Борьба за жизнь

Так уж случилось, что практически всю свою не такую уж короткую жизнь я борюсь за неё. Не  я один, конечно, помогали врачи.  Но главное, я не опускал рук, если была возможность чем-то помочь врачам.  Далее  я поведаю, что и как происходило в моей жизни. Может, кому-то это поможет в его  жизни.

Родился я в небольшом поселке на севере Хабаровского края летом 1947 года. Времена были трудные, послевоенные, так что большого изобилия продуктов питания  в стране не было, особенно далеко на периферии. Правда, наш поселок был недалеко от реки Амгуни, по которой на нерест шла красная рыба – горбуша и кета, её и ловили, чтобы улучшить рацион питания. И хорошо росла картошка, которая вместе с рыбой помогла жителям наших мест пережить лихолетье  войны.

Но почему  я родился такой маленький, весом всего  2 кг и 200 г, я не знаю. Даже сейчас ребенок с таким весом является недоношенным, а что же говорить про те далекие времена.  Не  жилец, решили некоторые. Даже единственный врач на несколько поселков по фамилии Нечаев не рассчитывал, что ему удастся спасти младенца. Но усилия врача и забота родителей помогли мне выжить. Правда, долгие годы я был очень болезненным мальчиком,  плохо кушал. И хотя к тому времени, как пошел в школу, ростом стал выше своих сверстников, мышцы были слабенькие.

Мои родители были учителя. Папа преподавал математику, а мама немецкий язык.  Если математику все считали нужным предметом, учили исправно,  то вот учить язык ненавидимых всеми фашистов некоторые ребята категорически отказывались.  Обычно это были дети из не совсем благополучных семей, которые и русский язык знали на «тройки».  Ну, а по немецкому языку моя мама ставила им «двойки» и «колы».  Стерпеть такое им было непросто, тем более что был объект, на котором они могли отыграться за свои неуды. Как вы поняли, уважаемые читатели, этим объектом был я.  И хотя мне иногда доставалось от них, жаловаться родителям были не по-мужски.

В тот год, когда я пошел в школу, моего отца перевели работать директором семилетней школы в соседний поселок, и рано утром он уезжал на работу, и лишь вечером возвращался. Поэтому  все, что происходило со мной, он знал со слов жены, моей мамы.  Она-то и сказала, что у меня периодически появляются синяки.  Отец был настоящий мужчина и таким стремился вырастить и меня. Поэтому он решил, что лучшим способом защиты от побоев хулиганов может стать физическое развитие. И он постарался, чтобы я увлекся спортом – выписал мне спортивный журнал и газету,  в свободное время играл со мной в волейбол.

А затем уже я сам стал расширять перечень занятий  спортом. Вначале поднимал найденный где-то рельс, потом у меня появилась ось от вагонетки, которую я поднимал над головой, приседал с ней. Исправно выполнял упражнения на уроках физкультуры, играл в лапту,  другие детские игры. Так становился крепче физически и уже обычно хилые  хулиганы старались не трогать меня один на один, только кодлой.  А потом это стало им не под силу, когда я стал поднимать настоящую штангу.  Её купил наш прииск по просьбе вернувшегося со службы в армии Юры Асанова. Он-то и научился меня правильной технике подъема штанги.  Это помогало мне осиливать веса, которые были не под силу многим здоровым мужикам, не обладающим техникой. Правда, это привело к травме левого колена, которая потом беспокоила меня всю жизнь.

