Альбина Алексеевна

                - 1 -
     Сколько себя помню, столько помню и сестрёнку двоюродную, Наташку. Нас вместе купали в ванне у бабушки в коммуналке. В воду добавляли марганцовки, тогда, в конце 50-х это было в моде. Наташка на год меня моложе, как-то наелась глины, а я получил нагоняй от тёти Нины, Наташкиной матери, за то, что не препятствовал такому Наташкиному ланчу. Да много чего вспоминается. Но самым главным было то, что нас водили в детский сад, в одну группу.

     Теперь-то понятно, что в стране тогда, после смерти Сталина, наконец-то люди, увидев свет в конце тоннеля, начали размножаться. А детсадов катастрофически не хватало. Нам с Наташкой в этом смысле повезло: бабушка работала в охране электростанции нашей родной Юрюзани, сокращённо – на ЮГРЭСе, при этой электростанции был построен в 50-х целый посёлок из шлакоблоков, полученных из отходов производства электроэнергии, бабушка и выбила для внучат два места в ведомственном детсаду.

     В садике этом было всего две группы, младшая от 3 до 5 лет, и старшая – от 5 до 7. Но ротация в группах была ежегодной, 1 сентября, когда семилетки мобилизовались в школу. Поэтому состав в группе менялся наполовину примерно, это каждый год было событием довольно значительным. Приходилось приспосабливаться к изменённому коллективу. Кроме того, менялись и воспитатели. А тут ещё и Наташка уехала, такое горе! Тётя Нина сошлась с каким-то грузином, его звали Шота, и уехала с Наташкой своей к нему в Сочи (?!).  Для меня жизнь потускнела до вечных сумерек.

     Родители, когда опаздывали на завод (километра два на юг от нашей улицы Кирова), то отправляли меня в детсад одного (полкилометра на северо-запад). Шёл я минут сорок, ибо останавливался по любому поводу, будь то даже червяк в луже. Страшно опаздывал, пропускал завтрак и получал очередной выговор от воспитателей. Если встречал Генку Быкова, Славку Бежицкого или другого дошкольника знакомого, слонявшегося по посёлку, то мог совсем не пойти в детсад, не нравилась мне тамошняя дисциплина.

     Свобода, пусть и голодная, милей! А особенно грела мечта сбежать из Юрюзани в Сочи, к Наташке. Для этого и штакетник забора детсадовского преодолеть не проблема. Площадка вокруг детсада была в двух уровнях, верхняя площадка, вся обсаженная кустарником, распространялась далеко, почти до роддома, просто райские условия для побега. И я набил свою тропу на волю.

                - 2 -
      Дорога до Сочи по моим представлениям должна начаться возле завода, на железнодорожной станции, от детсада на улицу 3 Интернационала вверх, по Сосновке, а затем и вниз. Справа интереснейший объект всегда задерживал внимание грохотом станков за запыленными зарешёченными окнами. В народе этот объект обзывали в шутку «обозостроительный завод», в той артели действительно производили кое-какую конскую упряжь, ещё не потерявшую свою актуальность. Но конечная цель – станция!

      -  Мальчик, ты чего тут делаешь? Где твои родители?
      -  Мой папа здесь работает!

     Я указывал на заводское здание, на котором красовалась высокая металлическая труба. Меня отводили на проходную, где сдавали на хранение вахтёрам до конца смены, когда отец выходил вместе с другими и отводил меня домой за руку. Однажды вахтёр, уже старик, чтобы не пасти меня непоседливого, доверил мне будильник, который я с удовольствием и разобрал до последнего колёсика. Отец стал меня ругать за это, а старик добрый защитил.

     Но всё когда-нибудь кончается. Последний побег до станции был особенным. Никто не помешал мне дожидаться поезда до Сочи, я убивал время ожидания тем, что собирал рассыпанные там и сям по шпалам гильзы, медь которых блестела тем сильнее, чем позже гильзы были просыпаны из дырявых вагонов на землю. Тут пора упомянуть, что Юрюзань стала городом в Великую Отечественную войну, когда на эвакуированном из Тулы оборудовании организовали производство патронов и старый заводик, основанный ещё в 1758 году Твердышевым и Мясниковым, получил название «38-й патронный завод». Такой штамп я видел на первой записи в трудовой книжке мамы.
 
