История одного бомжа

 
                «У каждого бездомного – «запах» своего времени»
                (Из поэмы «Завтрак в аду»)
 
У всякой человеческой судьбы имеется своя тайна: большая или маленькая – не важно! Главное, она или греет человека изнутри или его разрушает.
Вот и у этого странного человека я уловил что-то такое во взгляде, что вызвало интерес. Короткие наблюдения показали: сильно ошибусь, если буду судить данного человека исключительно «по одёжке»! Он не так прост, как может показаться. Начиная со своей фотогеничной «бомжатной» внешности и специфического запаха – и кончая редким умением общаться совершенно с разной публикой, приезжающей в Сочи «от души» потратить кровные деньги и вволю налюбоваться морем.
Обитал он на скамейке сочинской набережной, недалеко от известной гостиницы «Жемчужина». (Прославившейся на всю страну ещё в советские время как место сбора самых известных картёжников Советского Союза – ведь публичные азартные игры в СССР запрещались: турниры устраивались подпольно! Кстати, об этом мне лично рассказывал ныне покойный Иосиф Давыдович Кобзон, (чьи свидетельства, думаю, ни у кого не вызывают сомнений!).
…Уже намного позже, в девяностые, в просторных залах знаменитого ресторана начинали певческую карьеру многие звёзды эстрады. Тот же Григорий Лепс, например. Тогда «Жемчужина» стала местом встреч для лидеров уже совсем другого, «неформального» мира. В девяностые в гостинице легально функционировало казино: находились столы для игры в покер, а в просторных холлах и барах сидели путаны всех мастей и национальностей.
«В море звездочка упала:
напилась она, как… Алла…»
Владельцы красных пиджаков и кожаных плащей, диктовавшие тогда моду, являлись завсегдатаями этого «святого места», (что выглядело просто фешенебельно на фоне приходящего в упадок Сочи). Для каждого постсоветского бюрократа или теневого дельца – здесь, на фоне бедности и хауса, находился золотой оазис видимого благополучия!
Но много воды утекло с тех пор: всё давно изменилось к лучшему, особенно после прошедшей Сочинской Олимпиады!..
Но мой рассказ не о гостиничной достопримечательности, а о странном бородатом человеке, обитающем на красивой сочинской набережной. О человеке «без кола и двора», без истории и определённой судьбы – затерявшегося в сегодняшней суровой реальности...
Так чем же он меня так заинтересовал? Может быть, тогда я как раз испытывал кризис жанра, лихорадочно пытаясь отыскать своего «нового героя»? Возможно, просто сыграло моё природное любопытство: всегда коллекционирую людские типажи, выделяющиеся из всеобщей толпы какой-нибудь особенностью – в одежде, в моторике, выражением лица или глаз… Но, как бы там ни было, первый контакт состоялся, когда я купил ему пластиковый бокал разливного пива…
                *
Всё случилось, когда я ранним утром гулял по сочинской набережной.  Помню, даже замер от неожиданности, увидев странную картину: шесть часов утра, а на скамейке с видом на море в обнимку сидят два человека. Один – в дорогом белом костюме и в мятой сорочке, с часами марки «Бриони» на руке. Второй – бородатый, неряшливо одетый бомж. Перед ними, на гранитной тумбе – до половины выпитая бутылка французского коньяка и два хрустальных бокала, видимо принесённых из ресторана гостиницы. Одетый в дорогие шмотки очень эмоционально махал руками, что-то объясняя бородатому бомжу. А последний лишь утвердительно качал головой и курил сигареты из пачки «Мальборо», что лежала тут же. Картина выглядела такой забавной, что у редких прохожих данная сцена просто не могла не вызвать улыбку…
Позже, когда я шёл от маяка обратно, пижона в белом костюме уже скамейке не было. А бомж докуривал, видимо, десятую сигарету. И всё пытался примерить белую жилетку, что оказалась явно ему мала. (Очень похожую на ту, что ещё час назад находилась на его странном собеседнике. Видимо, между ними произошёл какой-то обмен. Или это – дружеский подарок за разговор!).
Что-то подобное я видел прошлым летом, на Старом Арбате, когда забирал со стоянки свою машину в пять утра. Там тоже на скамейке сидел мужчина лет сорока – в дорогом костюме, в белой сорочке с галстуком набекрень. Да ещё и при дорогих часах! А с левой и с правой стороны от него – два неряшливых бродяги в грязных обносках. Один из бомжей, что поменьше и полохматее – даже положил пижону в дорогом костюме голову на плечо. И все трое сладко спали, открыв рты. Видимо, «успешный» в финансовом плане мужчина где-то пьянствовал всю ночь – и под утро оказался на скамейке Старого Арбата, у красочной стены памяти Виктора Цоя, в компании пьяных арбатских бомжей. Пути господни неисповедимы: Россия –страна парадоксов!..
Меня в той сцене удивило только одно: почему ночной гуляка тем ранним летним утром сидел всё ещё в дорогущих часах, в костюме из бутика и в роскошных кожаных ботинках на тонкой подошве? В таком окружении, по идее – должен спать уже в одних трусах! Но у того мажора-выпивохи, судя по лощёной спящей морде, всё было в порядке…
 