Немаловажным фактором моего здоровья было сбалансированное домашнее питание.  К этому времени аппетит у меня стал отменный, лето я проводил у бабушки с дедушкой, где пил цельное молоко, ел вареники с творогом и сметаной, свежие овощи и фрукты.  Питаясь так, я не догадывался, что это было лечение от нескольких наследственных заболеваний.  С ними я столкнулся уже в студенческие годы, когда жил в общежитии и питался в столовых.  Забегая далеко вперед, скажу, что в это время в мой организм перестали поступать в необходимом количестве два микроэлемента – магний и кальций.  Магний нужен для работы сердца, а кальций – для укрепления костей. Это самые важные функции, которые регулируют эти два микроэлемента, на самом деле их воз и маленькая тележка. А так как у меня оказалась врожденная магниевая недостаточность, то усвоение кальция без магния страдало, и это проявилось переломом косточки в левой кисти при небольшом воздействии,  а так же проблемами с зубами.  Но какое-то время все проявлялось не очень выражено. Правда, студентом мне пришлось сделать операцию тонзилэктомию, т.е. удалить миндалины. До этого я очень часто болел ангинами. Из-за этого мне  в детстве даже мороженое не покупали, а только вафли.

Студентом, особенно на первых трех курсах, я много занимался спортом. Причем видом легкой атлетики, который считается самым трудоёмким -  прыжками в длину и тройным. Чтобы показывать хорошие результаты, мне приходилось совершать многоскоки на одной, а потом на другой ноге,  по 400 метров, прыгать на одной ноге по ступенькам  на 4-5 этаж.  Если бы я знал, что такие нагрузки приведут меня в старости к необходимости ставить протезы на тазобедренные суставы, то ну эти грамоты за спортивные победы на студенческих соревнованиях.  Но тогда ничего этого я не знал, и пахал на тренировках, как проклятый, в погоне за мечтой.

Потом было три года службы на подводной лодке в должности начальника медицинской службы, а попросту доктора. Я даже не помню, кто-то из офицеров меня звал,  кроме как «док»…  Увольнение в запас и несколько лет работы в качестве врача-рентгенолога городской крупной городской больницы в относительно здоровом состоянии. Относительно – потому что у меня был гайморит, который вылечился без прокола, и продолжались проблемы с зубами. Что только с ними не делали.  У меня очень быстро появлялись зубные камни, несмотря на то, что  я чистил зубы очень качественно. Камни периодически удаляли, делали всякие примочки на десны с золотым корнем, другими средствами, но все равно, у корня зуба появлялись очаги кариеса, пломбирование, но в итоге с очередным зубом приходилось расставаться. Сейчас я знаю, во всем виноват кальций, которого не хватало в моем организме.  Остеопороз приводил к тому, что зуб раскачивался, разрушалась эмаль зуба и все последующие усилия были напрасными.  Но все это оказалось цветочками.

В 1980 году во время просмотра первого репортажа с Московской Олимпиады я почувствовал боль в пояснице.  Принял аналгетик, хотелось посмотреть репортаж. Но боль усиливалась, пришлось вызывать скорую, и под утро я оказался в приемном отделении городской больницы, где было урологическое отделение.  Что было потом, не хочется рассказывать – мучения.  Сделали рентген почек, цистоскопию жестким цистоскопом, увидели, что из правого мочеточника не выходит моча,  сделали катетеризацию,  пошла моча с кровью.  Стало ясно, что у меня камень в правом мочеточнике.

Тогда еще не было аппаратов литотрипсии, т.е. дробящих камни внутри почки или мочеточника.  Выход один, камень слишком большой, чтобы выйти самостоятельно - операция.  Стали готовить к ней. Полтора дня я ходил с трубочкой-катетером, вставленной в мочеточник и выходящей через мочеиспускательный канал, по которому вытекала кровавая  моча в баночку, причем, что было больше, мочи или крови, неизвестно.  Делали обезболивающее, но мне хотелось какого-то конца. И когда назначили операцию и оператора – заведующего урологическим отделением Витю Леонова,  у меня появилась надежда.

Мне накануне привезли из дома портативный радиоприемник, который я слушал утром перед операцией. Когда в палату завезли каталку и две санитарки предложили мне перебираться на неё, я в шутку посетовал, что не дослушал песню. Молодые санитарки засмеялись и говорят: «Песня и нам нравится. Возьмем приемник в операционную, послушаем».  Так, с музыкой по коридору меня и доставили в операционную.

