли хина сделали своё дело, но утром им стало намного лучше.
А через несколько дней заболел Пётр и теперь девушки стали ухаживать за ним. Но как только он пошёл на поправку, они с умными мордашками принесли к его кровати ведро воды:
– Всё, устали бегать, вот тебе ведро, пей, сколько хочешь!
– Ага, отомстили,– рассмеялся он.
Вскоре Пётр ушёл жить в общежитие, а ослабленная после болезни Ева  поехала домой.

                Китайские огороды

Время шло, Еве минуло пятнадцать лет, и, приезжая в город, она искала временную работу, чтобы заработать хоть немного денег. Ведь труд в колхозе оценивался трудоднями-палочками, за которые  выдавали облигации или пшеницу, овёса, рожь, ячмень. Выручить деньги можно было, продав на базаре скотину, овощи или то же самое зерно.
На приёме в больнице Ева всё чаще стала жаловаться, что не может без слёз смотреть на свет. Григорий Васильевич назначал мази и капли, а голубым камнем почти не пользовался и тот издали обиженно мерцал изумрудно-синими искорками.
– Лечение не бросай, нам нужно сохранить зрение, – каждый раз напоминал фельдшер.
Её и не нужно было уговаривать, ведь отец сказал когда-то очень важные слова «…мы не отступим, коль взялись». А он был всегда рядом, она это чувствовала.
Желание устроиться на работу неожиданно исполнилось. Ева встретила  Гамзюкову Марину и та, как всегда, начала шутить:
– Замуж не собираешься? Могу тебе жениха среди китайцев подыскать, не пожалеешь. Вон, с меня муж Вася пылинки сдувает, живу как королева.
– Нечего мне замужем делать, мне работа нужна. А почему у твоего китайца имя русское?
– Так по-ихнему не выговорить, язык сломаешь, – объяснила та.– А насчёт работы я могу помочь, мужу на сезонную работу как раз нужны люди, ухаживать за овощами. Согласна?
– Чего ж не согласиться, это я умею, – обрадовалась Ева.
После обеда они пошли на огороды, которые находились на другом берегу протоки, стоило только перейти деревянный мостик. На острове была небольшая улочка из нескольких домов, в которых жили семьи китайцев, а вокруг раскинулось большое поле с ровными рядами высаженной рассады помидоров и капусты.
Муж Марины согласно закивал головой, когда понял, зачем жена привела девушку.
– Ну, вот и сговорились, а это наша хата, заходи, когда освободишься, – пригласила она.
Работала Ева с другими девушками с десяти утра до десяти вечера: пололи, рыхлили, поливали овощи. Воду носили в десятилитровых вёдрах на коромысле из протоки, на берегу которой были брошены  доски, чтобы обувь не увязала в илисто-грязевой жиже. Ева как-то решила прыгнуть с сухого места на доску и напорола ногу на гвоздь. Плакать от боли она не стала, только прикусила губу. Доковылять до больницы ей помогла Катя. К её большому удивлению, перевязку пришёл делать Григорий Васильевич.
– Вот досужая! С утра глаза лечит, а после обеда ноги калечит! – ворчал он, обрабатывая рану. – Через день на перевязку и никаких огородов!
Но подвести Марину и остаться без денег Ева не могла и поэтому, обмотав поверх бинта тряпку, она на другой день уже поливала капусту.
За время работы, она узнала некоторые секреты по выращиванию овощей, правда не все из них ей понравились. Например, от её глаз не укрылось, что китайцы удобряют овощи разведённым человеческим калом, а чтобы они скорее спели – опускают их в специальных мешках в уборную. О своём открытии она никому говорить не стала, но искренне поклялась себе, что кушать помидоры никогда в жизни не будет.
Один раз в неделю Ева получала завёрнутую в бумагу мелочь – ровно три рубля. Она шла на базар и покупала себе семечки и гречневый блин за рубль. Как-то ей посчастливилось, и она приобрела настоящую записную книжечку, в которой вечерами пыталась делать записи. Остальные денежки она прятала в коробочку и хранила в своём сундучке.
Сезонная работа на огородах закончилась, и она засобиралась домой. Начиналась сенокосная пора….

