Новь

В этой части города, как ни приеду сюда, то хожу по определенному маршруту, и часть улицы, уходящая в разросшиеся деревья, остается мне неизвестной. Мечтаешь о далеких путешествиях, экзотике других стран, а о том, что под боком, совершенно не знаешь, и, похоже, оно обречено быть неизвестным для тебя навсегда. Где же пределы нашего горизонта? И вообще, как часто ты смотришь в свой горизонт с мыслью расширить его? Дни твои расписаны в определенном, с претензией  на навсегда установленный алгоритм.
Такое начало могло бы послужить прологом для рассказа о далеком путешествии. Тотчас вспомнилось начало «Смерти в Венеции» Томаса Манна. Иногда прочитанное становится частью твоего опыта. Считать ли своей собственной жизнью то, что ты, читая, переживаешь мысленно и душевно? Удивительно и то, что, как правило, такими книгами, под чье очарование подпадаешь, бывают книги из далеких эпох. Считать ли пороком приверженность к ценностям давно ушедших времен? Ведь чтобы жить успешно в своем времени, тебе необходимо максимально присутствовать и участвовать в нем. Но я скептически отношусь ко времени, в котором живу, а нынешних людей вижу как эволюционно деградировавших. Возможно, это плата за достижения цивилизации.
Итак, я пошел по улице дальше, где не был до сих пор. К моему удивлению, современные торговые центры, многоэтажки и многолюдие сменились четырехэтажными кирпичными домами без тротуаров, а затем и вовсе пошли двухэтажные дома и кусты, между которых улица или, может, просто дорога, длилась дальше. Через кусты и поросшая ими проходила теплоцентраль. Она была явно очень древней, поросла  мхом, который ярко зеленел и сейчас, в декабре. Такой хороший реквизит для фильма «Зона» А. Тарковского. Там главное понятие «Зона», некая запретная и токсичная территория, оставленная людьми, кстати, возможно, из-за пандемии. В общем, похоже, все потихоньку скатывается к тому, что та фантастическая зона из фильма в реальной жизни все увеличивается и увеличивается в своем размере. Вот уже – и это сейчас, в настоящее время, в 2020 году, передвижение людей из страны в страну прекращено, ибо, по факту, каждая страна представляет опасную зону для другой страны. Что же там сказано в первоисточнике, у Стругацких? Кажется, что на зоне были люди с непонятными физическими отклонениями, которые были заразными. Неужели мы оказались в реальности «Пикника на обочине» и «Зона» стала главным мотиватором нашего поведения, вернее, первопричиной мутации общественного сознания и поведения?
Подхожу  к теплоцентрали, которая, похоже, уже давно не работает. Большие ржавые вентили, некий перепускные клапаны в чугунной оболочке. Но, может, она все-таки рабочая? В жизни часто так бывает, что все по-настоящему важное  скрывается за внешней невзрачностью. Может, по этим трубам с пошарпанной и обветшалой теплозащитой проходит горячая вода, она течет здесь десятилетиями, еще со времен почившей в бозе империи. Мы до сих пор живем на обломках империи, все ее ругают и проклинают, и она подобна сдохшей сучке, даже после своей смерти кормящая своим телом своих неблагодарных щенят.
Однако почему же кусты растут между трубами, почему же все заброшено? Или действительно эти трубы нечто безвозвратно минувшее? И тем не менее что-то смутно подсказывает мне, что однажды и улицы великих мировых городов зарастут сорными травами, кустарником, и все это будет заселено бессловесными обитателями леса.
Откуда такой пессимизм? Надо же быть оптимистом. Для живущего это правильно. О, да-да, я был оптимистом в школе, когда в учебнике истории рассматривал картинки с искусством Древней Греции. Как все прекрасно начиналось!
Не надо тревожиться о том, что неподвластно тебе, что не можешь изменить. Помнишь, как ты не любил того мерзкого бухгалтера в «Маленьком принце» Экзюпери? И неспроста, ибо оказалось, что этот мир как нельзя лучше стелется  под вот таких бухгалтеров, и они рулят  миром. Очевидно, что мир приспособлен к примитивным формам жизни. Все, что можно назвать человеческим, есть некий десерт, чаще всего недоступный, ибо гибельный. Не тревожься о неосуществимом, лучше полюбуйся начавшему падать снегу.