Очнулся после операции в палате. Из мочеиспускательного канала один катетер, и правого бока – второй.  И там и там смесь мочи с кровью. На прикроватной тумбочке на салфетке лежал извлеченный из моего мочеточника конкремент примерно 2,5 см в диаметре, напоминающий черного морского ежа.  Начался процесс реабилитации после операции.

 Самое сложное было в первое время – встать с кровати. Разрез на полживота не позволял самостоятельно даже присесть, приходилось поднимать себя, подтягиваясь за простынь, привязанную к спинке кровати.  На улице июльская жара и духота, в окно полдня светит яркое солнце, шторы легкие, капроновые, не дают никакой тени, палата на 7 человек.  Кто-то до операции, но большинство после, только в разные сроки.  Все помогают друг другу. Особенно тяжело было мне ночью. Я не могу спать на спине до сих пор, а приходилось, даже лечь на бок было тяжело.  Так в поту и в моче проходила долгая ночь, лишь к утру я забывался неспокойным сном, пока медсестра не приносила градусник.

Прошло несколько дней. Катетер из мочевого пузыря удалили, а вот из катетера в боку продолжалось выделение, что свидетельствовало об инфекции. Мне начали колоть пенициллин каждые  4 часа. Не знаю, сколько дней его кололи, результат был нулевой. Я уже передвигался вполне самостоятельно, лишь на поясе висела пол-литровая баночка, с которой, сами понимаете, можно было передвигаться лишь по больнице. Потом катетер вытащили, остался свищ, из которого продолжались выделения.  На него накладывали повязку, и с ней я ходил.  Повязка быстро намокала, и её меняли 2-3 раза в сутки.

Лето – это период, когда сотрудники кафедры урологии Хабаровского медицинского института в отпусках, так что проконсультировать меня у более старших и опытных товарищей было нельзя. По-прежнему у меня была субфебрильная температура (чуть выше 37 градусов), ускоренное РОЭ (тогда так назывался этот показатель крови) и выделение из свища.  Перспективы были не очень, тем более что мои ягодицы после многочисленных уколов пенициллина превратились в сплошные глыбы. И я принял решение, ведь я все же врач, и у меня есть какой-то опыт. Я настоял на выписке, надеясь получить консультацию у своего земляка с нижнего Амура, хирурга родной для меня городской больницы Лёни Жесткова, которого считал вполне заслуженно лучшим гнойным хирургом края.  И он мне помог. Анализ выделяющейся из свища жидкости показал синегнойную палочку, для которой пенициллин что слону дробинка. Лёня назначил мне нужный антибиотик,  жена сделала уколы в домашних условиях, причем раз в сутки, и через 7-10 дней я был уже здоров.

Но это был первый приступ почечной колики, они продолжались без четкой последовательности, но еще целых 15 лет.  Я несколько раз лежал в больнице, выделял камни самостоятельно после жесточайших болей.  Однажды в состоянии почечной колики летал из Хабаровска в Москву и обратно. Правда, мне тогда подсказали, что выгнать камень из мочеточника может помочь препарат генипрал, применяемый в гинекологии,  который не позволяет камню вернуться в почечную лоханку, а двигает его в мочевой пузырь.  С помощью этого препарата в сочетании с баралгином и но-шпой  я «родил» два камня. Конечно, в болях, но вполне терпимых. Вообще боли при мочекаменной колике считаются самыми сильными.

Я всерьез думал, что мне придется мучиться до конца моих дней. Но однажды кто-то из моих коллег сказал, что в Хабаровском медицинском институте была блестяще защищена диссертация на тему «Лечение мочекаменной болезни в зависимости от химического состава камней». Её защитила ассистентка института, работающая на кафедре профессора Сиротина, Наталья Владимировна Воронина.  Я вспомнил, что знал красивую женщин с такими инициалами, когда был парторгом в городской больнице № 11, а она была парторгом в больнице № 3.  Я созвонился с ней, рассказал о моих проблемах, и она назначила мне осмотр.  Во время осмотра, выслушав мой анемнез, предложила сделать у неё анализ мочи и крови, а так же найти возможность провести спектральный анализ того самого камня, что был извлечен из меня во время операции. И еще для контроля привести на анализы мою дочь.