                Настоящий паспорт

Всё лето Ева помогала дома по хозяйству, безотказно выходила на колхоз-ные работы, а вечерами бежала с девчатами в клуб.
Поглядывая на дочь, мать частенько вздыхала:
– Совсем взрослой стала, из одёжи выросла, надо ехать на базар да что-нибудь тебе присмотреть.
А тут подвернулся случай, и она купила в Дзержинске недорогое женское демисезонное пальто.
– Я вот что подумала, перешьём его на зимнее пальто, всё дешевле будет, – радостно сообщила она,  когда вернулась домой.
Так и сделали. Договорились в Парфёновке с портным, отвезли на под-кладку полотно в сине-красную клеточку, чёсаный лён, а на воротник шкуру ягнёнка. Ева попросила, чтобы сзади подол был ниже, чем спереди, по последнему слову моды. Пальто получилось в самый раз, красивое и тёплое, но как заметила мать, тяжеловатое.
Этим же летом дядька Осип скатал новые валенки, тоже модные, потому что при желании можно было отвернуть голенища и получить что-то похожее на боты. 
– Слава Богу, одели тебя, теперь и перед людьми не стыдно, – радовалась Матрёна.
Поздней осенью опять стали беспокоить глаза.
– Мама, может мне после лечения остаться в городе и поискать хорошую работу?
– Смотри сама, зимой в деревне полегче, мы и без тебя справимся, Митя уже не маленький, тринадцать годков, а за Сашей баба с Марусей присмотрят.
– А как мне паспорт получить, ведь, говорят, его не всем выдают.
– А ты иди в Соловьёвку в сельсовет, к Кузьме Проявченко, он человек хороший, всё тебе объяснит.
Получить паспорт оказалось делом хлопотным. Справку с места жительства Еве дали и объяснили, как найти паспортный стол в районном центре. Попутчиков на подводе в ту сторону не оказалось и ей пришлось все тридцать шесть километров идти пешком. Паспортистка внимательно прочитала выданную бумагу, покачала головой, что-то написала на обороте и с сочувствием посмотрела на девушку.
– Жаль тебя, зря ноги била такую даль, но в справке  указали не все дан-ные, пусть перепишут.
Пришлось Еве ни с чем возвращаться домой. На другой день она проделала тот же путь и опять пешком. Зато вечером она с гордостью показывала родным настоящий документ, на серой обложке которого красовалось слово «паспорт» и герб СССР.
По приезду в город она встала на учёт в паспортном столе. Теперь можно было искать нормальную работу, но только после лечения в поликлинике. А чтобы легче было прожить это время, она согласилась пожить и присмотреть за ребёнком знакомых с соседней улицы. 
Тётка Улита отговаривать не стала:
– Люди они уважаемые, оба в райсобесе работают, не понравится, снова к нам вернёшься.
В поликлинике Григорий Васильевич внимательно осмотрел глаза Евы, потом пригласил Окунёва. О чём они говорили было непонятно, но выражение на их лицах ей не понравилось.
– Я могу ослепнуть? – с отчаянием в голосе спросила она.
– Э, нет, я такого не говорил. Девчонка ты настойчивая, другая бы и дорогу забыла сюда, а ты столько лет и боль терпишь и лишения. Думаешь, я не знаю, что ты живёшь у чужих людей, да ещё и подрабатываешь, чтоб помочь родным? Знаю. Давай ещё подождём, скоро поступят новые капельки.
Ева была уже не маленькая и понимала, что шансов на исцеление остаётся всё меньше. После приёма она пошла в церковь и долго просила Божью Матерь о помощи.