«Тяжела судьба моя, подростка:
не на что ни выпить, ни курнуть!
И одна намечена дорожка –
от тюрьмы к дощатому кресту…»
 
Тогда – летняя Москва, Старый Арбат. Но здесь, в осеннем солнечном Сочи, история повторялась, хотя и в несколько другой вариации. Впрочем, данные уточнения не столь важны для моего повествования…
Главное, сочинский бородатый бомж с выразительной внешностью заинтересовал меня как типаж! Как-то вечером, когда я традиционно гулял по набережной и дышал морским воздухом – увидел, что бородатый бомж копается в своих пакетах, пытаясь что-то найти. Я предложил ему пива – он охотно, но с достоинством согласился.
Мы разговорились. Тогда, помню, беседа текла исключительна о погоде и новостях приморской жизни. Назавтра наш разговор возобновился. И постепенно мы стали общаться довольно непринуждённо, словно старые приятели.
В один из таких вечеров Сергей Борода, (так, по паспорту, именовали моего нового знакомого), находясь или под влиянием дождливой погоды, или под каким другим влиянием, поведал мне историю своей жизни. Она оказалась настолько пронзительной и не соответствующей его внешности, что я даже долго не мог решиться записать её. Но вскоре случай подтвердил мне достоверность его рассказа. Точнее, подтвердил сотрудник полиции, с которым мы случайно познакомились за чашкой кофе в кафе.
Сергей Петрович Галкин, очень обаятельный молодой мужчина в звании майора, занимал должность заместителя начальника отдела в местном РОВД. В его непосредственную компетенцию как раз и входило поддержание общественного порядка на центральной набережной Мацесты.
Я его спросил о своём новом знакомом.
– Вы про Сергея Бороду? Мы его не трогаем. Там всё непросто!
На минуту полицейский задумался.
– Мы своих бродяг всех знаем. И подчищаем всё, когда требуется, чтобы отдыхающим не докучали. Но насчёт Бороды нам звонили и попросили за него… Короче, мы его теперь не трогаем. Да он и не агрессивный: никому не мешает!
– А кто за него хлопотал? – поинтересовался я.
– Не могу сказать! – уклонился от ответа мой новый знакомый, поставив на стол чашку кофе. Лицо его стало очень серьёзным. – У него всё там не просто… Я не знаю всех подробностей, но он подполковник в прошлой жизни. Из военных, причём что-то близкое к ГРУ.
– Как так? – растерялся я. – Как военный может оказаться среди бомжей?
– Там всё связано со смертью его детей. Как-то так. В общем он немного, так сказать, «не в себе».
Другой информации я получить от полицейского не сумел, но и на том большое спасибо Сергею Петровичу! Мне, как писателю, крайне важна подобная информация…
На другой день я подсел на скамейку к Сергею Бороде – тот, зажмуриваясь, подставлял лохматое лицо, украшенное седой белой бородой, тёплому сочинскому декабрьскому солнцу. Мы несколько минут молчали.
– А правда, Сергей, что ты военный? – вдруг спросил я его.
Лицо моего знакомого напряглось, словно тот болезненно пытался что-то вспомнить. Потом он открыл глаза и с опаской посмотрел на меня.
– Может, пива? – предложил я, чтобы убрать ту ненужную «дистанцию», внезапно образовавшуюся между нами.
– Пиво можно… – великодушно согласился бомж.
Я в соседнем кафе заказал два пластиковых бокала с шипящим пенистым напитком, а затем один из бокалов протянул Сергею. Вскоре доверие снова восстановилось – разговор завязался сам собой. Я не отвечаю за достоверность всех изложенных фактов – пересказываю как его запомнил.
 