Так я и поступил. В Дальстандарте мне сделали спектральный анализ камня, который показал, что это оксалат.  Сдали мы с дочерью и другие анализы, и когда было все готово, пришли на прием к Ворониной.  И та поставила мне диагноз врожденной магниевой недостаточности. Вот тогда мне стала ясна причина всех моих недугов с переломами,  кариесом, камнями в почках.  Наталья Владимировна назначила мне прием препарата Манге-Б6, который я стал принимать курсами, и с тех пор уже 25 лет у меня не образуются камни. 

Еще раз мне пришлось обращаться к Ворониной, когда у меня случились приступы стенокардии. Обычное лечение не давало улучшения, и я пришел к Ворониной.  И та снова объяснила, что всему причиной нехватка магния, 40% которого в организме нужно для работы сердца.  И предложила лечение – вместо курсового приема Манге-Б6 пить его постоянно.  Я так и поступил, и боли в сердце прошли.

Думаю, что если бы я не уехал в Сибирь из Хабаровска,  и у меня лечащим врачом оставалась Наталья Владимировна,  у меня не случились бы  другие болячки.  А так  после каждой из них мне приходилось долго реабилитироваться, проявляя настойчивость и упорство.

После переезда в Сибирь я 5 лет проработал директором городской больницы, многопрофильной,  с число работающего персонала свыше 2,5 тысяч сотрудников. Приехал на эту работу я в ту пору, когда город Нефтеюганск был столицей нефтяной компании ЮКОС.   Вообще после переезда в Ханты-Мансийский автономный округ я подумал, что вернулся в социализм. По крайней мере, там такое было в 2003 году.  Округ богатый,  бюджетное финансирование всех расходов больницы  100%, плюс деньги за оказание услуг по обязательному и добровольному медицинскому страхованию и за платные услуги.  Так что денег хватало на кое-какие улучшения  работы медперсонала. Узнав, что есть свободный подвал, я оборудовал там небольшой спортивный зал, куда провели вентиляцию, установили тренажеры, стол для настольного тенниса, и многие сотрудники в свободное время там стали заниматься.  И я был одним из таких, а также мои внуки.  Это помогало мне сохранять оптимальный уровень физической формы.

Но к 60-ти годам проявилось заболевание, которое трудно предупредить, особенно с учетом огромных физических нагрузок на суставы ног, да еще на фоне недостаточной усвояемости кальция. Я имею в виду коксоартроз, или артроз тазобедренных суставов.  Видимо, он тоже носит наследственную предрасположенность, потому что у моего младшего брата, который не занимался так интенсивно спортом, как я, тоже эта болячка, и проявилась она в те же 60 лет.  Как и я, он перенес операцию по протезированию правого тазобедренного сустава.

Мне эту операцию сделали в Сургутском травматологическом центре в январе 2008 года под спиномозговой анестезией.  Лежа на левом боку, я слышал, как разговаривают оперирующий травматолог и его ассистент, как пилили мою бедренную кость, но ничего не чувствовал. Потом врач подошел ко мне с моей костомагой и показал, что хряща на головке бедренной кости нет вовсе, и операция была показана.  Потом мне поставили протез, закрепили его в остатке бедренной кости и зашили операционную рану.  После этого перевезли в реанимацию на трех человек, причем в ней могли быть одновременно и мужчины, и женщины, как было в моем случае. Нас разделяла лишь легкая ширма.