Пожар на мелькомбинате

После длительных поисков Ева устроилась на работу в «Баню №2».  Идти до дома было далеко, и когда появилось свободное место в «Бане №1», она перешла туда.
В дневную смену дежурить было несложно: нужно было проверять биле-ты, предупреждать женщин об окончании помывки и следить за порядком. А вот в ночную смену было сложнее: надо до блеска начистить песком краны, тазы, промыть мочалкой от скользкого мыла полки, скамейки и отшоркать голиком пол. Сначала было тяжело и противно, и Ева хотела уволиться, но подходящей работы без образования не так-то легко найти. И она свыклась. Ко всему можно привык-нуть, если нет другого выхода. Да и коллектив женщин подобрался дружный и весёлый.
Весной и осенью баню внутри и снаружи обязательно белили. За известью ездили в деревню Карапсель. В тот август тысяча девятьсот тридцать седьмого года за ней отправили Катю, Еву и Настю. Пока девушки отбирали в карьере известковые камушки, солнце пошло на закат и они решили остаться в деревне.
Ночь оказалась тревожной.
– Ой, девки, вставайте, светопреставление! – разбудил девушек испуган-ный голос хозяйки.
Девушки подскочили, и ничего не понимая спросонья, бросились к ярко освещённым окнам. В стороне города полыхало зарево.
– Никак мелькомбинат горит, –  высказала своё предположение Настя. – Лишь бы на дома пламя не перекинулось.
Чуть свет они отправились в Канск и чем ближе приближались, тем больше чувствовался смешанный запах костра и жжёного хлеба. О ночном пожаре говорили много и шёпотом, шутка ли, диверсию совершили  враги советской власти. В городе начались аресты.
Ева старалась на эту тему ни с кем в разговоры не вступать. Она с самого детства была между двумя жерновами. С одной стороны в её семье верили Богу, сожалели о свержении  царя и не могли забыть о раскулачивании деда Савастея. С другой стороны, она слышала по радио и от комсомольцев об успехах в молодой стране советов и видела, что жизнь меняется к лучшему. Эта двойственность, каким-то образом уживалась в её сознании и она научилась молчать, когда сомневалась, на чьей стороне правда.

                ***

Осень и зима принесли Еве одну беду за другой: умерла сестричка Саша, баба Евдя и крёстная Мария. Проводить в последний путь никого из них она не смогла, слишком долго доходили вести…
Мама осталась теперь жить с Митей и Марусей, а дядька Федор – с дочерями Надей и Верой. Теперь в одной семье не хватало мужских рук, а в другой – женских. Кто был инициатором сойтись и воспитывать детей вместе, Ева не знала, но известие об этом было громом среди ясного неба. Несколько дней в ней бушевали растерянность, гнев, ревность и обида за отца. Но, взглянув на ситуацию глазами взрослого человека, она смирилась.
По словам матери сначала всё шло нормально. Дядька продолжал возить почту из Самойловки, она работала в колхозе, дети жили дружно. Но, видимо, желание жить вместе ради детей, затея не всегда мудрая. Стала она замечать, что отцовская любовь Фёдора доходит до абсурда: он мог тайком сунуть своим детям сладости, а во время обеда выбрать им самые лакомые кусочки. Об этом как-то проговорились и Митя с Марусей. Предел терпения наступил, когда однажды дядька вернулся домой поздно и стал будить Надю с Верой, чтобы они с ним поужинали.
– Это ж за кого ты меня принимаешь? Неужто я своих деток кормлю, а твоих голодом морю? Или ты по себе судишь, родных племянников лишний раз не приласкаешь? – возмутилась она.
– Не выдумывай что попало, сама понимаешь, они без родной матки остались, – попытался он оправдаться.
– А мои без родного батьки! – голос матери дрогнул от обиды, но она тут же взяла себя в руки. – Знаешь, Федя, видать зря мы сошлись, и пока между нашими детьми нет раздора, возвращайтесь-ка домой.
Вот так, без ругани и слёз, распался не состоявшийся союз двух одиночеств, потерявших свои любимые половинки. Но отношения между ними и  двоюродными братьями и сёстрами оставались добрыми всю жизнь.