     Ой! Вон там ещё есть целая горка блестящих гильз! Бегу, собираю в карман. Маневровая кукушка на соседних путях тянет вагоны туда-сюда, к её шуму я привык. Но слышу, как с горы какой-то мужик кричит и сильно ругается матом. Но это же меня не касается, я не делаю ничего предосудительного, продолжаю собирать нечаянное богатство, сидя на корточках между рельсов. Мужик перестал ругаться, он бежит куда-то галопом. Оказалось – ко мне бежит! Сгрёб меня грубо с пути на обочину, так резко, что я не успел испугаться даже. И вдруг! Из-под его руки я увидел, что там, где я был секунду назад, – огромные красные колёса паровоза промелькнули один за другим, а за паровозом и вагоны застучали свой скоростной мотив: «Ту-ту, та-та, ту-ту, та-та…»

     Мужик мне что-то там внушал, но шок у меня был такой, что …

     Где он, неизвестный герой, так рванувший свою лучшую стометровку?

     Как жить теперь, зная, что ты вечно должен? Но кому? И что должен?..


                - 3 -
      Ну, в общем на станцию я больше не ходил. Что-то сработало в мозжечке.
 А в детсаду, ну что в детсаду? Там повариха толстая, меня привели как-то к ней, чтобы постращала за очередной побег. Повариха грозно обещала посадить меня в подпол к мышам и даже открыла западню и хлопнула ею сильно. Но мышей я не боялся, насмотревшись на них дома, пока не было кошки. Меня больше от поварихи другой подарок интересовал – биточки! Ту манную или пшённую кашу, что оставалась от капризных детей, спасали тем, что разогревали её на полдник на масляной сковороде, сформировав предварительно круглыми котлетками. Корочка на этих котлетках прижаривалась, приобретая необычный вкус. Подозреваю, что в это "кашетесто" повариха добавляла сгущенное молоко, иначе это её фирменное блюдо не расхватывалось бы детьми с таким аппетитом.

     Сбегал я из детсада уже по привычке, а не чтобы уехать в Сочи. И видимо жалобы воспитателей привели к тому, что бабушка перешла работать в наш детсад нянечкой специально для того, чтобы прекратить мои вечные самоволки. Бабушка много раз снимала меня с забора в дальнем углу площадки в тот момент, когда свобода была уже так близка! Но бывало, что она не успевала, и ей приходилось вылавливать меня в разных местах нашего дивного посёлка. Хватала за руку и тащила в детсад, кормила обедом, когда уже все спали. Съедая однажды холодный уже суп, я случайно попробовал попавшую в ложку капусту, оказалось, что капуста тоже вкусная, зря я всегда оставлял её в тарелке брезгливо.

     Какая-то новая воспитательница, очень молодая и красивая, стала показывать нам – как надо умываться: намылила лицо до пены и с закрытыми глазами продолжала говорить с нами. Это было так необычно! Она как бы заняла в коллективе положение между другими взрослыми и детьми, ну как если бы пришла какая-нибудь старшеклассница из школы и выполняла роль воспитательницы. Дети все живо в неё влюбились, девчонки вечно окружали плотным кольцом. А мальчишки, хоть и любили, но проявляли при этом буйство, конфликт не заставил себя ждать. Поняв, что имеет над мальчишками власть только как объект любви, она воспользовалась этим и выставила ультиматум: или вы покажете мне, что умеете себя вести тихо, или я от вас уйду! Саша Дворянчиков, когда Альбина Алексеевна грациозно удалилась, оставив нас, десяток мальчишек всей старшей группы в наказание в комнате при туалетах, шёпотом стал говорить: "Давайте покажем ей, что мы вообще все умеем молчать так, словно нас тут нет!" И мы сидели, как заговорщики, если кто хотя бы чихнёт – смотрели на него, как на предателя. Тишина была полная минут с двадцать.  Сияющая Альбина Алексеевна вошла и похвалила нас, снова был мир и любовь.

 
                - 4 -
     И авторитет её стал непререкаем, любовь к Альбине Алексеевне объединила нас, если кто-то входил в раж, то уже не только девчонки, но и мальчишки стали сами одёргивать шалуна.