Еще до операции я купил два костыля и эластичный бинт, что мне предлагали сделать перед госпитализацией. Эластичным бинтом мне забинтовали обе ноги с пятки до паха. Сделано это, чтобы в нижних конечностях не образовались тромбы. А чтобы у меня не было застойной пневмонии, требовали пускать пузыри – наливали в пластиковую бутылку на 2 литра воду, вставляли трубочку, и заставляли дуть, пока не надоест.  И я старался.

Уже в первый вечер меня заставили сходить самостоятельно на костылях в туалет, чтобы помочиться.  Туалет был оборудован всевозможными поручнями, чтобы пациенту можно было с помощью рук подняться с унитаза.  Вообще в Сургуте эти операции поставлены на поток, и даже ставят отечественные протезы старушкам с переломами шейки бедра. Правда, протез не импортного производства, как мне, а отечественный. Но он может без проблем прослужить лет 5-7, а вот импортный – 10-12 лет.  Для какой-нибудь бабушки лет 75-80 вполне хватит. Но это лучше, чем участь старушек с такими переломами в других  регионах. Там таких бабушек оставляют дома, фиксируют конечность, но процессы репарации в пожилом возрасте очень плохие, и чаще бабушка умирает от застойной пневмонии раньше, чем  перелом срастается. Почему у бабушек такая патология? Просто в пожилом возрасте после менопаузы у женщин начинается вымываться кальций из костей, и они становятся очень хрупкие.  А вот в Ханты-Мансийском автономном округе таким бабушкам ставят протезы. Правда, им чаще приходится передвигаться на костылях.  Но это лучше, чем лежать бревном на кровати дома и медленно умирать.

Пришлось пару месяцев ходить на костылях и мне, потом я стал передвигаться с тростью. Всё это время я делал специальный комплекс упражнений, который мне выдали перед выпиской из стационара.  Там же были и советы, как должен вести себя пациент после протезирования тазобедренного сустава.  Через 3 месяца я стал ходить в поликлинику на лечебную физкультуру.  И через полгода уже забыл, как у меня болел правый тазобедренный сустав.

В это время меня «ушли» на пенсию по достижению  60 лет, но это другая история. Прожить на севере неработающему пенсионеру невозможно, поэтому наша семья переехала на юг Тюменской области, и моя очередь на протезирование левого тазобедренного сустава в Сургутском травмоцентре  пропала. Поэтому  я, узнав, какой эффект дает китайский кальций фирмы «Тяньши», стал его принимать, и продолжал это делать больше года.  Когда мне сделали контрольный рентгеновский снимок, врач не поверила, что так улучшилась картина по сравнению с предыдущим исследованием. И если бы не даты на снимках, она так и осталась бы в уверенности, что я хочу её разыграть. 

Проведенное лечение препаратами «Тяньши» помогло мне избежать операции на другом тазобедренном суставе  минимум на 8 лет.  Но вот сделать эту операцию мне не довелось. И причиной тому стал обширный инфаркт миокарда с образованием аневризмы левого желудочка и тромба в полости этого желудка. После этого у меня были уже другие задачи по собственному спасению. Отчего произошел инфаркт, точно неизвестно. Скорее всего, тромб привел к закупорке довольно крупного сосуда в сердце. Потому что в ближайшее время произошло омертвление довольно большой части сердечной мышцы, у меня еще в машине скорой помощи начался отек легких, и реанимационные мероприятия стали оказывать еще в приемном отделении. Поэтому и было невозможно поставить мне стент, пока не развился некроз мышцы сердца.

По статистике, больные с аневризмой сердца доживают до 5 лет лишь в 10% случаев, еще меньше живут люди с тромбом в полости сердца. Так что, когда мне предложили операцию на сердце, весьма рискованную, около 10% больных умирают во время операции, я согласился. Жить, когда над тобой висит дамоклов меч мгновенной смерти, не очень приятно.  Поэтому, когда через пять месяцев после инфаркта мне сделали операцию, это стало моим вторым днем рождения.