                Василий

Время шло. Из неловкого подростка Ева  преобразилась в стройную голубоглазую девушку с толстыми русыми косами. С подругами, Маней и Галей, она иногда гуляла в парке или ходила в кинотеатр Кайтым. В выходные или праздничные дни она старалась съездить в деревню и хоть чем-то помочь маме.
В поликлинику к Григорию Васильевичу Ева теперь ходила редко и всё надеялась, что вот-вот появятся чудодейственные капли. Но их ещё не было, а голубой камень грустно мерцал тёмно-синим глазком, будто понимал её душевное состояние.
Осенью у Гамзюковых каждые десять дней останавливалась Нюша из соседней деревни. Её муж Александр  проходил в городе воинскую службу и в дни его увольнений, она приезжала на свидание с корзиной гостинцев.
Однажды Александр пришёл со своим другом Василием. Выше среднего роста, крепкого телосложения молодой солдат сразу бросился девушкам в глаза. Но он с первой встречи смотрел только на Еву. Ей тоже понравилась его немного застенчивая улыбка, волнистые русые волосы и серые, с затаённой грустинкой глаза.
Они подружились. Теперь в дни увольнений он приезжал верхом на белом жеребце Бельчике. Видно было, что конь и человек прекрасно понимали друг друга.
– Ложись! – легко коснувшись холки, давал Василий команду и тот, встав на запястья, тут же ложился на землю, вытягивал шею и замирал.
Удивлялась Ева и тому, как по приказу: «Встань! Отряхнись!», Бельчик вставал, и по его шкуре проходила волной мелкая дрожь, будто он стряхивал с себя мусор.
– Это откуда у тебя такой конь учёный? – восхищённо спрашивала Ева.
– Так мы оба в конной разведке служим, подводить друг друга нельзя, – гордо отвечал тот, довольный, что удивил свою девушку.
– А друзья у тебя есть такие же верные?
– Конечно! Сашку ты знаешь, а с Геной я тебя при случае познакомлю, он мне как брат.
Как-то зимой Василий подъехал к дому Гамзюковых на Бельчике, который был запряжён в кошёвку.
– Девчата, подъём, быстро собирайтесь на прогулку в лес!
– Ты что, заморозить нас хочешь? – рассмеялась Ева.
– Никак нет, я выполняю приказ по заготовке веников для части! – весело отчеканил он.
– Покататься мы любим, а вот насчёт веников не знаем, – вваливаясь в кошёвку, шутили Ева, Маня и Ольга.
До чащи на другом берегу протоки домчались с ветерком, наломать веток труда большого не доставило. Василий по-хозяйски стянул их верёвкой в вязанки и уложил в кошёвку.
– Ну что, придётся вам здесь зимовать, вы же не поедете на перине из прутьев? – пошутил он.
Девушки переглянулись и, набрав в пригоршни рассыпчатый снег, бросились обсыпать им хохочущего солдата.
Вечером, укладываясь спать, Манька вздохнула:
– Ох, Ева, а Васька-то с тебя глаз не сводит, однако скоро замуж позовёт….
– Не говори глупостей, дура я, что ли, за солдата идти!
Хорошо, что в комнате было темно, и никто не видел светящееся от счастья лицо девушки.

                Операция

В начале октября тысяча девятьсот тридцать седьмого года Василий сделал Еве предложение, но она не решилась дать согласие, ведь тогда придётся ехать с ним на его родину в Карелию, а как же родные в деревне? Но он нашёл выход из положения – подал прошение, чтобы его оставили на сверхсрочную службу. В один из приездов в город мама Евы познакомилась с будущим зятем. Скромный уважительный парень ей понравился, и она одобрила выбор дочери.
Кроме подруг этой новостью Ева поделилась с односельчанкой Катей Васильевой, в девичестве Лобырёвой.
– Заходите в гости, посмотрим на твоего жениха, – радушно пригласила та.
 Знакомство вскоре состоялось.
– Как поженитесь, живите у нас, места на всех хватит, а сыновья наши вам не помешают, – радушно предложил Алексей, муж Кати.
Шестого ноября Ева с Василием скромно отметили начало своей семейной жизни в доме Васильевых. Из друзей пришли поздравить молодожёнов Маня и Геннадий, мама по бездорожью приехать не смогла.