«Мне море нашептало по секрету,
где жемчуг спрятан лунный в глубине.
Там кит живёт – на самом дне! – пузатый.
Но кто его в такую глубь занес?..»
 
Рассказ часто прерывался: Борода то и дело отхлёбывал пиво из пластикового стакана… Вот, что получилось в моём литературном пересказе.
«… Всё начиналось просто: мы все в девяностые оказались на улице – без гражданской профессии, без пенсии и без крыши над головой. Мне, по сравнению с некоторыми бывшими сослуживцами, ещё повезло: я имел машину на ходу (старую «семёрку») и двухкомнатную панельную девушку в районе Кузьминок. На машине выезжал по вечерам – зарабатывал, перевозя москвичей и гостей столицы с одного конца города на другой. Но длилось такое «подвешенное состояние» недолго: всё-таки военный опыт и связи в данной сфере дали свой результат.
Один из моих «когда-то подчинённых» устроился в ГУП Минобороны, что занимался закупками всякой утвари для армейских нужд. Вот он мне и подал идею о запуске небольшого производства по штамповке металлических армейских пуговиц. Сказано – сделано! Я открыл свой небольшой кооператив. Через полгода у меня уже вовсю работали два штамповочных станка, где в две смены штамповали пуговицы и кокарды для всех родов войск.
Прибыль делилась пополам: половину мне, а половину – моему бывшему сослуживцу. А там деньги дальше текли, по цепочке: тут уже не мой вопрос, а его!
Учитывая, что все обязательства я исполнял аккуратно, мне подбросили тему пошива спецодежды, а еще через год – тему поставок топлива. Чёрт же меня дёрнул влезть тогда в такую помойку! А что данная тема – помойка в прямом смысле слова, даже и обсуждать не приходится! Вот тогда всё и случилось…»
Он задумался… И, казалось, впал в некое забытьё.
– Что случилось? – поинтересовался я, стараясь вывести собеседника из задумчивости.
– А то, что начались конфликты и разборки! – ответил он, обречённо вздыхая. – Сначала с коммерсантами, кто до меня «на этом сидел». А потом и с бандитами, что раньше «держали за яйца» коммерсантов, получая мзду с каждого поставленного в армию литра топлива. Военное начальство в подобные интриги никогда не влезало: их дело – дать заказ и получить свой «законный» откат. А, мол, дальше – разбирайтесь как-нибудь сами между собой. Вот и разбирались, как умели…
– Ну и что? – не терпелось узнать, что означали его недомолвки.
– Что, ну? Плохо всё закончилось. Очень плохо! Сначала бандюги мне «кинули предъяву», что я залез к ним в карман. А потом объявили, что сорок процентов со всех моих доходов отныне должно отходить им.
– Так за что? – удивился я.
– А просто так… За то, что я занимаюсь тем бизнесом, на который они раньше меня глаз положили! Хотя это даже и бизнесом-то назвать нельзя. Скорее, право на легализованное воровство. Бензин спокойно брали на нефтеперерабатывающих заводах – по одной цене, а поставляли военным с двойной наценкой. Но часто – тот же бензин, скажем! – предлагался даже совсем без документов! Короче, ворованный – прямо с производства. Подобным мухлежом все бандиты тогда занимались: орудуя в связке с чиновниками самых разных мастей. Поэтому и для «Скорой помощи» бензина не хватало – слишком уж задирали цену, сверх всяких разумных пределов! Но им всё было мало – хотели ещё и с прибыли от продажи на военные базы получать деньги! И ведь получали же! А тут я объявился, со своим «краником» – и платить им наотрез оказался. Вот так всё и вышло…
– Так что вышло? – всё никак не понимал я.
– Ну, началась войнушка с бандитами. Я, по старой военной привычке, собрал небольшую команду своих бывших сослуживцев. И на встрече, куда они меня пригласили, прямо так и объявил: мол, платить никому не буду! Там ещё и конфликт вышел. На той «стрелке» мы их и отдубасили: прямо в ресторане. А ещё пригрозили: если ещё раз сунутся, то порвём – как «тузик грелку». Ребята мои – парни лихие, подготовленные! У половины – боевой опыт, ещё с Афгана! Так что мы тогда на синюшных зэках «оттоптались» по полной. Некоторых даже «на скорой», помню, потом увезли. Ресторан, конечно, немного пострадал… Но я возместил ущерб. И, казалось, вопрос закрыли. Работаю себе спокойно: прошло уже три месяца и ничто, вроде бы, не предвещало беды…
Здесь мой собеседник снова впал в странный ступор. Я поднялся, купил ещё два больших пластиковых бокала пива.
– Отхлебни! – предложил я собеседнику.
Он посмотрел на меня невидящими глазами, словно пытаясь понять, где он находится. Рядом шумело море, загорелись фонари, по набережной неспешно прогуливались люди…
Он взял предложенный бокал с пивом и, отпив немного, поставил рядом, на скамейку. Казалось, что он и не знает даже, что дальше рассказывать…
И вдруг по его морщинистым заросшим щекам потекли слёзы. От неожиданности я растерялся – почувствовав, что бесцеремонно вложу в закрытый, тщательно скрываемый от посторонних мир этого человека! Пусть и полностью опустившегося, но где-то, в самой глубине души, хранившего свою личную тайную боль – прикосновение к которой вызывает страшные муки.
– Они их сожгли! – выпалил наконец он.
– Кого? – не понял я.
– Доченьку Оленьку и сыночка Коленьку. Моих детей…
– Как сожгли? – мой голос дрогнул. Я вдруг ощутил холодный озноб, охвативший всё тело.
– Полгода до этого мы с женой Леной купили дом: небольшой коттедж. Довольно далеко от Москвы, в Волоколамском районе. И семья моя переселилась туда. Какие-то нелюди приехали глубокой ночью, подпёрли входную дверь… На окнах первого этажа стояли декоративные решётки.  Так они бутылки с зажигательной смесью бросали в оконные стёкла – так и подожгли дом. Внутри комнаты были обшиты деревом, покрытым лаком. Поэтому всё горело, как «пионерский костёр»! Жена выпрыгнула со второго этажа… А дети спали на первом, в детском. Но обратно в дом супруга попасть уже не смогла. Она бегала вокруг горящего дома, когда там истошно кричали гибнущие дети. Так её и нашли пожарные: дом почти полностью выгорел, а она всё бродила вокруг – босиком, в ночной рубашке, вся перепачканная копотью. И уже почти лишённая рассудка…
Он ненадолго замолчал. Но вскоре – видимо, пересилив себя! – продолжил.
– Потом она несколько раз пыталась жизнь покончить самоубийством, уже в психушке: резала себе битым стеклом вены, пыталась выброситься из окна. Пока окончательно не сошла с ума от горя!
– А где она сейчас? – задал я глупый вопрос. Видимо, от охватившей неловкости.
– Не знаю… – равнодушно ответил мой собеседник, пожав плечами.
…Он допил пиво и бросил пластиковый стакан в рядом стоящую урну.