Перед операцией и в Тюменской областной больнице, где меня  спасли после инфаркта после начала отека легких, и в НИИ имени Мешалкина в Новосибирске, где оперировали, я прошел много всевозможных исследований, причем некоторые из них были весьма неприятны.  Например, когда  засовывали в пищевод датчик УЗИ-аппарата, мне показалась ранее сделанное эндоскопическое исследование желудка детской процедурой.

Больным, которым делается такая же операция, как Борису Ельцину – аорто-коронарное шунтирование, она  уже считается сложной.  А мне такое шунтирование сделали на закуску, уже после того, как отрезали часть сердечной мышцы,  вскрыв полость сердца, удалили тромб, и зашили, наложив для верности синтетическую заплатку. Вся операция, которую сделал мой спаситель, профессор Александр Михайлович Чернявский, проводилась на аппарате искусственного кровообращения, что привело к сбою работы многих систем моего организма. Так что осложнения не заставили себя долго ждать.  Нет, это не ошибка оперирующего хирурга, это особенности моего организма и самой операции.

Первые  осложнения начались еще в реанимации. Не знаю, почему произошел разрыв легкого,  и воздух наполнил плевральную полость и поджал мое легкое. Мне стало невозможно дышать.  Я сказал об этом дежурному врачу, но тот, взглянув на монитор, к которому я был подключен, ответил, что ничего страшного. Так я впервые на себе узнал, что даже в таком уважаемом учреждении, как НИИ имени Мешалкина, врачи бывают разной квалификации. 

Мне становилось все хуже и хуже, захотелось вообще перестать дышать, чтобы на меня обратили внимание.  Слаба Богу, сменился дежурный врач и обратил внимание на мониторе, что кислорода в моей крови очень мало.  Спросил, как я себя чувствую, и пригласил в реанимацию лаборанта с рентгеновским аппаратом. Та сделала мне снимок,  и стало ясно, что у меня одно легкое поджато.  Мало того, воздух в плевральной полости оттеснил средостение в другую сторону и не давал легкому выполнять свою функцию. Тут же пригласили хирурга, который поставил мне в плевральную полость трубочку, воздух вышел, и легкое расправилось.  Я подумал, что если бы первый дежурный реаниматолог не доверялся лишь приборам,  а элементарно выслушал меня, он бы понял, что у меня одно легкое не дышит вообще, а при перкуссии услышал бы коробочный звук, и все стало бы ясно – напряженный пневмоторакс. Меня этому учили еще на третьем курсе института.

Но еще через некоторое время случилась другая напасть – сбился сердечный ритм, и врачи никак не могли его восстановить. Пришел заведующий реанимационным отделением, разводил руками, что-то предлагал. И я решил взять в свои руки собственное спасение. Предложил ввести мне панангин, раствор магния и калия. Эти микроэлементы нужны клеткам для проведения нервных импульсов, которые и отвечают за сердечный ритм.  Заведующий сказал, что у меня нет показаний, мол, в сыворотке крови и так много магния.  На что я ответил, что в сыворотки да, много, а вот в клетках сердечной мышцы мало, у меня нарушена проходимость клеточной мембраны для магния, и об этом я знаю от профессора Ворониной.  Врачам было нечего делать, все другие попытки восстановить сердечный ритм не давали эффекта, и мне сделали укол панангина. И ритм вскоре восстановился.  Пришел заведующий, и  мы с ним поговорили на тему магния в моем организме. Для него это было новостью.

Меня перевели в палату, и я продолжил реабилитацию. Начал ходить по палате, сначала несколько шагов, потом вышел в коридор и там мерял его шагами.  Потом стал подниматься по лестнице, держась за перила.  Показатели у меня улучшались, но одно беспокоило лечащего врача, молодую женщину – в плевральных полостях была жидкость.  И хотя мне проводили всевозможные процедуры, её количество не уменьшалось.  Перспектива скорой выписки из НИИ откладывалась на неопределенное время. А мне уже так надоело лежать, к тому же приближался Новый год.  И я вспомнил про методику академика Микулина. Нет, он не врач, а создатель авиационных двигателей, Герой социалистического труда. Но, став в 60 лет полной развалиной, придумал собственную систему оздоровления и прожил почти до 90 лет.