Казалось, всё складывалось прекрасно, если бы не правый глаз: его веко  деформировалось и стало ухудшаться зрение.
Выбрав свободное время, Ева пошла в больницу. К её удивлению ни Григория Васильевича, ни главного врача Окунёва на месте не оказалось, кроме того, никто не мог сказать, когда они будут. С плохим предчувствием она поспешила в аптеку к Ульяне.
– Ой, даже и не спрашивай, ничего об отце не знаю, забрали ночью – и ни слуху, ни духу, – оглянувшись по сторонам, шепнула та.
По её бледному лицу и заплаканным глазам, Ева поняла, что случилась непоправимая беда.
А тут из Новосибирска пришло письмо от двоюродной сестры Ольги Кириловой, дочери тёти Марины Железняковой. Она писала, что её муж Трофим договорился со знакомым окулистом, чтобы тот осмотрел Еву.
– Даже не раздумывай, бери отпуск и езжай, – тут же высказал своё мнение Василий.
В Новосибирске Трофим отвёл её в больницу при железнодорожной больнице.
– Нужна операция, – уверенно сказал Николай Петрович, – образовался паннус роговицы и глаз может совсем закрыться.
– Но почему? Меня столько лет лечил Григорий Васильевич голубым камнем, мазями, я столько перенесла боли и получается зря?
– Что ты! Если бы не они и твоё терпение, всё могло бы закончиться намного хуже, – спокойно ответил он на её вопрос, – Ну, так как? Согласна? Столько лет боролась, а теперь струсишь?
– Чего мне бояться, я же заговорённая…
Врач пристально посмотрел на пациентку и улыбнулся.
– Вот и славно! Завтра выходной, приходите ко мне домой с Ольгой или Трофимом и не забудьте  на лекарства три рубля.
На следующий день Ева проснулась рано. Согласиться на операцию было несложно, ну, а если всё пойдёт не так? Что делать? А если она ослепнет? Вдруг её разлюбит Василий? Нет, только не это. Ей стало стыдно за свою минутную слабость. Всё будет хорошо!
 Во время операции она только покрепче стискивала кулачки и слушала, как врач бубнил, будто мурлыкал:
– За-ме-чательно..., не ш-шевелись…, та-а-к…, так…, потерпи, по-тер-пи чуть-чу-у-ть…, молодец….
Через три дня Николай Петрович снял с правого глаза повязку, и весело произнёс:
– Поздравляю! Операция прошла удачно!
Ева облегчённо вздохнула. Она столько лет ждала этой минуты, и вот оно – долгожданное счастье!


Почти месяц Ева прожила в Новосибирске. Узнав о её приезде,  в тот же день прибежал в увольнительную  Василий.  По её сияющему лицу он сразу понял, что проблема с глазами благополучно решена.
– Вот видишь, ты за кавалериста замуж не хотела идти, а зря, я  удачу приношу,- придавая в голосе нотку хвастовства, шутил он.- То ли ещё будет.
Ева засмеялась:
– Жди, жди,  когда будет, а оно уже есть.
– Что же такое есть, а я не знаю,- он внимательно осмотрел комнату, потом повернулся к Еве:
– И что ты от меня скрываешь? 
– А ты разве сам ничего не замечаешь?
Полвечера Василий ломал голову в догадках, и когда она сообщила,  что у них будет ребёнок, засветился от счастья.
– Отец карел, мать сибирячка – настоящий мужик родится!
– С чего ты взял что сын? – удивилась она.
– Конный разведчик  всё знает,- сделав умное лицо, изрёк он. – Надо срочно зарегистрироваться!
– Может, подождём, пока отслужишь? Сейчас расписываться не обязательно. Бабы на работе говорили, что если пара живёт вместе и этому есть свидетели, значит по закону это семья.
– Как-то не по-людски это, раньше хоть в церкви люди венчались, а сейчас и этого сделать нельзя.
– Ничего, осталось совсем мало до дембеля, зато сразу и свадьбу в деревне отпразднуем.
Василий молчал. За всё время общения с любимой он понял, что если она решит что-то, то переубедить будет очень сложно. И он решил идти по наименьшему пути сопротивления – переждать.
– Ладно! Всё равно никуда от меня не денешься! Но первое что ты сделаешь – уволишься из бани, в ночную смену тебе работать нельзя.
Ева согласно кивнула головой,  как приятно, когда о тебе заботится мужчина.