2

За теплоцентралью на пустыре стояла собака, явно бездомная. Поскольку поблизости не было ни одного живого существа – странно было осознавать, что это, однако, город, а не пустыня! – то я позвал собаку, попутно роясь в карманах в поисках чего-нибудь съестного. Но ничего не было. Собака же, увидев интерес к себе,  пытливо посмотрела и  залегла. Так залегают дикие животные в дикой природе. До нее было метров тридцать. И хотя она лежала на снегу, а сама была темной, ее не было видно за стеблями травы. То, что от меня прятались, пробудило во мне нечто, подобное охотничьему инстинкту – хотелось разоблачить спрятавшегося. Но желание оставить в покое бедное животное оказалось сильнее. Более того, во мне возникла некая солидарность с этой собакой, ибо было очевидно, что она живет незаметно, что на самом деле присуще и мне. Мы просто живем на этой земле, ничего более.
Собака лежала в травах так, словно ее там и не было.  Скромное достоинство собаки очень понравилось мне, и я захотел взять ее с собой, приручить, предоставить кров, разделить еду. Однако было видно, что она вполне самостоятельна, привыкла к свободной жизни, умеет в ней выживать. Это собака-сталкер, и пусть будет так.
В связи с залегшей в травах собакой, мне вспомнились литературные тексты писателя Хемингуэя. Писатели, конечно, пишут о том, что знают лучше всего. А Хемингуэй хорошо разбирался в том, как американские туристы приезжают в Африку, выслеживают львов, отстреливают их, а потом с видом больших героев фотографируются на их фоне. Такое милое развлечение. И у него есть такой рассказ, в котором раненный лев залег в травах. Вот и эта собака залегла, а я сейчас уйду, зная, что она жива-здорова. Потом я смогу о ней вспомнить.

3

И я пошел дальше. А дальше был тупик в виде высокого забора, за которым возвышались промышленные здания. Из переполненной автостоянки у забора отделился человек, прошел через проходную и исчез среди царства бетонных стен. Оказывается, отправившись на прогулку, я, сам того не подозревая, шел на какой-то завод. Получается, только это и ждало меня здесь. Что же я могу делать на этом заводе? В принципе, все что угодно. На заводе главное – послушание и аккуратность. А я умею быть послушным. Сколько раз так бывало! И что же? А то, что жизнь каждый день начинается вновь словно с полного нуля. И, даже не обладая особыми умственными способностями, однажды ты видишь, что твое послушание и аккуратность ничего тебе не дают. Но этот завод,  явившийся передо мною в результате моего маленького путешествия даже мистически, все же лучше, чем путешествие героя рассказа Томаса Манна «Смерть в Венеции». Вот еще один вопрос: что лучше, работа на этом заводе или смерть в Венеции
Радуясь, что не нужно идти на завод, я пошел обратно, и пошел снег. В прогулке подспудно ждешь событий, пусть даже маленьких. И всегда что-нибудь, пусть даже самое маленькое, случается. Ну, например, вот дерево растет, и разве это не событие? Дерево растет, а ты видишь его, проходишь рядом. Возможно, дерево тоже видит или чувствует тебя. Когда рядом с тобою деревья, ты не уже не один. Потом ты можешь вспомнить, что проходил возле такого-то дерева. Очень даже может быть, что ты однажды не вспомнишь о супермаркетах, речах политиков по телевизору, но вспомнишь о дереве. Ты шел по замерзшей земле, и снег шел, и ты проходил мимо огромного дерева. Дерево никуда не может пойти, оно идет по временам года, одной своей частью живет в землю, другой – в небо.
Уже возле жилых кварталов встретилась женщина с лохматой черной собакой на поводке. Хозяйку и собаку объединяло одинаковое меланхолическое состояние. У женщины были огненно-рыжие непокрытые волосы, казавшиеся ослепительными тропическими джунглями. Однако лицо ее было безжизненным и серым, как и окружающий пейзаж. Наверное, у себя дома, среди близких и друзей, ее лицо оживает и гармонично сочетается с жарким цветом волос.
Постепенно становилось все более людно, город обрел свои привычные очертания. Позади себя я услышал ритмичное не то пение, не то причитание. Вскоре меня обогнал молодой человек с наушниками. Энергично ступая и выворачивая ноги наружу, он пел: «Тебя я буду бум-бум-бум... и бум-бум-бум!.. С тобою мы будем бум-бум-бум… и бум-бум-бум!». Он ушел далеко вперед, и сквозь шум машин все было слышно его задорное «бум-бум-бум!». Меня он очень развеселил. Я почувствовал, как жизнь может быть простой и ясной. К чему размышления? Иди по жизни и пой «бум-бум-бум!». Освободись от всего, почувствуй себя легким и пустым и – бум-бум-бум! Новая жизнь войдет в тебя, бум-бум-бум!