     Но однажды на прогулке мы остались без её присмотра и расшалились до того, что начали швырять друг в друга камешки. Дальше-больше, я очередной солидный такой уже камень швырнул в Сашу Алёшина, а Сашка прозевал, не увернулся, и камень прилетел ему в верхнюю скулу, под самый глаз! А глаза прибежавшей на крик Сашки Альбины Алексеевны смотрели на меня так, что лучше бы отшлёпала! Выяснив все обстоятельства, она вручила мне тот самый камень, что я бросил в Сашку, и предложила всем устроить мне бойкот – не разговаривать со мной вообще. Все демонстративно за ней удалились в здание детсада, оставив меня в беседке одного с этим проклятым камнем!

     Более сильного педагогического воздействия я в жизни не испытывал! Отец, бывало, не только рукой, но и ремнём охаживал (за дело, конечно, не просто так), но тут! Альбина Алексеевна через довольно значительное время сама завела меня, зарёванного, в группу, заставила попросить прощения у забинтованного Саши и у всей группы, я долго мямлил слова сквозь слёзы. И хоть был вроде прощён, но…

     А ведь Сашка Алёшин был мой друг, я даже не раз был у него дома, в коттедже. Коттеджей в посёлке было всего 15, такое жильё на два хозяина, вернее на две ведомственные квартиры. Отец Сашки был какой-то начальник, я его ни разу не видел. А мамочка у него была мировая, разрешала бегать по квартире друг за другом и даже ездить по ней на трёхколёсном Сашкином велосипеде. Сама часто шила на машинке «Зингер» с ножным приводом. И вот Сашка снова зовёт к себе домой. Рана его уже зажила, мы давно с ним играем, словно ничего и не было, но я-то понимаю, что взрослые в великодушии обычно проигрывают детям, и не хочу идти к Сашке. Сашка не понимает моих душевных мучений и продолжает звать к себе, не бойся, мол.

     Открывшая нам дверь добрая Сашина мама смотрит на меня оценивающе, молча. Я опускаю со стыда глаза в землю. А Сашка говорит ей, что мы снова дружим, что он меня давно простил. Мы играем с ним вроде так же, но буянить как прежде у меня нет желания, я немного повзрослел от этой истории, почувствовал ответственность за своё поведение, стал понимать других лучше.

     Небо и без Наташки стало надо мной проясняться, счастье и без любимой возможно. Девчонок и других полно. Шушукаемся с Маринкой Шургановой на сончасе, наши раскладушки рядом. Она старше на год, выше ростом, смотрит на меня снисходительно. Но в сончас снова мы рядом и как бы на равных, не спим. Маринка – озорница, показывает мне под простынёй свои прелести. Но в следующий сончас нас уже разлучили, между нами спала Люба Умнова. 

                - 5 -
Я понимал, что Маринка – не мне чета, она – дочка директора электростанции, ей многое сходило с рук.  То ли дело Галя Петенёва, скромница, слушает внимательно, молчит. Она мне чем-то напоминала Наташку, сестрёнку двоюродную, любимую, уехавшую в Сочи. И я стал приглядываться к этой Гале.

 Галя молчала до той поры, пока однажды я не брякнул ей на прогулке, что люблю её. Она тут же подошла к находящейся неподалёку Альбине Алексеевне и, указывая на меня, сообщила ей, что я сказал ей нехорошие слова. Я так возмутился и её предательством, и «нехорошестью» моего светлого чувства, что посмел защитить себя, сказав, что не говорил плохих слов. Альбина Алексеевна поняла, что тут что-то не так, отвела Галю в сторону, попросила шепнуть ей на ухо мои «нехорошие» слова. Они шушукались на расстоянии от меня, а я возмущённо стоял, как на суде, и ждал оправдательного приговора, не приближаясь к ним ни на шаг. По всей видимости Альбина Алексеевна нашла для дурочки Гали нужные слова, а мне был отправлен только оправдательный взгляд и такая улыбка, что Мона Лиза отдыхает!