                Пимокатный цех


Долго искать новую работу Еве не пришлось, как раз на кожзаводе, в пимокатном цехе, требовались рабочие руки. Ночной смены здесь не было, но как оказалось, условия труда здесь были  намного тяжелее и опаснее, чем в бане.
На стажировку её приставили к Анатолию Маслову, мужчине лет тридцати пяти. Он успевал не только показывать и объяснять этапы изготовления валенок, но ненавязчиво втягивал её в разговор, из которого она черпала очень много нового для себя.
– Как ты думаешь, пимы, валенки, чёсанки, катанки это одно и то же? Совсем нет, – рассуждал он, усердно разглаживая заготовку для будущего валенка. – Пимами северный народ называет сапоги, сшитые из оленьей шкуры, а валенки, катанки, чёсанки изготовляют из войлока, овечьей шерсти. Смещался ныне народ, смешались в кучу и все понятия, а жаль….
Он повернул голову к Еве и, улыбнувшись краешком губ, вдруг спросил:
– Как ты думаешь, почему катанки называют катанками, а валенки валенками?
– Так катанки катают, – не задумываясь, ответила она, – а валенки, валенки…
– …валяют! Это то же самое, что и катают, – добавил он. – А вот чем чёсанки отличаются от валенок?
– Так это катанки в калошах.
– Не совсем так. На их изготовление нужна поярковая шерсть, с молодых ягнят, которую очень долго вычёсывают. Голенища у них получаются мягче и тоньше, чем у валенок, вот потому на них калоши и одевают.
Разговоры не мешали Еве усваивать технологию изготовления валенок. Через неделю Анатолий дал отчёт мастеру, что девушка может вполне работать самостоятельно.
Каждое утро она надевала фартук и доставала из бочки с кислотой сросток – заготовку для валенка. Его нужно было разложить на верстаке и, постепенно придавая форму валенка, чередовать валяние и вымачивание в кипятке, чтобы шерсть уплотнилась и дала усадку. За смену Ева успевала изготовить норму – пару валенок и несла сдавать на сушку в печи. Принимал у всех работу мастер Семён Семёнович. Он придирчиво  осматривал зимнюю обувь, и если обнаруживал, что толщина голенищ неодинаковая или шатаются колодки – возвращал на доработку. Еву эта участь миновала. Высохшие валенки забирали другие рабочие и после очищения  пемзой, сдавали на склад.
Духота, сырость, запах кислоты вызывали у неё тошноту и головную боль. Жаловаться было не в её характере, и поэтому она молча делала своё дело и очень гордилась, что её катанки были ничем не хуже, чем у опытных катальщиков.
После работы она спешила в вечернюю школу, которая была тут же, во дворе в небольшом здании. Учёба ей давалась легко, особенно арифметика и учитель советовал ей учиться.
В начале августа Василий заскочил на несколько минут к Еве. Не слезая с Бельчика, он предупредил, что уезжает на учения и просил не волноваться. Её насторожил  взволнованный вид мужа, но правду она узнала только через три дня. Оказывается, их часть должна была отбыть в Маньчжурию на озеро Хасан, там, на границе возник конфликт с Японией. Уже завели в вагоны лошадей, и солдаты заняли места, как пришёл приказ отклонить поездку – одиннадцатого августа было заключено перемирие.

