Противоречия

     На вершине водонапорной башни деревянная надстройка имеет наклон из-за сильного ветра, всегда дующего в одну сторону. Иду, преодолевая минус двадцать пять с ветром со стороны Казахстана. На мне фуфайка, на фуфайке ветровка, иначе больше пяти минут на улице не выдержать. Коренные сибиряки носят крытые тулупы, в которых можно весь день провести на морозе, без вреда для здоровья. Из-за климатических условий люди здесь проще и лучше нас, представителей средней полосы России. Природа воспитывает.
     Я иду в ПМК, где работаю механиком. Сегодня нужно отвезти гусеницы в бригаду Воробьёва. Коммунист не пускает рабочих на ремонт в мастерскую: зимой вскрышные работы оплачиваются по двойным расценкам. И обязательства надо выполнять.
     Грузим в КрАЗ гусеницы, едем на линию. Через полтора часа в вагончике мне жмёт руку Воробьёв:
     - О! Сергей Иванович! Привёз? Отлично! Нам сейчас бульдозер позарез нужен, грунт снимать. Ну, пойдём.
     Он ведёт меня во второе отделение вагончика, где достаёт из стоящего на полу ящика бутылку водки и говорит, глядя с прищуром:
     - Выпьем, Иваныч?
     Нет, конечно. Я отрицательно качаю головой. Мне известны механики и мастера, которые дали слабину и теперь, по сути, оказались на побегушках у рабочих. Воробьёв улыбается довольно.
     - Слышь, что, - бригадир ставит бутылку в ящик, - Асланчик-то, наш, людей бьёт. Надо что-то с этим делать. Добром не кончится.
     Аслан Белиев, заместитель начальника, дагестанец. Общительный, весёлый, компанейский, и вдруг такое! Смотрю на бригадира удивлёнными глазами. С чего это Аслан так изменился? Повышение в должности повлияло...
     Оговариваем с бригадиром дальнейшие действия. Ему нравится моя работа, а меня восхищает работа людей, по сути, совершающих трудовой подвиг: мелиорация проводится на местности, на которую легло радиоактивное облако после взрыва ядерной бомбы под Семипалатинском. Две трети облака осталось здесь, а остальное обогнуло земной шар, превратив в заволжье степь в полупустыню.
     Через несколько лет, когда появится язва, я вспомню слова картавого Володьки Князева:
     - Не пьёшь, Сеггей Иванович? Потом пожалеешь.
     Спирт выводит радиоактивные вещества.
     Володька сейчас в мастерской ремонтирует свой трактор не спеша, вдумчиво оценивая состояние каждого узла и детали.
     - Вот выйду на линию, я на нём дам гари! - говорит он, улыбаясь.
     Я захожу в складское помещение и начинаю разбирать, лежащие на полу детали. Кладовщик успокаивает рабочих, весело обсуждающих что-то. В склад заходит Белиев.  Он, судя по лицу, чем-то сильно рассержен и не пытается этого скрыть. Аслан подходит к стеллажу и, указывая на запчасти, говорит мне грубо:
     - Эти насосы я привёз для бригад экскаваторщиков. Никому их без меня не отдавай.
     - Да кому они... - хочу сказать я и от удара в лицо оказываюсь на куче запчастей. Поворачивая голову, вижу ошеломлённые, вытянувшиеся лица рабочих, поднимаюсь, что-то пытаюсь сказать про извинения, прокурора... Аслан отвечает матом и уходит.
     В мастерской наступила тишина. Люди разошлись по углам и каморкам, на меня стараются не смотреть, кто-то один криво усмехнулся.
     Через некоторое время дверь открылась и в мастерскую вошли довольный Аслан и, не менее довольный начальник ПМК Земляев. Начальник смотрит, улыбается, как-будто чего-то ждёт. Конец рабочего дня, отдаю последние распоряжения, стараюсь вести себя спокойно. Руководители уходят.
     После работы к Леониду Федотовичу. Он немало помог мне в начале трудовой деятельности после института. Думаю, поддержит и сейчас.
     - Такое прощать нельзя. - Иди в прокуратуру.
     Утром я у прокурора. Излагаю случившееся, пишу заявление и с тяжёлым сердцем еду в ПМК. Моего опоздания не заметили, видимо решили, что зализываю раны. О произошедшем все уже всё знают. У кабинета ждёт Воробьёв. Он в гневе:
     - Надо сажать! Запиши меня свидетелем! Рабочих бил - до инженеров добрался! Нацист!
     Запишу.
     На суде Воробьёв разнёс все доводы проплаченной защиты. Белиеву дали четыре года условно.
     Я уехал, недоработав полгода из положенных трёх лет отработки. Земляев на все участки мастерской поставил своих людей. Начались слежка и доносы о каждом шаге. Работать стало невыносимо.
     А прокурорские об Аслане не забыли. Через несколько месяцев я получил от Воробьёва письмо, в котором он сообщал, что Белиев продал в колхоз трактор за три с половиной тысячи рублей. Дали семь лет. С ним случилось то, что ему желали рабочие в моём присутствии.
     Мне же на долгие годы хватило размышлений о том, до чего могут довести национальные различия.