     Когда в жизни повезёт на человека, который тебя понимает с полуслова, относится к тебе по-доброму, то всё пространство, связанное с ним, приобретает особое притяжение, зону тихого счастья, атмосферу уверенности в будущем. Вокруг Альбины Алексеевны весь детский сад стал для меня притягательным, родным, я больше не хотел никуда бежать, мне было хорошо там. Само здание стало излучать невидимый свет, особое тепло. Я уже с удовольствием участвовал в разных мероприятиях, танцах, костюмированных представлениях, даже в день мобилизации в школу читал под софитом фотографа какой-то стих. Георгины с клумбы перекочевали к нам в руки, и Альбина Алексеевна проводила нас до школы вместе с собравшимися родителями!
 
     Школа, показавшаяся поначалу притягательной, быстро разочаровала. Во-первых, я был разлучён со своими друзьями из детсада, они все попали в 1-й «а», а я, проживающий на улице Кирова (так называемая «Мокрая поляна» на северном пологом склоне Сосновки), попал в 1-й «в». Во-вторых, дисциплина в школе оказалась на порядок выше детсадовской, а у меня к ней была своего рода аллергия. В-третьих, группа в детском саду, хоть и имела список порядка 25 человек, обычно не превышала в реальности и двадцати, а списочный состав нашего класса был в 41 человек, когда никто не болел, то на одной из двадцати парт сидело 3 человека! Но всё это были семечки!

                - 6 -
      Самое главное, что в школе, как мне показалось, не было той самой ауры, защитного кокона, который был в детском саду. И меня тянуло обратно, к Альбине Алексеевне. Хорошо, что бабушка перешла из нянечек в сторожихи, в обязанности которой входила и уборка всех помещений детсада, и мойка-чистка картошки на завтра… Я любил приходить ночевать к бабушке в детсад, когда она дежурила (второй сторожихой была бабушка Нади Колосовой). Играл с некоторыми игрушками, доступность к которым в своё время была ограниченной, помню, например пластмассовый конструктор, из которого можно было сооружать игрушечные многоэтажки. Смотрел диафильмы, просмотры которых считались в своё время праздником. Читал титры, вспоминая, как их читала Альбина Алексеевна.

     Я не слышал её голоса, но ощущал её незримое присутствие в вечерней и ночной тиши детсада, долго не мог уснуть в этом обратном погружении в ушедшее детство, окружённый его атрибутами. Самым священным местом было пианино. Бабушка не разрешала играть громко, чтобы никто с улицы не услышал и не стал бы ей пенять за несанкционированные «концерты». Я прикасался к запретным в детсадовском прошлом клавишам, пытался наиграть простые мелодии, даже постиг самостоятельно разницу между мажорным и минорным аккордами, простейшую разницу переменой места средней клавиши! Магия музыки меня завораживала.

     А однажды случилось чудо! Обыкновенное чудо появления моей святой Альбины в вечерней тиши детского храма. Я замер от неожиданности и едва кивнул на её приветствие. Я так и не узнал причины её появления. Она уединилась с бабушкой на кухне, но о чём они говорили - я не слышал, стук сердца во мне заглушал те шептания, а приближаться и подслушивать я считал для себя недопустимым. Затем всё замерло, разговор прекратился. Я вышел из группы в коридор, думая, что Альбина Алексеевна уже ушла, но оказалось, что она молча стоит в тёмном коридоре и… плачет! Увидев меня, она быстро вытерла слёзы и, попрощавшись, ушла.

     От бабушки я не узнал причины слёз Альбины Алексеевны, бабушка только рукой махнула, перемывая на кухне картошку. Я этот её жест перевёл, как «не твоё дело», но думы долго не давали мне уснуть. Я постепенно осознал, что Альбина моя – никакая не святая, что она обыкновенная женщина, пусть и такая красивая и добрая. Что нашёлся кто-то непутёвый, который каким-то неизвестным мне способом сумел погасить в ней хотя бы на время свет великой души.

     С той поры я смотрел на свой детсад более отстранённо, почти по-взрослому снисходительно, и к игрушкам, и к этим знакомым до боли стенам, и даже старое пианино наводило тоску…
«Ах, ручей, чей ты, чей? - Я от снега и лучей!
Я бегу, я смеюсь, я сейчас с другим сольюсь!"

 Владимир Деев.
Новосибирск, 2018 г.