                Сынок Гена

На работе у Евы всё шло хорошо, только к концу смена стала очень уставать. А тут в сентябре подошёл Семён Семёнович и поинтересовался, когда она пойдёт в декретный отпуск.
Ева смутилась.  На приёме у женского врача она не была ни разу.
– Вот что дорогая, завтра идёшь на приём, и без справки я тебя на работу не допущу, – строго предупредил он.
На другой день она пошла в женскую консультацию. Врач недовольно покачала головой:
– Что ж ты раньше не пришла, рожать тебе через месяц, а ты на такой тяжёлой работе!
Ева сдала больничный лист в бухгалтерию и на неделю уехала в деревню. Мама просила погостить подольше, но она отказалась, в городе её ждал Василий.
 Случилось так, что вскоре после возвращения из дома она встретила Настю, с которой работала когда-то у китайцев.
– Я здесь рядом живу, пошли, поговорим, чаёк попьём, – зазвала та к себе в гости.
За разговорами время пролетело быстро и подруги не заметили, что на дворе опустились сумерки. Идти до перекрёстка было далековато, и Ева решила перепрыгнуть через неширокую придорожную канаву. Увы, прыжок оказался неудачным: появилась боль в пояснице, тяжесть внизу живота, и ей понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя.
– Где же ты ходишь по темноте, я уже беспокоиться стала, – встретила её у калитки Катерина и, окинув взглядом, забеспокоилась, – Бледная какая…, никак рожать собралась?
– Что ты, всё нормально, мне ещё две недели ходить…
Но разве Катю проведёшь? Понаблюдав часа два за упрямицей, она настояла на том, чтобы пойти в роддом.
– Не волнуйся, всё будет хорошо, – успокаивала она встревоженную подругу.
 Тёплой сентябрьской ночью Ева родила здоровенького малыша-крепыша.
Днём прибежал счастливый Василий и, узнав о самочувствии жены и сына, пообещал, что сам постарается забрать их домой.
Солдатская служба на то и служба, что сам себе не принадлежишь. В день выписки, Василий не смог получить увольнительную и Еву встречала Екатерина.
Новоиспечённый отец смог взять сына на руки только через несколько дней.
– Сынок, Гена, просыпайся! – безуспешно будил он ребёнка.
– Как ты его назвал? – удивилась Ева.
– Как? Гена! В честь моего друга. Ты же не против?
– Да нет, красивое имя, – не стала она возражать. – Вырастет, будет таким же хорошим человеком.
На выходные приехала мать с корзиной гостинцев и подарками для внука.
– А это внучонку новенькие распашонки с постилками, Маруся помогала обмётывать, – подала она дочери свёрток, завёрнутый в полотно, и, вымыв руки, бережно взяла малыша на руки.
Гена будто почувствовал родную кровинку, открыл свои голубые глазки и заулыбался.
– Смотри-ка, вылитый дед Фёдор! – ахнула молодая бабушка. 
– Ну вот, а Вася говорит, что Гена на его отца похож, – любуясь сыном, проговорила Ева, – а по мне так на себя самого…
– Не бери в голову, перерастёт ещё и не раз. Я вот что думаю, пока церковь в городе не закрыли, надо окрестить внучонка.
– Выберем время с Васей и обязательно сходим, – пообещала дочь.
Весь вечер мать учила Еву заговорам от детской грыжки, сглаза, испуга, показывала, как правильно купать и пеленать ребёнка. Очень хотелось ей остаться и помочь дочери, но председатель колхоза отпустил всего лишь на три дня….
Тяжело сделать выбор