Описывать эту методику я не буду, желающие могут познакомиться с ней в книге, которая вышла еще в середине 80-х годов прошлого века.  В двух словах скажу, что из неё я делал.  Мне требовалось улучшить кровообращение, ведь от сердца осталась культя, и вся передняя стенка левого желудочка не сокращается.  Значит, кровь  с периферии и из нижних конечностей слабо притекает к сердцу, и поэтому у меня выпот в плевральной полости.  Я стал делать глубокие вдохи, ведь именно так улучшается приток крови в сердце, стал делать поднимания на носки с резким опусканием на пятки.  Это помогает крови подниматься из нижних конечностей. Все это я производил с вечера пятницы все выходные дни. И когда в понедельник меня стала осматривать лечащий врач, она удивилась такому прогрессу в моем состоянии – выпота в плевральных полостях не было.  И меня стали готовить к выписке.

Но этот уже не врач-интерн, а доктор со стажем, которая писала кандидатскую диссертацию, допустила ряд серьезных ошибок при моем лечении. Во-первых, она отменила мочегонные, которые я принимал уже полгода, ведь у меня хроническая  почечная недостаточность  2  стадии, и прием мочегонных мне показан. И второе – не оценила уровень гемоглобина в моей крови, а у меня уже там, в НИИ, была выраженная анемия со всеми вытекающими последствиями.  Так, с анемией и  с перебоями в работе почек я и вернулся вместе с приехавшим за мной  в Новосибирск моим сыном в Тюмень. 

Но после приезда мое состояние стало ухудшаться. Появился кашель, я совершенно не мог спать лежа, кашель меня забивал.  Сам начав принимать мочегонные и препараты железа, помогающие кроветворению, чтобы уменьшить отеки и улучшить гемоглобин. Я  надеялся, что мое состояние улучшится, но этого  не наступило.  В таком состоянии я встретил с близкими Новый 2014 год ,  и попросил вызвать мне скорую помощь ночью 1 января.  Врач скорой после осмотра  сказал, что меня надо госпитализировать, и повез в Западно-Сибирский медицинский центр. Оказалось, что за громким названием стоит бывшая больница водников. Я знал, что врачи из таких больниц не отличаются высокой квалификацией, что и подтвердило мое пребывание в ней.  К тому же  я попал в период новогодних каникул, и в больнице была только дежурная служба.

Во-первых, дежурный врач при поступлении меня не осматривал вообще !!!  Мне сделали флюорографию, увидели там изменения в легких, а когда увидели еще и черный кал, заочно поставили мне диагноз пневмонии и желудочно-кишечного кровотечения. И хотя я доказывал врачу, который пришел утром, что черный кал у меня от препаратов железа, та стояла на своем и назначила мне эндоскопию желудка.  Мне становилось все хуже, а меня повезли на ФГС, заставили глотать гастроскоп.

Я чувствовал, что отекаю, что у меня клиника  сердечно-сосудистой недостаточности, а меня продолжали лечить от кровотечения. И тогда я снова принял решение, которое и позволило мне остаться живым.  Я написал заявление с отказом лечиться в этой больницы, попросил сына приехать за мной,  и отвезти в областную больницу, где меня спасли после обширного трансмурального инфаркта. Сын попросил родственника, и вместе с ним на его машине приехал за мной. Я почти не мог самостоятельно передвигаться, сын вел меня под руку к машине. И мы поехали в областную больницу.

Но там тоже не захотели меня принимать, мол, лечитесь в терапевтической больнице, как написало в инструкции. Пришлось мне звонить главному кардиохирургу области, который меня отправлял в Новосибирск. Тот оказался на охоте, но выслушав мое сообщение о том, что все усилия профессора Чернявского могут пропасть, тут же позвонил дежурному персоналу больницы и дал команду меня госпитализировать.