– От всего этого кошмара я запил! Хотя сначала несколько месяцев носился, как угорелый, пытаясь найти убийц своих детей. Все сокрушённо качали головой, произносили дежурные слова участия. А следственные органы лишь разводили руками: мол, где и кого теперь найдёшь? Потом я и сам угодил в психушку от нервного истощения. А дальше – пошло и поехало! Бизнес продал, квартиру пропил, вчерашние друзья-приятели отвернулись… Короче, всё очень грустно…
Он снова надолго замолчал. Мне показалось, что он весь потух, словно из тела вынули душу. И опять превратился в опустившегося бомжа, что лазит по урнам, собирая объедки пищи. И кутается ночами в синее грязное одеяло, найденное на свалке…
– Давай, посплю чуток! – вдруг объявил он. И больше ничего уже не говоря, натянул на себя одеяло, укутавшись с головой.
Мне ничего не оставалось, как только встать и пойти по своим делам –переосмысливая всё, что услышал.
                *
Через пару часов я возвращался со своей прогулки и снова увидел своего собеседника, сидевшего в компании двух других бомжей. Они, уже сильно пьяные, что-то обсуждали, размахивая руками. От нашего разговора не осталось и следа! Но, может быть, мне только так показалось?..
А вдруг он всё придумал? У всех этих спящих на улицах бродяг – своя «особая» тайна! А настоящая или придуманная – они уже, думаю, уже и сами не помнят. Потому и «путаются в показаниях», как говорят следователи.
Но, когда я глядел на эту заросшую сгорбленную фигуру, что-то подсказывало: он рассказывал что-то очень близкое к действительности. Многое можно сымитировать, сыграть в этой жизни. Но нельзя настолько убедительно изобразить интеллигентность и истинное горе! Особенно, когда речь идёт о смерти твоих детей!
Горе имеет свой особый запах…