В один из осенних дней Василий зашёл в дом хмурый и, виновато пряча глаза, тихо сказал:
– Знаешь, мне пришёл ответ по поводу сверхсрочной службы….
– Ну и что? – чувствуя неладное, спросила Ева.
– Отказ, – вздохнул он, – объясняют тем, что отец во время Гражданской войны у белых служил. Так он и у красных служил! – в его голосе зазвенели нотки возмущения. – Убегут мужики от красных в деревню, приедут белые – в свои ряды  демобилизуют. – Убегут от белых – красные наедут – к себе заберут. Мать рассказывала, что её кнутом чуть до смерти не забили, то ли белые, то ли красные, за то, что она не выдала, где отец прячется. А тут погляди, я виноватый остался!
– Да ладно, успокойся, работу можно найти и в другом месте, – попыталась успокоить его Ева.
Он молча разделся, присел к столу и посмотрел на жену:
– Нет, раз не сбылась моя мечта в армии остаться, поедем ко мне в Карелию. Я старший в семье, надо помогать родителям, народ у нас гостеприимный, а какие красивые озёра!
– Боюсь я на край света ехать! Тревожно мне на душе, будто беда меня ждёт вдали от дома….
– Не выдумывай. Я без тебя не поеду. Знаешь, что моя мать скажет?
Ева вопросительно посмотрела на мужа.
– «Грех свою кровь по свету разбрасывать», – вот что скажет.
 – Так кто говорит, что ты нас бросаешь? Сам же говоришь, что семья большая, а тут сразу два лишних рта явятся. Поезжай сейчас домой, денег подзаработаешь, а мы летом приедем. Гена к тому времени подрастёт, а я школу окончу.
Василий долго молчал – тяжело сделать правильный выбор. Ехать на поезде несколько суток не так страшно, а вот две пересадки и потом долгий путь на санях в мороз …, – он посмотрел на сладко спящего сына, и согласно кивнул головой, – Ты права, мал он ещё для такого путешествия. А ты как одна здесь останешься?
– Справляюсь, а плохо будет – в деревню уеду.

В конце октября Василия демобилизовали. Прожив ещё несколько дней с семьёй, он  уехал домой в надежде на скорую встречу.
В ноябре Ева смогла устроить Гену в открывшиеся недавно детские ясли. Они  находились как раз по дороге от дома Васильевых до кожзавода.
Каждые три часа Семён Семёнович напоминал молодой маме, что ей можно идти кормить малыша. Прибежит Ева в ясли, а сынок спит и не думает просыпаться. Вскоре подошла к ней заведующая и предложила приносить сцеженное молоко:
– Ребёнок здоровенький, спокойный, зачем мучить и насильно будить? Вы не переживайте, проснётся, мы его и накормим.
– Давайте ещё понаблюдаем, – сомневаясь в правоте работников яслей, попросила она.
Но Гена не хотел менять свои привычки, и Ева  стала оставлять молочко на день, а утром, вечером и после купания кормила его грудью.
Переписка с Василием не прекращалась всю зиму, а в мае он прислал перевод с деньгами и краткое сообщение: «Выезжайте сыном жду». Ева с отъездом медлила, не решалась покинуть родные места. Второй раз перевод пришёл, когда мать с Марусей была в гостях. 
– Тяжело тебя отпускать в такую даль, но послушай меня: себе мужа ты найдёшь, а вот дитю нужен родной батька.
И она решилась. Из вещей взяла новую фуфайку, подушку, несколько ве-щей себе и сыну. Накануне отъезда сбегала попрощаться с семьёй Гамзюковых и за всё их поблагодарить, но дома были только дядька Ульян и тётка Улита. Ольга к тому времени умерла от болезни лёгких, Анна вышла замуж, Феня уехала в Иланск, а Маня была на работе.

Уезжала Ева в солнечный июльский день. На вокзале заплаканная мать крепко прижимала к себе внучонка, сбивчиво давала дочери наставления и просила чаще писать весточки….
Из окна поезда Ева с грустью провожала исчезающий в яркой зелени Канск. В этом городе она с детства училась переносить боль и первые трудности. Здесь она встретила любовь и прижала к своей груди сынишку. Что её ждёт в далёкой и чужой стороне?
Лучик солнца коснулся её лица, и она посмотрела поверх верхушек деревьев. Россыпь нежно-лазурных искорок вспыхнула на голубом небосклоне и растеклась до самого горизонта. Ева улыбнулась – это голубой камушек слал ей прощальный привет. Значит, всё будет хорошо.
                2020г