Вот тогда и началось необходимое мне лечение. Меня подсоединили к инфузомату, с которым я передвигался по палате и даже ходил в туалет. Через этот аппарат в меня микродозами поступали очень сильные препараты. Такие сильные, что даже через укол ввести их было много. Начали уточнять диагноз, и в результате выявили, что у меня в правом легком инфаркт-пневмония, образовавшаяся от закупорки тромбом одной из артерий легкого. Стали искать, откуда мог отовраться  этот тромб. И нашли еще один большой тромб в культе вены нижней конечности. Эту вену  у меня взяли для аортокоронарного шунтирования. Одно время даже решали вопрос о повторной операции, чтобы поставить в нижнюю полую вену ситечко, которое могла бы задержать этот тромб.  Но потом при повторном исследовании более опытного диагноста УЗИ вместе с сосудистым хирургом, решили, что тромб расположен дистальнее  (т.е. дальше) клапана вены,  кровотока по этому участку нет, и тромб вряд ли оторвется и попадет в сердце. Так я обошелся без операции. Но с тех пор постоянно принимаю препарат варфарин, который разжижает кровь и растворяет тромбы. Но этот препарат требует постоянного контроля показателя МНО, чтобы не получить внутреннее кровотечение.

С тех пор прошло семь лет. Но я продолжаю бороться за свою жизнь.  Регулярно принимаю прописанные мне жизненно-важные препараты, но процесс старения моего организма не остановить. Ведь еще в Ветхом Завете было определено, что человеку отмерено 70 лет жизни, и лишь самым крепким – 80 лет.  Я не отношу себя к самым крепким особям рода человеческого, так что мирюсь с тем, что мое сердце слабеет,  что делать операцию протезирования другого тазобедренного сустав мне никто не будет, и поэтому передвигаюсь на костылях. Но стараюсь двигаться, каждый день совершаю прогулки на свежем воздухе. Будучи человеком прагматичным, считаю, что порожняком ходить не стоит, поэтому покупаю по пути нужные нам продукты в ближайших магазинах. А потом еще штурмую лестницу, ведущую на 4-й этаж высокой «сталинки». Для меня это равносильно восхождению на Эльбрус.  А в связи с пандемией коронавируса выполняю все предписания санэпидслужбы. Ношу маску в общественных местах, соблюдаю социальную дистанцию, мою тщательно руки после пребывания на улице и в магазинах.  А уж сколько мне даст Бог пожить, не мне решать.  Но я стараюсь пожить еще.  Тем более что моя жизнь полна смыслом.

Я бы мог рассказать еще о многом. Как после выписки из Тюменской областной больницы делал специальные упражнения, рекомендованные больным после инфаркта миокарда. Как каждый день, независимо от погоды, ходил по улице, увеличивая каждый день пройденную дистанцию.  А до этого я вел  здоровый образ жизни.  Никогда не курил, очень мало употреблял алкогольные напитки, а первые 30 лет вообще не пил. Правда, физические и особенно нервные перегрузки в моей жизни были, да и сон был не регулярный из-за ночных дежурств. И питаться старался полноценно и сбалансированно, особенно после того, как узнал, отчего мои болячки. А сейчас старюсь уходить от негативных новостей, даже конец моих коротких рассказов стараюсь делать с хэппи эндом.  В нашей нынешней жизни и так негатива хватает.  Поэтому даже спортивные репортажи, которые могут заставить меня переживать, смотрю в записи, когда знаю результат.

Много чего было еще в моей жизни такого, что помогло мне прожить мои 73 года, когда все мои предки по мужской линии не доживали и до 70 лет. И я хочу еще жить, и делаю все для этого, что в моих силах. И самым любимым моим девизом является тот, что прозвучал из уст командира эскадрильи Титаренко в фильме «В бой идут одни старики» - будем жить!!!